— Нет, ты всурьез или только языком брешешь?
— Да чего ты прискипаешься? Ну всурьез! — Яшка притворно вздохнул. — Жениться вот надо! Без хозяйки как без головы.
Мишка согласно кивнул.
— Ты это насчёт Катьки? Катерина — баба хозяйственная, отчаянная. С такой ты, Яшка, не пропадёшь!
— А чего мне пропадать? Я и сам отчаянный.
— Ну так што, землю, значит, берёшь?
— Беру!
— Так пошли свататься! Я бы на твоём месте давно хозяйством обзавёлся! До каких пор бобылём будешь шататься?
Яшка, смеясь, натянул новые сапоги, смазал чуб коровьим маслом, надел будёновку и торжественно произнёс:
— Готов! Прошу покорнейше, товарищ Рябцев, быть моим сватом. Сначала обкрутим меня, потом тебя. Ох и найду ж я тебе бабу! Век будешь проклинать! Ну пошли.
— Пошли… Эх, была бы жива твоя Аксютка!
Яшка огрел его по спине.
— Не тревожь, Мишка, душу мою!
Друзья по пути захватили у Маврутки две бутылки самогона и направились к Дылевой балке.
Катерина во дворе в одной рубахе и широченном фартуке старательно мяла прошлогоднюю коноплю, недавно вымоченную в речке. От мялки во все стороны летела колкая кострыка, забиваясь в волосы и за пазуху.
Звякнула калитка, забрехали собаки. Катерина выпрямилась.
— Хто там? Открывайте, калитка не заперта и собаки привязаны!
Во двор шагнули друзья–приятели. Мишка снял будёновку и, шутливо раскланиваясь, скороговоркой произнёс:
— Здорово дневали! Бог милости прислал! Прибыли бояре с далёкого края. У вас товар, у нас купец. Принимайте сватов, если замуж не раздумали выходить.
Катерина растерялась: уж Яшку с Мишкой нынче она никак не ожидала. Отодвинув мялку, она торопливс поправила волосы, сняла фартук и смущённо ответила:
— Невеста‑то нынче не в хворме. Да и молода для выданья. Ишо годок думаю потерпеть. А вот купцам завсегда рада. Заходите, гости дорогие, коли не побрезгуете.
— Нет! — заупрямился Мишка. — Больно невеста тороплива! —И, повернувшись к Яшке, спросил: — Ну как, купец, сразу товар будем брать, с первого взгляду, аль поторгуемся?
Яшка непривычно смутился.
— Да будя! Чего ты мелешь! — произнёс он, ощупывая в кармане бутылки.
У Катерины потемнели глаза:
— Да што вы, и взаправду свататься пришли? — Она торопливо одёрнула подол рубахи, укрывая исцарапанные ноги.
Мишка развёл руками:
— Сама видишь, не в наших летах баловаться! Должно быть все честь честью, только вот свашки с нами нету, да ну её к дьяволу: ей ведь за это дело платок аль на платье, а у нас с дружком и на водку насилу наскреблось. Мы по–новому пришли свататься!
… Катерина ринулась в кладовку. Было слышно, как она загремела там умывальником.
Через несколько деньков Яшка с Мишкой побывали в исполкоме, комячейке, в сельхозбанке, и скоро в степи ярко запылал костёр большого табора, организованного в станице товарищества по совместной обработке земли. Рябцеву землю пахали первому. Отец Мишки радовался.
Сеяли не своей пшеницей, а сортовыми семенами, взятыми в общее пользование у кулаков.
Старик Рябцев долго мял пшеничку беззубыми дёснами.
— Вроде ничего! — приговаривал он. — Вроде ничего! Горчит только чегой‑то!
— Дык зерно протравлено, папаша! А вы его в рот! — заметил Михаил. — Не отравились бы!
— У, сынок! — старик замахал руками. — Мое брюхо не дворянское, а бедняцкое. Оно любую отраву перемелет…
Но на всякий случай сплюнул.
Гарас Григорьевич Заводнов стонал, хватаясь за поясницу. Но на самом деле не поясница болела у старого казака — сердце разрывалось на части. После ссоры с сыном, опоров и уговоров Тарас сдался: Заводновы стали членами ТОЗа.
И вот теперь старый Тарас охал:
— До чего дожил! Землю вспахать сами не можем. Ох–хо–хо! Митька совсем от хозяйства откачнулся.
— Да ведь некогда ему хозяйством заниматься, — подала голос дочь Клавдия, с которой Тарас собирался ехать в поле.
— Это‑то так! Оно, конешно, приятно, что сынок в выборных ходит, помощником председателя заделался, но для меня куда лучше было бы, если бы Митька по-настоящему занялся хозяйством дома.
Изливая своё горе перед дочерью, старик вывел из конюшни старую лошадь и стал запрягать её в бричку. Дочка хоть и кивала сочувственно отцовскому ворчанию, но была довольна тем, что придётся теперь работать не в одиночку. К тому же среди тозовцев есть и неженатые мужики…
Усевшись посреди брички, Клавдия пересчитала кувшины, оклунки с продуктами. Тарас натянул вожжи, взмахнул мнутом над спиной старой кобылы и крикнул:
— Но, Красотка! Но, милая!
Красотка подтянулась и не спеша потащила бричку по кочковатой дороге.
Когда станица осталась за увалам, Клавдия заговорила, уговаривая отца:
— Я думаю, нам теперича, батя, деваться некуда: Митя под монастырь подвёл! В заместителях ходит, в коммунисты записался. Теперя нам, батя, надо придерживаться новой власти. А не дай бог, переворот в обратную сторону случится! Тогда нам, Заводновым, — аминь!
Тарас стегнул лошадь кнутом и повернулся к дочери:
— Ты так думаешь? А я совсем наоборот. Думаешь, я против власти? У меня этой думки и в голове нет, потому в писании сказано: «Всякая власть аще от бога». Мою душу другое муторит: как можно в такой супряге, примерно в ТОЗе, всем вовремя вспахать, засеять, а летом убрать хлеб? Ведь это такая неразбериха получится!
— Какая там неразбериха! — удивилась Клавдия.
-— В первый черёд будут иногородним пахать. Теперя казак — ништо.
— Ох, куда хватил!
Тарас рассердился.
— А ты помолчи, не кудахтай, когда отец разговор держит. Чего перебиваешь?
Красотка, почуяв, что хозяин отпустил вожжи, свернула с дороги, стала щипать траву.
Тарас спохватился:
— Но–о! Дьявол старая!
Лошадь снова затрусила по дороге, а старик продолжал:
— Митыка‑то наш среди иногородних в исполкоме, што белый лебедь среди гусей. Пока плавает наш Митька да голос свой подаёт, все будто хорошо, а вот как на перевыборах отстранят его от должности, так сразу все его военные заслуги забудутся. И думается мне, настанет такой день, когда придут к нам новые начальники из город чан и скажут: «Ну, Заводновы, хватит вам панствовать в домах под железными крышами. Дуйте‑ка вы со своим барахлом в Хамселовку, в саманные мазанки, потому пора подошла с мужиками местами меняться!» Вот оно как могет обернуться!
Клавдия ахнула.
— Ой, боже ж ты мой! Ты, батя, хоть при чужих такое не ляпни. А то нашему Митьке из‑за таких твоих слов моргать придётся перед людьми.
Тарас, приподнявшись на одно колено, хлестнул кобылу:
— Но, дьявол старая! Чего уши развесила?
Красотка рванулась вперёд и, смешно вскидывая зад, поскакала, не разбирая дороги. Из‑под копыт во все стороны полетели комки сухого чернозёма.
Подпрыгивая на бричке, Клавдия ухватилась за кувшины и залилась смехом:
— Ты, папаня, на меня рассерчал, а кобылу лупцуешь. Ой, гляди, батя, штоб Красотка глаза грудками не выбила! Ой, кисляк расплескаем!
Разъяренный Тарас обернулся и хлестнул дочь кнутом. А она, уткнувшись в мешок с хлебом, продолжала беззвучно. смеяться.
Сорвав зло на дочери и кобыле, Тарас успокоился.
Кобыла, завидев табор, сама свернула к нему.
Клавдия выпрямилась и радостно вскрикнула:
— Глякося, папаня, наши загоны пашут!
— А и впрямь наши! — обрадовался Тарас.
Нюра Заводнов а гнала гусей от речки. По–змеиному извивая длинные шеи, гусак и гусыня шипели на хозяйку, норовя повернуть своих гусят назад, к воде. Зеленовато–жёлтенькие гусятки тревожно попискивали и метались из стороны в сторону. Нюра покрикивала на них, махая длинной хворостинкой.
— Вот грех! Куда вас несёт нечистая сила! Теги! Теги домой!..
— Чевой‑то ты гусей от речки заворачиваешь! — крикнула ей Даша Колесникова. Им же там приволье!
— Да гусыня весной у Ковалевых взята. Теперя она норовит увести на старый двор и гусака и гусят. Как выйдет на речку, так лугом к Ковалеву двору.
— Ишь ты! — засмеялась Дашка и стала помогать Нюрке загонять гогочущую стаю.
А глаза Дарьи так и скользили по Нюриному лицу. Уж очень Дашке хотелось поговорить.
— Вы што, с ТОЗом пашете? — спросила она.
— Угу! — буркнула Нюрка, заворачивая на тропку гусака.
— А мы своими силами вспахали. Уже почти отсеялись.
— А чего ж не в ТОЗе? Легче было б.
Дарья махнула рукой:
— Да ну его! И так соседи затюкали, што мы с Алешкой невенчанные живём. А в ТОЗ вступим, так один Илюха Бочарников со света сживёт.
— Да ну, что ты ерунду порешь! Будто на Илюху и управы нет! Просто боитесь прогадать…
— Может, и так, — согласилась Дашка.
Нюра со вздохом сообщила:
