— Нет у тебя этого права? — примирительно заметил Давид. — Мы все — одна большая дружная семья.
А Рустам танцевал свою лезгинку. И гордо добавил:
— Скоро увижу моих друзей — джигитов. В Москве их уже столько!
Надежда вышла из ванной, нездоровый цвет ее лица сразу заметили остальные. Валентина тут же подошла и спросила:
— Что с тобой?
— Ясно — что, — хихикнул Давид. — Прельстилась буржуазным миром. Не хочет уезжать.
— Слушай, ты! — в голосе Погребняк было столько металла, что маленький Давид отступил. Это не гнев доброй Вали.
— Дайте нам спокойно одеться и приготовиться, — последовал новый приказ Надежды.
Ребята все поняли, быстро удалились. Валентина направилась в освободившуюся ванную, не спеша приводила себя в порядок. Почему-то на сердце было тревожно. Может, не тревога, а грусть? Как же ей не хотелось уезжать. Она больше никогда не увидит его!
Но ее ждут родители, друзья. Ждут те, кто так любит ее! Ждет родная советская страна!
Неожиданно Валентина сказала себе то, в чем раньше боялась признаться: она не слишком стремится возвращаться в родную советскую страну. Больше всего ее пугал момент, когда она пересечет границу и увидит огромный плакат вождя народов.
«Ну почему здесь нет никакого вождя?»
Если раньше Репринцева боялась собственных мыслей, то теперь ее от них просто трясло. Так можно далеко зайти. В школе, потом в институте ей объясняли, что благодаря Сталину она получила счастливую жизнь. Это же ей говорили по радио, в газетах, в речах бесконечных пропагандистов. В Российской Империи Сталина не существует, а жизнь гораздо счастливее.
Что если она счастливей как раз потому, что Сталина не существует?
«Хватит! Хватит! Остановись!»
Но остановиться она не могла. Допустим, что она права? Что нищета проистекает от рабства? Еще Чехов писал, что следует каждый день выдавливать из себя по каплям раба. «Но его так просто не выдавишь. Рабское сознание пустило слишком глубокие корни. Если бы у нас вдруг решили поменять строй, то, наверное, остался бы точно такой же вождь, только уже капиталистический. Осталось то же холопство, только не перед партийными секретарями, а перед новыми собственниками».
В дверь ванной стучала Надя, она просила Валентину поторопиться, пришел Кирилл Прошкин.
— Иду! — с некоторой долей безнадежности сказала Репринцева.
Кирилл находился в комнате, он просил девушек поторопиться. Валентина поинтересовалась, чем вызвана такая спешка? Он ответил:
— Никакой спешки. Просто поменялся график. Вы сможете посмотреть Курск. Главное… — Прошкин сделал многозначительную паузу. — У вас прием в советском консульстве.
— Здорово! — прошептала Надежда. А Валентина вдруг спросила:
— Это обязательно?
— Ты что, Валька? — изумилась Погребняк. — Только представь, на каком уровне нас примут!
Даже здесь, далеко от ока диктатора, рабы не собирались менять свою сущность.
— Да, товарищ Репринцева, не по-комсомольски поступаете, — усмехнулся Прошкин. — Кстати, вы ведь так и не пришли к нам за сведениями о Федоровской.
— Спасибо, я уже написала статью.
— Как?
— Сегодня она выйдет… вышла в «Оскольских вестях».
Кирилл ничего не ответил, лишь скривил губы. Тут же заявил, что зайдет к ребятам Давиду и Рустаму. Попросил девушек через пятнадцать-двадцать минут быть готовыми.
— И отправляемся.
«Уже? А он успеет?!..»
Валентина повернулась к Надежде. Та была бледнее мела, руки дрожали. «Да что все-таки с ней?»
— По-моему ты больна? — Валентина коснулась пальцами ее лба.
— Отстань! — резко дернулась Надежда, оставив подругу в еще большей растерянности.
Сопровождаемая Прошкиным группа советских комсомольцев спустилась на первый этаж. Администратор Анна спросила:
— Покидаете нас?
— Да, — торопливо произнес Прошкин. — Едем в Курск.
— Успеха вам.
Едва они вышли, она достала записку и позвонила Корхову.
— Господин начальник полиции?
— Я.
— Это Анна Терехина из гостиницы «Белогорье». Вы хотели попрощаться со студентами из Москвы?
— Есть такое желание.
— Но они уже покидают нас.
— То есть как покидают?!
— Вышли из гостиницы и садятся в машину.
