III
— Вас вызывает по ПСВ[3] из Шатодёна Даниэль Эглетьер, — сообщила телефонистка. — Вы согласны оплатить связь?
— Да, — ответил Жан-Марк.
И, поворачиваясь к отцу, воскликнул:
— Это Даниэль звонит из Шатодёна!
— Из Шатодёна? — повторил удивленный Филипп. — Передай мне аппарат!
Он быстро встал из кресла и в три шага пересек гостиную. Жан-Марк передал ему трубку, а себе оставил отводной наушник. Через какое-то время он услышал, как телефонистка сообщила: «Соединяю», и стал слышен голос Даниэля, далекий, плывущий, сопровождаемый потрескиваниями:
— Алло, папа? Это Даниэль… Извини, что не предупредил о своем приезде, но телеграммы стоят дорого… Пожалуйста, не беспокойся!.. Все в порядке!.. Путешествие было громовое!..
— Что ты забыл в Шатодёне? — спросил Филипп.
— Не смейся! Я не мог проехать дальше. Грузовой теплоход меня высадил в Бордо. Я наскреб все, что у меня было в кармане, чтобы сесть на поезд. В результате — Шатодён! Конечная остановка! Всем выходить!
Жан-Марк и Филипп расхохотались.
— Я попытался ехать автостопом, — продолжал Даниэль, — но никто не хотел меня брать из-за моего багажа!
— В какой гостинице ты остановился? — спросил Филипп, вернувшись к серьезному тону.
— В гостинице? Ты смеешься! Я обосновался на вокзале, в зале ожидания. Даже вздремнул там немножко.
Филипп пожал плечами:
— Все это нелепо! Сними номер в приличном отеле, и я переведу тебе деньги телеграфным переводом, чтобы выручить тебя.
— Папа, но это же против правил!
— Против каких правил?
— Против правил фонда Зелиджа. Я уже говорил тебе: я сам должен выкручиваться и сам зарабатывать деньги, в которых может возникнуть необходимость во время поездки. А иначе было бы слишком легко!
— Так что же, ты наймешься разнорабочим в Шатодёне, чтоб заработать четыре су, которых тебе не хватает? Это смехотворно!
— Ну нет, папа! В конце концов я найду грузовик, который доставит меня в Париж! Нет проблем! Я просто звоню тебе, чтобы сказать, что я уже во Франции! И что все прошло благополучно!
— Подожди минуту! — сказал Филипп и наклонился к Жан-Марку, прошептав ему: — А если тебе на машине съездить за братом? Шатодён — это не далеко!
Жан-Марк согласился. Он был рад встретиться с Даниэлем, которого не видел уже больше двух с половиной месяцев, а заодно и проехаться на новеньком «ситроене», купленном отцом по возвращении из Греции.
Филипп сообщил сыну по телефону:
— Хорошо! Сделаем так: Жан-Марк приедет за тобой на машине.
— О нет! Это уже будет совсем нечестно! — сказал Даниэль.
— Ну, ты преувеличиваешь! — возразил Филипп. — Представь, что ты остановил машину на дороге, и как раз случайно за рулем оказался твой брат, ты что, отказался бы к нему сесть?
— Нет, конечно! — процедил Даниэль сквозь зубы. — Но тут же другое. Жан-Марк приедет специально…
— Совсем нет! У него дела в тех местах!
— Рассказывай!
— Ты что, не хочешь? Столько разговоров из-за каких-то ста километров!
— Из-за ста тридцати девяти.
— Ну, хватит, Даниэль. Жан-Марк будет рад за тобой съездить. Он поедет на новом «ситроене».
— Да? — Голос Даниэля смягчился. — Ладно, — сказал он наконец. — Тогда я жду его перед вокзалом. В котором часу он приедет?
— Пока доедет, думаю, будет часов пять. К сожалению, мы с тобой не увидимся, когда вы вернетесь. Через час я улетаю в Лондон. Но пробуду там не больше трех дней. До встречи!
Филипп положил трубку. Вид у него был довольный. Как всегда, он пренебрег сомнениями, беспокойством. Он авансом решил все проблемы.
— Какой парень наш Даниэль! — воскликнул он весело.
— А я вот думаю, в каком состоянии мы его увидим! — вступила в разговор Кароль.
Они как раз закончили завтракать. Мерседес, торжественная и недружелюбная, вошла в гостиную и поставила поднос с кофейником и чашками на столик перед диваном.
— Как глупо, что я должен улетать! — вздохнул Филипп, усаживаясь. — Я бы поехал вместе с тобой.
— Я поеду! — заявила Кароль, разливая кофе по чашкам. — Ты не против, Жан-Марк?
— Почему это он, по-твоему, должен быть против? — спросил Филипп.
Она закатила глаза в гримасе, которая была ему так хорошо знакома:
— Ну, я не знаю, может, ему хотелось бы поехать с кем-нибудь из приятелей!
Жан-Марк весь внутренне сжался, его охватил какой-то смутный страх.
— Отчего же! — сказал он. — Я рад!
Он слишком быстро поднес чашку с кофе к губам и обжегся.
— Дети мои, — сообщил Филипп, — через двадцать пять минут я вас покидаю!
А пока он удобно устроился в кресле, вдыхал аромат кофе, смотрел на жену.
