— Значит, я завожу себе любовника, ты — любовницу, и мы превращаем свой дом в дом свиданий? — растягивая слова, насмешливо сказала Олимпия.
— Ты преувеличиваешь. Я подразумевал совсем не это. Ты вправе любить красоту и роскошь, которых я не в силах тебе дать.
— В таком случае я возьму любовника, который даст мне роскошь, и ты будешь жить на его счет? Да?
— Олимпия, красавица моя, — сказал Стэникэ, залезая в постель, — ты растрогала меня до глубины души. Я связан с тобой навеки, наш союз будет примером постоянства и верности. Позволь мне трудиться для тебя, создать алтарь, достойный твоей красоты. Ты увидишь, кто такой Стэникэ!
— Погаси лампу, — приказала Олимпия.
Стэникэ со вздохом повиновался. Его мысли шли гораздо дальше, чем слова. Он думал об Отилии, обвиняя себя в том, что не сумел подойти к ней, размышлял о Джорджете. Женитьба на Джорджете пока не представлялась ему выгодной. Это повредило бы его связям. Гораздо лучше ей выйти за генерала или, хотя бы для проформы, за кого-либо другого, чтобы потом он, Стэникэ, мог использовать ее в своих целях. Эта мысль крепко укоренилась в его уме. Замужняя, а позднее овдовевшая Джорджета — это жемчужина. Надо же когда-нибудь освободить ее от сомнительного положения артистки. Стэникэ отвернулся от Олимпии, которая уже лежала к нему спиной, укутался поплотнее одеялом- и немедленно уснул.
Когда Феликс через некоторое время пришел к Джорджете, его ждала там неожиданная новость.
— Вот, посмотри, — сказала Джорджета, показывая на свой карандашный портрет, несколько вымученный, пресный, но академически правильный, — узнаешь, кто это рисовал?
Феликс стал раздумывать, интуиция изменила ему, и он никак не мог угадать.
— Домнул Тити Туля, твой милый кузен или что-то в этом роде.
— Но как ты с ним познакомилась?
— Ах, ты не знаешь, — ответила Джорджета, — это целая история. Стэникэ ни с того ни с сего привел его ко мне, чтобы он непременно сделал мой портрет. Этот мямля смотрит не отрываясь, все время глотает слюну, доводит прямо до головной боли. Бог знает сколько раз он сюда приходил, пока закончил эту чертовщину. И ни капли не похоже! Разве я такая старая? Он начал подсаживаться ко мне поближе, брать меня за руку, а сам все молчит. Я ужасно смеялась. Хоть зарежь меня, я не стала бы спать в одном доме с этим медведем. Но он, бедняга, кажется, человек порядочный, правда?
— Да, — подтвердил Феликс.
— И из хорошей семьи?
— Безусловно.
— В конце концов, это меня не интересует! Но я не знаю, как от него избавиться. Неудобно обойтись с ним грубо, мне его жаль, он смотрит на меня такими глазами! Боже мой, я девушка добрая!
— Чего же он хочет? — осведомился Феликс, в котором заговорил эгоист.
— Чего он хочет? Бог его ведает. Я представляю себе, чего он хочет, но это невозможно. Будь спокоен.
Тити и в самом деле опять утратил свою безмятежность. Чуть ли не каждый день он под каким-нибудь предлогом звонил у дверей Джорджеты, садился с глупой улыбкой на стул и, ничего не говоря, пытался дотронуться до ее руки. Он приносил ей рисунки в рамочках и развешивал их по стенам. Не лишенная вкуса Джорджета снимала их, как только Тити уходил, но, услышав о его визите, спешила снова повесить на место. Все это начинало ей надоедать, и она решила попросить Стэникэ положить конец этой игре. В ответ Стэникэ напустился на Джорджету:
— Неблагодарная, ты не понимаешь, что я хочу тебе добра, жертвую собственным счастьем, ведь идеал моей жизни — чтобы ты стала моей женой. Ты знаешь, как любит тебя этот мальчик? Безумно! Можешь мне говорить что угодно. Он тряпка? Признаю. Некрасив, неумен? Согласен. Но он — тот человек, который тебе нужен. Генерал на тебе не женится, ему не позволит родня. Они отдадут его под опеку. Ты гораздо больше получишь от него, если все останется так, как сейчас. А насколько ты выиграла бы, выйдя замуж! Доамна Туля. Великолепно. Этот мальчик? Он женится на тебе немедленно. Согласие семьи я гарантирую. Устроишь свадьбу по всем правилам, войдешь в общество, а потом, если тебе не понравится, бросишь его.
— Разве я могу так поступить? У меня есть совесть, я не так коварна. Раз я выйду замуж, я хочу оставаться с мужем, конечно, если он не заставит меня вести слишком строгий образ жизни.
— Правильно. Тити — золотой парень, но человек он ничтожный, художник, ходит по жизни, как слепой. Позволь мне руководить тобой. Ты будешь меня благословлять.
В душе Джорджета подсмеивалась над Тити, но он казался ей кротким и порядочным. Мысль о замужестве внезапно воодушевила ее. Она несколько раз шутливо намекнула генералу, что могла бы выйти за него, но тот взял ее за подбородок и галантно сказал:
— Ты заслуживаешь лучшего, чем такой инвалид, как я.
