— Собрались мы нонче, князья, бояре и воеводы,— начал говорить великий князь,— по большому и важному делу. Прислали некие казанские татаре к царевичу Касиму гонца и просят они его на Казанское царство. Ныне во дворе хана Ибрагима произошло великое неустройство: сын Алихан пошел супротив отца, одни хотят ханом его’ другие Ибрагима, а третьи ни того, ни другого. Они хотят Касима. И просят для того послать на Казань рать, и я на это вашего совета хочу просить. Делать ли нам сей поход, а если делать, то какою силою?
— Как это, делать ли? Конечно делать!—воскликнула Марфа,— В кои веки дал нам бог такую удачу, казанцы сами нашего доброхота на трон просят, а мы будем судить да рядить — делать ли? Надобно навалиться на Казань всею силою пешею и судовою, Ибрагим-хана вытурить, Алегамке — соску в рот и поставить ханом Касимку. Только я тебе, Касимка, не верю. Как поставим мы тебя над Казанью — ты нашему делу радеть будешь ли?
— Мине такой слува слушать обитно,— скороговоркой выпалил Касим, вытирая ладонью потную бритую голову.— Я твоему мужу служил вирно, сыну твоему служу вирно...
— Ты, Касим, не обижайся. Я все это знаю, но спросить все одно должна.
— Позволь мне сказать, великий князь,— Данило Холмский поднялся, поправил пояс на кафтане, погладил бороду.— Все мы хотим идти на окаянных. Поднимай войско и веди нас всех. Пора указать своенравной Казани свое место.
— Не много ли—всех?—спросил великий князь.
— Не много! — выкрикнул князь Иван Оболенский.— Помни, Иван Васильевич, ты княжить еще только начал, это твой первый поход. И он должен быть великим и победным. Тут не токмо слава Москвы обретется, но и твоя княжеская слава.
— Моя слава и слава Москвы неотделимы. Но подумайте, князя и воеводы, а что если этот великий поход великой неудачей обернется. Тогда не токмо славой придется поступиться, но и землями своими. Потерей великой, а может, и гибелью княжества всего. Не забывайте — у нас за спиной еще три орды стоят...
— Не празднуй труса, сын мой!—строго заметила Марфа.— Мы про ордынцев не забываем. Но и ты помни — за нашей спиной стоят Тверь, Рязань, Калуга, Серпухов, Оболенск. Неужели некому защитить нас?
— Не дай бог, пойдет на Москву орда, они еще от нас силы ратной просить будут. А потом перебранившись меж собой, тем же ордынцам помогут.
Раньше, при Василии Темном, военные Советы были шумными, спорными. Князья и воеводы думали, что все и сейчас накричатся всласть, свою ратную опытность молодому князью покажут, поучат его воевать. Иван Васильевич будто понял их и после малых переговоров сказал:
— Учить меня ратному ремеслу, воеводы, не надо. Сколь я умею —мне хватит. Ибо сила государя не в мече, а в разуме. Посему кричать друг на друга не будем, а сделаем, я думаю, так: в поход сей я вас не поведу, а поручу это дело князю Ивану Оболенскому с царевичем Касимом. Иван Петрович человек рассудительный, хладнокровный и отважный. Он со своей ратью пойдет, Касим свою орду поднимет, а князь Данило Холмский соберет рать во- Муроме, да если в том надобность появится, им обоим поможет..
— Зачем силы наши дробить, Иван Васильевич? — спросил Оболенский.
— А затем, чтобы не бежать вам с Касимом сломя головы да самой Москвы в случае неудачи, чтобы у вас за спиной запас был—Данило Холмский.
— Стало быть, ты в нашу удачу не веришь?
— А ты веришь? Казань мы не воевали давно. Какова ее сила, ... мы знаем плохо. Посему поход этот будет разведочный. Коль во- *'[1] дворе Ибрагимовом верно разброд идет — будет вам удача. И тогда князь Данило успеет к вам подскочить, чтобы посаженье Каси- мово укрепить прочнее. А как нет — бросится за вами Ибрагим, вот
Т* гут у Мурома ему свежая застава.
— Ежели так — сие разумно,— подтвердил Оболенский.
п< — А как же мы?--молодой воевода Костя Беззубцев, любимец князя, давно р-вался в битву.— Дети боярские только и ждут...
— А вы на Казань не пойдете совсем. Вы пойдете в земли черемисские и чувашские и повоюете их. Дабы в спину Оболенскому и Холмскому те черемисы не ударили. При покойном батюшке- ілкое случалось не раз. Про них воеводы большей частию забы- ипли, а они ратники злолютые, хану казанскому подданные.
