И в клочья время рвет…
Поэзия жизни в ее хрупкости. В тесноте песни поются, а складываются на просторе. Георгий, да не только он, мыслями уже не здесь… Каждый видит свое, не каждый готов в том признаться. Можно вволю наесться, наспаться, на бабе полежать — все надоедает, кроме жизни. Вволю не наживешься, особо когда красоту научишься понимать и ценить. Всякую красоту; ту что за углом, и в мчавшейся на тебя машине, чиркающую осколком по нагретому камню чужой страны с дурным рикошетом в висок, необъятностью навалившегося неба и последним лучом солнца упавшим на тускнеющий глаз…
От бани, под небом усыпанным миллиардом звезд, где возле какого–нибудь паршивенького солнца по закону идиотизма какой–нибудь зеленый головастик озабочен схожими проблемами, гулянка перемещается в дом, и под утро, когда из пяти пальцев ни одного не разглядеть, а один за всех семерит, когда стороннему глазу в какой–то момент кажется, что допились до состояния, что всем скопом готовы ползти сдаваться одинокому разъяренному колибри, Седой вдруг тихо и трезво встает и выходит из избы — поваляться по утренней росе — что делает всегда. Трое или четверо, как не бережется, чувствуют движение и, не прерывая храпа и сопения, сквозь прищуренные веки провожают его до дверей…
Во дворе из темного закутка, образующегося на стыке хлева и дровяника, отшагивает Молчун — показывает себя, что все в порядке, и снова исчезает.
Спустя десяток минут из дома выходит Извилина — медленно ведет головой от стороны в сторону, прислушиваясь к тихому, еще сумрачному утру. Сразу же вычисляет — где Молчун, делает знак, чтобы шел спать, и сам занимает его место…
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
На шестисторонних переговорах в Пекине Северная Корея согласилась заморозить свою ядерную программу в обмен на экономическую помощь в размере 300 миллионов долларов. После двухдневных переговоров, послы Китая, Северной и Южной Кореи, США, Японии. России подписали окончательное соглашение, по которому Северная Корея осуществит остановку атомного реактора в Йонгбьоне, а также заморозит деятельность других центров ядерных исследований и впустит в страну международных инспекторов. Взамен Северная Корея будет дополнительно получать 950 000 тонн горючего в год. В соответствии с соглашением США вычеркивают Северную Корею из списка террористических государств и больше не будут считать ее своим врагом.
(конец вводных)
----
…Часом раньше от утренней прохлады просыпается мальчишка лет двенадцати, выползает из–под предела бани, где пролежал едва ли не весь день, вечер и часть ночи. Где слушал разговоры большей частью малопонятные и сильно–сильно испугался три раза: первый, когда забрался под банный придел, и сверху, вдруг, застучали, вошли незнакомые люди и сразу же стали разговаривать «чужие разговоры», второй — когда кто–то предложил поднять доску, после того, как едва ли не на нос Вовке свалилось маленькое блестящее стеклышко. В третий — когда проснулся, потому как, некоторое время не мог понять — где находится. Хотел встать, ударился головой, тогда все разом и вспомнил, после чего испугался еще больше — ужом выполз из–под банного предела и в лунном свете потрусил к дому, забыв про камью на реке и даже оставленную под пределом маску с трубкой. Забоялся, что дома спохватились — влетит! Тут же, на ходу, принялся придумывать, что соврет, еще не зная, что врать не придется, так как мать сама загостилась и решила, что сын завалился спать на сеннике, а если бы проверила, да не нашла, то подумала бы, что ушел к тетке, да там и заночевал…
Но Вовка Кузин этого не знает, бежит, попутно вспоминая, что забыл–таки камью в протоке, и маску с трубкой под баней забыл, и завтра… вернее, уже сегодня, надо найти какой–нибудь повод заявиться к Белому Учителю — например, принести из дома яиц, как благодарность от матери за учительство, а потом выбрать момент, нырнуть под баню, потом выбрать момент, забрать и камью, да с полдня выталкиваться на ней к озеру Сомино, тому месту, где взял, и где стоят их сетки. Еще проверить сетки, выбрать их и просушить на рогатках, вынув из них всю «элодею канадскую», как учат в школе, а по–простому, нормальному — «рыбачью чуму». Потом, как просохнут, снова поставить. Сеткам больше трех дней мокнуть нельзя — становятся «неловкие». В общем, забот на целый день, и спать вряд ли придется… так только, прикорнуть на полчасика.
А можно еще сказать «Белому Учителю», что хочет, как Женька и Сережка Алексеевы записаться в тот кружок, который в доске расписаний называется «факультативными занятиями». Тот, который Учитель никогда не ведет их под крышей, а в самых разных местах — даже не подсмотреть, чем там старшие занимаются… Непонятно это. Школа хоть и маленькая, но все равно в этом году учеников недобрали, есть вовсе пустые классы, даже запертые на ключ, чтобы не топить, и уже твердо говорили, что через год закроют полностью, и им придется ездить на автобусе за двадцать километров в другую.
Под банный предел Вовка Кузин попал, можно сказать, случайно. Никогда раньше не спускался так низко по реке — увлекся, Решил проплыться с маской — места здесь интересные — много ям и отмелей, а на перепадах всегда рыба стоит. Подвязал камью в том месте, где берег размыт ключами. Опустив голову, дал тянуть себя течению… Потом увидел, как перед носом, наискосок от заросшего правого берега, проплыл здоровенный уж, и от неожиданности чуть не захлебнулся, глотнув с трубки. Стал его гнать, тот на берег, да под баню, под прируб. Оказывается, до самой Михеевой деревни доплыли. Под прирубом покрышки настланы уже не сплошь, это потому что он нетяжелый — там не бревна, а доски сшиты одна к одной. А толстые на слеги набросаны. Снизу все еще свежие опилки и щепа, норы земляных мышей…
Остро пахло ужами, теплой прелой землей, тут и старый огромный выполз — уже другой, остановился у норы в надежде помышковать. Заметил Вовку, замер, долго смотрел, показывая длинный раздвоенный язык, потом отполз в угол и свернулся. Надеясь «пересидеть» незваного гостя, испортившего охоту.
Тут и протопало наверху, над самой головой, и уж уполз, словно струя ушла из шланга. Этот прируб (Вовка Кузин точно знал) обшивали совсем–совсем недавно. Дядька Петька тоже ходил помогать. Баня у Белого Учителя или Знахаря, как некоторые называют, большая, здесь таких не ставят, а деревня маленькая, совсем заброшенная, даже автолавка сюда не ходит. Это деревня Черного Михея, который умер. «Черного Знахаря» — так его называли. Пять дворов, из них три заколочены наглухо, и даже летом не оживают. А в других… В одном, с краю, две бабки живут — очень старые, а дальше, через двор — Белый — дядька Енисей, а теперь его все чаще Михей — Белый зовут Раньше в этом же доме Черный жил, настоящий Михей — им Вовку, пока маленьким был, иногда пугали… Теперь вместо Черного — Белый. Странно это. Того звали учитель, и этот опять учитель, но по настоящему.
Михей — Белый раньше не учительствовал, а взялся, когда Марья Федоровна стала чаще болеть. В последнее время все чаще. Ведет у них литературу, историю и физкультуру одновременно, всякий раз превращая урок во что–то интересное и уже не поймешь — что идет: история или физкультура?..
Черный умер, а Белый он Вовке нестрашный, но застукал бы — хорошего мало. И что они такое говорили? Неужто всерьез? Вовка Кузин подумал — какое его место будет в той войне… Только еще очень долго ждать. Год или даже два…
Уже не так боялся, обвыкся. Смотрел, как не обращая внимания на шумовище и игнорируя земляных жаб, снова выполз охотиться на лягушек банный уж. Думал о новом для себя…
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
В соответствии с данными лондонской «Таймс» (от 1 сентября 1922 года) большевики, предоставили свою собственную статистику, согласно которой только ВЧК (Всероссийской Чрезвычайной Комиссией), возглавляемой польским евреем Феликсом Эдмундовичем Дзержинским, не считая убитых помимо ВЧК — как например, на фронтах гражданской войны, сопутствующих эпидемий и голода — до февраля 1922 года был осуществлен смертный приговор в отношении:
1 миллиона 766 тысяч 118 человек…
Из них:
915 тыс. крестьян,
198 тыс. рабочих,
355 250 интеллигенции,
260 тыс. солдат,
150 тыс. полицейских,
54 850 офицеров армии и флота,
48 тыс. жандармов,
12085 чиновников,
8800 врачей,
6575 учителей,
6775 священников,
28 епископов и архиепископов…»
(конец вводных)
----
Осуществляя «красный» террор, Янис Судрабс, что, как тогда было принято средь палачей, взял себе псевдоним — Лацис (в переводе с латышского — медведь) в ноябре 1918 года заявлял: «Мы уничтожаем буржуазию как класс. Мы не смотрим документы и не ищем доказательств, что конкретно то или иное лицо сделало против Советской власти. Для нас первый вопрос — это, к какому классу (нации) принадлежит арестованный, его образование, его воспитание, его профессия, и можно добавить — религия…»