— Говорили — в десять! А сейчас только семь. Какого черта вы перепутали?!
— Они должны были выехать в десять.
— Вот что… Попробуйте их задержать.
— Каким образом?
— Придумайте что-нибудь. А я сейчас выезжаю.
У самого выхода стоял большой кадиллак 1932 года. Глаза Рустама загорелись.
— Мы поедем на этой штуке?
— Именно. Так что времени не теряем. Быстро садитесь и отправляемся.
Однако Рустам без конца обходил машину, качал головой, прищелкивал языком.
— Красотища!
— Откуда у коммунистов такая машина? — спросила Валентина. Она делала все, чтобы задержать отъезд. Вдруг он успеет?
— Подарок от СССР, — раздраженно произнес Прошкин.
— Да садитесь же. Чего ждете?
— Последний взгляд на город.
— Насмотритесь по дороге.
«Почему его нет?»
— Комсомолка Рапринцева, — раздраженно крикнул Кирилл.
— В самом деле, Валечка, мы же опоздаем на прием. «Он не придет! Не знаю, по какой причине, но не придет!»
Валентина обреченно открыла дверцу кадиллака, на правах комсорга села вперед, остальные забрались на заднее сидение. Машина резко дернулась и помчалась по улицам Старого Оскола. В это время администратор Анна выскочила из здания отеля. Но было уже поздно…
Валентина глядела на старинные улицы, уютные дома, окруженные цветущими садами, и глаза ее наполнялись слезами. Больше всего ее раздражали восторженные возгласы Рустама и комментарии Кирилла:
— Этот район называется Пушкарка, вот начинается Ламская. А сейчас — Новый город.
Знакомые современные здания, парковые зоны и похожее на храм Артемиды казино. Теперь и это осталось позади. Город закончился. Вместе с ним окончился ее едва начавшийся роман.
Они продолжали мчаться на север.
Александр вновь оказался разбуженным своей служанкой. Он с трудом открыл глаза и сразу спросил:
— Уже время?
— Время.
— Спасибо тебе, Лена. Как тяжело вставать. Но мне нужно в гостиницу.
— Не благодарите меня, — неожиданно сказала Лена. — Я… совершила подлость.
— О чем ты? — Горчаков медленно отходил ото сна.
— Она звонила вам…
— Кто?
— Ваша московская журналистка. Звонила вчера ночью. Вы были в саду.
— Звонила?! Почему же ты не позвала меня?
Глаза Лены наполнились слезами:
— Я боялась, что вы по-настоящему влюбились.
— И что?! Тебе какое дело?
— Мне было больно… очень больно. Все разговоры о свободной любви — глупость. Я вам врала насчет моих любовников. У меня не было мужчины кроме вас… Когда тот инженер… помните, к которому я ходила, стал приставать, я дала ему пощечину и убежала.
— Что сказала Валя?
— Она просила приехать раньше.
— Когда?
— В семь они уезжают.
— А сейчас?
— Половина седьмого.
— Лена, как ты могла?!..
— Простите меня, — она залилась слезами, и не в силах была вымолвить слово.
Он собрался за пятнадцать минут. Только бы успеть!
Едва Горчаков влетел в холл гостиницы, как столкнулся с Корховым. Тот хмуро спросил:
— Попрощаться с Репринцевой?
— Да!
— Вы опоздали. Как и я. Они уже уехали. Администратор не запомнила номер машины. И марку не смогла назвать. Женщина! По описаниям я понял — это кадиллак.
— Надо ее догнать!
— Ее обязательно надо догнать. У Валентины проблемы и очень серьезные!
Анатолий Михайлович быстро рассказал обо всем, что произошло с семьей Репринцевой в Москве. Сообщение привело Александра в шок. Его любимой женщине грозит опасность!
— Вы можете их остановить? Сообщить на полицейский пост, чтобы нашли предлог…
— Во-первых, я не знаю номера машины.
— Кадиллак…
— Кадиллаки здесь не редкость, — оборвал начальник полиции. — Во-вторых, на каком основании мы их остановим? Еще на территории старооскольского района я — полный хозяин, за его пределами мою просьбу могут проигнорировать. В третьих, что если сама Валентина неправильно истолкует наши действия? Посчитает их провокацией, попыткой обманом удержать ее в чужом государстве? Нет, надо найти ее в Курске.
— Курск — город большой.
— Поезд на Москву не пустят раньше. Мы отыщем ее на вокзале.
— Я не знаю вагон!
— Это самая маленькая из проблем. Срочно в мою машину! Едем в Курск!