— Ты должон сам рати .вести,— склонившись к Ивану промолвила Марфа,— инако, какой же ты князь...
— Много сказано и аминь! — перебил ее князь. — Быть по се- [ му Собирайтесь, князья и воеводы, в поход. Совет закончен.
Спустя час, когда в зале Брусяной избы остались только Мар- фл н Иван, старая княгиня сказала:
— Не так княжение свое начинаешь, Иванушка. Власть княжеская в доблести воинской крепится. А ты... Да если так пойдет и далее — князья тебя совсем почитать перестанут и рас- фисут великое княжество Московское, как алтыны по худым кар- минам. Мало того — трусом тебя сочтут. И тогда чести твоей ко- Нин. И нам с тобой ничего, окромя лиха, не будет.
— Не понимаешь ты меня, не понимаешь,— Иван сидел до этого сгорбившись, а тут выпрямился. — Казань покорять нам еще рано. И любой рати не под силу.
— Но если Касимка...
— Не посадить его нам на казанский трон. А если и посадим — на неделю, не более.
— Так зачем же ты рати шлешь? Зачем заведомо неудачный поход творишь?
— Только ради того, чтобы хан мне руки развязал. Хоть бы на два, на три года.
— С ворогом церкви пра-вославной мира не быть!
— Не Казань наш главный ворог, мать, а хан Ахмат. Пока иго золотоордынское не скинем...
— Не по плечу ношу берешь. Если Казань покорять рано, то Орду воевать и подавно не тебе.
— Да я не хочу Орду воевать, пойми ты. Ежели умеючи... На много лет вперед продумал я деяния свои и об одном прошу — не мешай мне.
— Все один да один,— с упреком сказала Марфа. — Со мной не мешало бы посоветоваться. Не забывай — за мной все боярство, митрополит...
— Боюсь я вас. Закоснели вы в деяниях своих, а теперь надо все по-новому.
— Как это по-новому?
— Добьюсь я мира ог Казани — примусь за Крым. Потом с Хаджи-Тарханским1 владетелем замирюсь, потом с Тура-Таусски- ми2 карачаями договорюсь. Вот тогда поднимусь и на Золотую Орду. Крымский хан и казанский, и все прочие мои соседи мне помогут— потому как они, как и я, властью хана Ахмата тяготятся. А если с каждым из них мне воевать —не только без людей, без штанов останусь.
— Дай бог тебе, если так,—подумав ответила Марфа. — Если зрело рассудить, то и дед твой, и прадед не мечом державу Московскую собрали.
— Вот этих слов я давно от тебя жду.
— Ну, а как свои дела рядить думаешь!1
— Какие?
— Не все же вдовствовать будешь. Вон рязанская княжна Катерина...
— Об этом, мать, думать рано. Еще постель княгини Марьюшки не остыла...
Как-го по весне посылал ранее Иван Васильевич воеводу Костьку Беззубцева с малой ратью под Казань. Приказал с татарами в бой не вступать, а места те поразведать. Что делается под городом, московские воеводы знали — под Казань отец великого князя не единожды хаживал. А вот что окрест находиться, какие люди живут, как они к русскому народу относятся—это воеводы знали плохо. А сам Иван Васильевич по младости и вовсе ничего не ведал. А коли думаешь Казань воевать, то знать все это надобно.
Возвратились рати летом не подобру-поздорову. Довел воевода рать до Суры тихо, спокойно, изладил паром, перевез через реку. Не успели воины в седла сесть, как налетела на них из лесу сила неисчислимая. С конными сражаться можно было бы — русские всадники сабельками махать умеют, но из леса, будто из грозовой тучи, дождь стрел каленых. Половина рати полегла тут же на берегу, многие разбежались по лесу, а сам Костька, раненый в плечо, с малой кучкой воинов еле успел вскочить на паром и возвернулся восвояси.
В этом походе был у воеводы сотник заметный — Ивашка Рун. В плечах широк, лицом пригож, глаза карие, бородка чистая, будто прилизана, кулаки — пудовые гири. А заговорит, будто колокол загудит. И умен.
Вырвался этот Ивашка из сечи на своем жеребце и задумал уйти вглубь лесов, чтобы под покровом ночи через реку переправиться. Нашел какую-то лесную дорогу, хоть и узкую, но удобную и осторожно поехал по ней вперед.
Вдруг сзади нежданно-негаданно, что-то треснуло. Не успел Рун оглянуться — валится на него преогромнейшая ель. Хлестнула вершиной по коню, выбила Ивашку из седла, а нога одна в стремени застряла. Конь понесся вскачь, Ивашку ударило головой о пень — и глаза захлестнул мрак...