Пожалуй, Стэникэ прав. Выйдя замуж, она попадет в другой круг. Если они не поладят, всегда можно развестись, Тити на это согласится. Увлекшись этой перспективой, Джорджета стала приветливее с Тити. А тот, выучив наизусть урок, полученный в первом браке, торжественно объявил, что предлагает ей руку и сердце.
— Что? — спросила развеселившаяся Джорджета. Тити, весь в поту, повторил предложение.
— А что говорят ваши родители?
Теперь Тити, уверенный в благожелательном отношении Аглае, решился ничего не делать тайком.
— Мои родители это одобряют. Только надо, чтобы они с вами познакомились.
Джорджета засмеялась. Рассудок подсказывал ей, что она делает глупость, но странное чувство толкало ее на неверный путь. В один прекрасный день она позволила Стэникэ и Тити отвезти ее к Аглае. Феликс об этом ничего не знал. Симион принял Джорджету с распростертыми объятиями и сказал апостольским тоном:
— Будь благословен твой приход на Масличную гору! Удивленная девушка вопросительно посмотрела на Стэникэ, но тот повел ее дальше. Аглае с подчеркнутым вниманием, словно опасаясь обмана, оглядела Джорджету с ног до головы. Зато Аурика впала в экстаз.
— Ах, как вы красивы, домнишоара! — воскликнула она. — Мама, это будет счастьем для Тити.
Аглае допросила Джорджету обо всем, прозрачно намекнула, что ее невестка должна быть порядочной девушкой, а не развратницей, выпытывала, есть ли у нее приданое. Стэникэ проявил необычайное присутствие духа, он лгал, отвечал за Джорджету, приукрашивал факты, генерал в его устах превратился в «дядю генерала», шантан — в театр. Джорджета являлась чудом благоразумия, выдающейся актрисой, которая вместе с Тити создаст типичную артистическую семью. Джорджета после такого допроса пожалела о своем визите, хотя и испытывала странное удовольствие от того, что к ней относятся серьезно, вводят ее в семью, целуют в щеку. Она как бы играла в неизданной пьесе. Тити с мрачным видом, который предвещал бычье упрямство, так хорошо известное Аглае, заявил:
— Мама, я хочу жениться на домнишоаре Джорджете.
— Милая, не я выхожу замуж, а он женится, — сказала Аглае. — Вы ему нравитесь — его дело. Будьте счастливы, это самое главное. Я не спрашиваю, кто вы и откуда пришли.
В безразличии Аглае таилось жало, которое укололо Джорджету, и именно поэтому она решила во что бы то ни стало переменить свое положение. После этой встречи Стэникэ принялся раздувать пламя с обеих сторон. Джорджета, говорил он в одном месте, имеет приданое, кое-какие деньги (что было правдой) и генерала-покровителя. Тити, говорил он в другом, получит дом и некоторую сумму денег — что опять-таки было правдой. Аглае так свыклась с мыслью об этой женитьбе, что, хотя неизвестно какими путями, узнала кое-что о Джорджете, начала одобрительно относиться к сватовству Тити. Она гордилась, что в их семью войдет «артистка». Тити разумный мальчик, он слушает маму. Стоило кому-нибудь хоть немного усомниться в порядочности Джорджеты, как Аглае язвительно заявила:
— Лучше девушка, которая раньше любила, меняла мужчин, а теперь притихла и сидит дома, чем эти распутницы под маской святоши. Мне она нравится. Я виню не ее, а мужчин, которые кружат головы красивым девушкам.
— Мама, какая она красивая!—в восторге восклицала Аурика. — Почему я не родилась такой же?
Она решила брать у Джорджеты уроки кокетства. Таким образом, пока Джорджета упивалась мечтами о семейной жизни, семья Туля превозносила женщин полусвета.
Наконец Феликс узнал из уст Стэникэ об этой истории.
— Тити убил бобра, — сказал Стэникэ Феликсу. — Он женится на Джорджете. Первоклассная девочка!
У Феликса потемнело в глазах. Он и сам не понимал, почему это его так задело, ведь, в конце концов, Джорджету он не любил, и их связь никого ни к чему не обязывала. Но в отсутствие Отилии он отчасти перенес на Джорджету свою склонность к дружбе с женщинами. Он считал гнусным, что такая умная, хотя и легких нравов девушка, как Джорджета, может бросить взгляд на Тити и тем самым как бы сравнить Тити с ним, Феликсом. Его унизили, он снова обманут в своих чувствах. Обдумав все хорошенько, Феликс сознался себе, что он ревнив и завистлив, что он злится на Тити. Сперва он решил, что разумнее всего не вмешиваться в это дело. Однако затем он увидел, что сложившееся положение тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд. Он не в силах был бы смотреть в глаза Тити и остальным, он считал бы себя в заговоре с Джорджетой. Она являлась его любовницей и, несомненно, продолжала бы оставаться ею и дальше, ибо он не мог предположить, что отныне она станет неприступной. Со всех точек зрения этот брак выглядел нелепым. И Феликс, мужское самолюбие которого было уязвлено, тотчас же сумел уверить себя, что он обязан открыть Джорджете глаза. Обвинив девушку в недостойном молчании (она в свою защиту говорила, что ничего еще не решено й что все это болтовня Стэникэ), он спросил ее:
