Я предвидел, что эмир недоброжелательно встретит мое предложение. Но сейчас мне хотелось только прощупать этот пункт. Поэтому я не стал больше касаться
дел русских беженцев и заговорил о другом. Спросил, не поддерживает ли эмир каких-либо связей с Джунаид-ханом. Он ответил как-то неохотно:
— Недавно он прислал человека. Просил у меня винтовок, пулеметов, пушек. Я ему ответил: «Мы сами бедны оружием. Возвращайтесь назад, пока след ваш не остыл».
— А говорят, он собрал армию в двадцать тысяч человек?
— Не думаю. По-моему, пускает пыль в глаза…
Я и без того знал, что эмир ненавидит Джунаид-хана. Заговорив о нем, я хотел уточнить другое: какого мнения эмир о будущей судьбе Хивы? Кого считает достойным занять хивинский трон?
Но не успел я и рот раскрыть, как эмир сам с беспокойством заговорил об этом:
— Если позволите, господин полковник, я хотел бы высказать одно дружеское пожелание.
— Прошу вас, говорите! Не беспокойтесь… Ведь я пришел к вам для того, чтобы беседовать открыто.
Эмир зорко посмотрел на меня, словно не доверял моим словам. Затем начал заискивающе:
— Напрасно вы дали крылья Джунаид-хану. Это настоящий разбойник. У него нет ни совести, ни чести. Получает помощь от вас, а глядит в другую сторону. Недавно мы поймали одного из людей Нури-паши. Знаете, что мы обнаружили при нем? Письмо Джунаид-хану!
Эмир думал, что серьезно удивил меня: остановился и пристально поглядел мне в лицо. Но, увидев, что я никак не реагирую, продолжал:
— Это письмо, по-видимому, было ответом на письмо Джунаид-хана.
— У кого это письмо?
— У нас.
— Что он пишет?
— Лучше прочтите письмо. Пойманный нами человек тоже здесь. Если угодно, можете встретиться с ним.
Сообщение эмира заинтересовало меня. Но я принял безразличный вид и молча ждал, когда он продолжит рассказ. Мне казалось, что эмир еще не до конца раскрыл свое сердце.
После продолжительного молчания эмир заговорил почти взволнованно:
— Большинство населения Хивы — узбеки. Если ваше правительство, господин полковник, желает стране мира, оно должно земли Хивы, населенные узбеками, передать Бухаре. Отдать под паше покровительство. А покровительство над Бухарой оно должно взять па себя!
Лицо эмира покраснело, даже руки задрожали. Он, видимо, с большим трудом высказал то, что постоянно его тревожило. Я, признаться, даже не нашелся сразу что ответить. К счастью, он сам опередил меня:
— Вы, господин полковник, не затрудняйте себя сейчас ответом. Передайте мое предложение генералу. А он пусть сообщит об этом Лондону. Если найдут, что это приемлемо, я обещаю водрузить знамя дружбы над Регистаном!
Эмир рывком поднялся с места и, переведя дыхание, улыбнулся:
— А теперь позвольте пригласить вас к столу!
…Как быстро идет время. Вот и октябрь остался позади, ноябрь уже сделал первые шаги. С севера повеяло зимой. Надо было торопиться. Мне предстояла трудная дорога. А я до сих пор никак не мог выбраться из Бухары, уйдя с головой в дела.
С эмиром мне пришлось встретиться еще раз. Уточнив план действий, я сообщил об этом в центр. В ожидании ответа встречался с нужными людьми. В частности, побеседовал с посланцем Нури-паши и ознакомился с письмом, которое он вез Джунаид-хану. Казалось бы, сделано было уже немало. Но особых надежд у меня не было. О том, насколько сложны события, происходящие в Туркестане, я знал еще в Мешхеде. Но никак не думал, что политическая обстановка настолько неблагоприятна для нас!
Кучка жалких офицеров, вроде Джунковского и Кирюхина, без солдат… Невежественные головорезы, вроде Иргаш-бая и Ишмет-бая, ничего не видящие дальше своего носа… Дрожащий эмир, с опаской озирающийся по сторонам… Его беспомощные и бесправные нукеры… Удастся ли собрать их в один кулак и направить к одной цели? «Тяжелое время нуждается в сильных руках». В том, что время было тяжело — чрезвычайно тяжело! — не оставалось сомнений, но и сильной руки, способной поднять его, по-моему, не было… Может быть, я раньше времени впал в пессимизм? Может быть, слишком спешу?
Дай бог, чтоб это было так!
* * *
Время — около двенадцати часов. Скоро мы должны отправиться в Новую Бухару. В моем первоначальном плане не было этой рискованной поездки. Я собирался сразу же после Бухары выехать в Хиву. Но одно важное обстоятельство вынудило меня временно свернуть с главной дороги.
Я однажды был уже в Новой Бухаре. Знал, что этот город расположен всего-навсего в семи-восьми милях от того места, где я сейчас нахожусь. Знал также, что теперь это уже не прежний захолустный городишко, живущий своей косной жизнью. Теперь это — муравейник большевизма, трамплин красных бунтовщиков, отстоящий буквально на расстояние пушечного выстрела от столицы Бухары. Иногда я задавал себе вопрос: как может в таких условиях быть покойным эмир! Как может он не страдать бессонницей?!
Я задумался и о себе. Пройдет ли поездка благополучно? Вдруг встретится бродяга типа Дубровинского:.. Где только они не шляются! Недаром на Востоке говорят: «У бродяги тысяча и одна дверь».
Перед моими глазами почему-то возник Дубровинский: он щурится на меня с обычным своим высокомерием. Я резко встал с места и закурил. Опасения, сомнения, как видно, впитались в кровь человека и не покидают его до последнего вздоха. Ну что ж!.. Я твердо решил посетить Новую Бухару. Маршрут давно составлен, все подготовлено. Через считанные минуты надо садиться на лошадей… А я думаю о каком-то Дубровинском. Как после этого не начнешь сам себя укорять!
Вошел Ричард, доложил, что Исмаил-хан — доверенное лицо самого кушбеги — ждет нас. Он должен сопровождать нас до Новой Бухары и обратно. Я уже был готов. Оставалось только надеть чалму и подпоясаться шелковым кушаком, что я и сделал тут же. Отдав хурджин [70] Ричарду, поспешно вышел из комнаты.
Стояла тихая, мягкая погода. Но небо потемнело. Туча, надвинувшаяся к вечеру с северо-запада, окутала окрестности. Было сумрачно, пахло осенним дождем. Город, видимо, давно уже погрузился в сладкий сон. Кругом— гробовая тишина. Трудно даже представить себе, что я в самом центре шумной, многоязычной Бухары.
Во дворе стояли уже оседланные лошади. Я подошел к черному как ночь жеребцу, с ловкостью жокея вскочил в седло и подъехал к железным воротам, освещенным тусклым светом керосиновой лампы. Было без пяти минут двенадцать, когда мы выехали на улицу Чар Минар, в конце которой нас ждал Исмаил-хан.
* * *
Время близилось к рассвету. Последний сторожевой пункт бухарцев остался позади. Мы приближались к Новой Бухаре. Впереди маячили электрические лампы вокзала, слышались гудки паровозов, громыханье вагонов.
Исмаил-хан резко остановил своего коня и вполголоса обратился ко мне:
— Дальше пойдем пешком.
Как по команде, мы быстро спешились и передали поводья нукерам Исмаил-хана. Повинуясь безмолвному жесту своего господина, они повернули назад и затерялись в предрассветной мгле. Мы двинулись вперед. Минут двадцать шли без дороги, по кучам валежника. Идти было трудно. Бездорожье, темнота. К тому же незнакомая местность. Но шагали мы быстро. Время торопило. Надо было до рассвета проникнуть в город.
Исмаил-хан вдруг остановился и обернулся ко мне:
— Дайте кого-нибудь из ваших талибов. Мы пойдем впереди. Если встретится патруль большевиков, мы крикнем: «Товарищ! Товарищ!» Это будет вам сигналом. Бегите обратно.
Я жестом указал на Артура. Исмаил-хан вновь заговорил:
— Видите вон ту большую лампу? — Это, видимо, был прожектор, освещавший вокзал. — Направляйтесь прямо на нее.
Они пошли вперед, а мы с Ричардом последовали за ними. Шли молча, с оглядкой. Свежий предутренний ветерок веял в лицо. Но на душе было неспокойно. Ведь приближались самые критические минуты. Вот-вот раздастся суровый окрик большевистского патруля: «Стой!» Невольно я замедлил шаги, с тревогой поглядывая на свет «большой лампы». Лампа приближалась, паровозные гудки начали сильнее врезаться в уши. Через считанные минуты мы окажемся в другом мире — мире большевиков. Что это за люди? Откуда они появились? Незаметно я опять погрузился в раздумье, неотступно преследовавшее меня всю дорогу.
Вдруг течение мыслей прервалось. Со стороны города донесся гулкий взрыв. Он был так силен, что мне показалось, будто невдалеке от нас взорвалась бомба. Грохот повторился с еще большей силой. Мы остановились, прислушиваясь к его раскатам. Вдалеке вспыхнуло зарево огромного пожара. Багровые языки огня быстро росли, поднимались, разрезая темноту ночи. Загудели гудки паровозов, послышались крики… По-видимому, взорвался арсенал…
Мы стояли как завороженные. Не знали: идти дальше или повернуть назад? Прибежал Ричард и передал, что Исмаил-хан просит ускорить шаг. Мы заторопились.