— Держи, вот ключи, старик, — обратился он к сыну. — Не гони слишком быстро: машина еще в обкатке…
Жан-Марк понимающе кивнул головой. Внутри, за левой щекой, обожженный кусочек слизистой мешал, словно крошечный лоскуток. Он прикоснулся к нему кончиком языка. Перспектива поездки с Кароль раздражала его все больше и больше.
Удовольствие держаться за руль рядом с сидящей под боком женщиной заставило Жан-Марка забыть о плохом настроении. При выезде из Парижа не было большого скопления машин. Хотя на моторе был установлен ограничитель скорости, машина ехала очень легко. Внутри пахло пластмассой и лаком. Погода стояла прекрасная. По обеим сторонам дороги расстилалась равнина, упорядоченная, размежеванная, обихоженная, причесанная по-французски. Небольшие поля, пересеченные узкими дорогами. Кое-где разбросаны деревушки. Жан-Марк вспомнил о громадных американских пространствах. Там благополучие — это безграничная земля, здесь — скромных размеров участок. Достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться стены. «В конечном счете, у нас все ведет к процессам общности владения», — решил он. И улыбнулся.
— О чем ты думаешь? — спросила его Кароль.
— О Штатах.
— Все еще! Определенно, ты не можешь о них забыть!
— Я и не хочу о них забывать, — ответил он.
— Неужели ты был там так счастлив?
— Да… достаточно…
— Этому была причина?
— Да нет… может быть, из-за перемены…
— Ты там не влюблялся?
Она расспрашивала его, высоко вздернув подбородок, взгляд острый, и сама настолько проницательная, уверенная в себе, наглая, что он держался настороже.
— Нет, — пробормотал Жан-Марк.
— Что? Ни в кого?
— Ни в кого!
— Мне это приятно!
Он не ответил, раздраженный тем, что каждое его слово она истолковывала в свою пользу. Перед ним ехал какой-то автомобиль. Жан-Марк нажал на газ, обогнал его, едва не задев, резко свернул вправо. Сознательная неосторожность. Это разрядило ему нервы. Он долго и тяжело дышал. Еще этот лоскуток обожженной кожи во рту. Какая нелепость…
— Ты мог бы мне написать! — продолжала Кароль.
— О чем?
— Тебе нечего было мне сказать?
— Нет.
Необходимость следить за дорогой давала ему возможность не глядеть на Кароль, но он угадывал ее присутствие, ее движения, дыхание, тепло. Жизнь ее кожи под платьем. В голове возникали воспоминания. Чем сильнее он пытался их гнать, тем отчетливее они становились. Кароль прикоснулась к его руке, державшей руль. Его тут же охватило желание, но он совладал с собой. Сделав большое усилие над собой, он взял эту легкую, мягкую, ласковую руку и отстранил.
— Что такое, Жан-Марк?
Он пробормотал:
— С этим покончено, Кароль. Не надо больше никогда. Того, что было между тобой и мной…
— То, что произошло между мной и тобой, — сказала она горячо, — ты не вычеркнешь, будешь напрасно стараться! Думаешь, сама я не пыталась? Этим летом без тебя я совершила путешествие в прекрасную страну и ничего не увидела… ничего не увидела из-за тебя, из-за нас… О! Жан-Марк!..
Ее низкий, бархатный голос волновал его. Она взяла сумочку, машинально достала из нее пудреницу, стала щелкать замком. Он вдыхал аромат ее духов. Кароль молчала. Ее рот был полуоткрыт, глаза затуманились. Жан-Марк боялся смотреть на нее. Он считал себя сильным после Америки. Неуязвимым, неподкупным, потому что провел каникулы вдали от нее. И вот, при первом же случае снова поддался ее обаянию. Вся мерзость возвращалась вновь. Он сглотнул слюну. Во рту у него все горело.
— Ты не можешь на минуту остановиться? — спросила она. — У меня болит голова.
Половина седьмого, а Жан-Марка все нет! Даниэль ничего не понимал. Он хотел снова позвонить в Париж, чтобы узнать, давно ли уехал брат, но не мог оставить свой наблюдательный пост у входа в вокзал в Шатодёне. Что до остального, то он нисколько не беспокоился. Оптимист по характеру и по отношению к жизни, он отказывался думать о катастрофах, прежде чем мог увидеть их своими глазами. Наверное, Жан-Марк задержался из-за каких-нибудь технических неполадок. Устав ходить взад и вперед, Даниэль сел на свой чемодан, набитый до отказа и перевязанный веревками. Он давно не мылся, падал от недосыпания, а в желудке у него не было ничего после чашки кофе, проглоченной утром в привокзальном буфете. Семь сантимов в кармане. С этим он высадится в Париже. Подвиг! Кончиками пальцев он гладил через ткань лежавшего на земле холщового мешка двух фенеков[4], привезенных из путешествия. Их продал ему на корабле один старый легионер за десять франков: самца и самку. Животные были совершенно ручные, не кусались, не пытались бежать… Но и они были голодны, бедняги! Даниэль раскрыл мешок. Появились две маленькие головки. Огромные уши, безумные глаза, подрагивающие носы. Он хотел почесать им мордочки — они, испугавшись, свернулись клубком. Даниэль закрыл мешок и с отчаянием подумал: «Я никогда не смогу держать их дома. Кароль не захочет. Придется их отправить к тете Маду».
