— Роджи… — облегченно выдыхаю, разглядывая его, — черт побери, я… я не могу поверить, что это ты. Где ты пропадал все это время? Я был уверен, что ты уехал домой, но когда твой отец появился на следующее утро… Мы искали тебя. Почему ты сразу не вернулся, ведь ты обещал…
Он почему-то зажмуривается, вцепляется пальцами себе в колени и мотает головой. С соседнего сидения женщина подозрительно косится на нас, быстро собирает какие-то пакеты и уходит. С противоположной стороны мужчина так увлеченно читает «Дейли Телеграф», что становится очевидным его неподдельный интерес. Роджер медленно открывает глаза, но словно не видит меня. Наклоняюсь, хватаю его за плечи и легонько встряхиваю. Ну давай же, приди в себя, скажи хоть что-нибудь. Вздрагивает и морщится, сжимая кулаки.
Меня бросает в жар и становится нечем дышать. Я спешно расстегиваю пальто, освобождаюсь от сдавливающего шею шарфа, опускаюсь перед ним почти на колени и заглядываю в его лицо. Зову, но он не реагирует, с какой-то беспомощностью разглядывая меня остекленевшими глазами. Я бы, наверное, так же смотрел на представителя инопланетной расы, если бы мне посчастливилось встретить его. Блуждает по мне мутным взглядом и выглядит болезненным. Кажется, еще чуть-чуть и отключится.
— Мальчик мой… На тебе лица нет. Ты болен?
Может, у него температура? Неизвестно, где ему приходилось спать, да еще и одет так легко и запросто мог простудиться. Трогаю ладонью прохладный лоб, и он как будто даже отстраняется, снова зажмуриваясь. Да что ж такое?
— Роджи… — Сажусь рядом, дотрагиваюсь до его щек, горячих и обветренных, до бледных потрескавшихся губ, глажу пальцами подбородок, чуть приподнимая его. — …Посмотри на меня.
Как же сильно я хочу его поцеловать, жадно накинуться, исследуя каждый дюйм его тела, но вместо этого обнимаю и мимолетно касаюсь губами. И наконец-то чувствую его. Да, да, тот самый мерзкий запах нищеты и одиночества, но я готов его вдыхать хоть каждый день, лишь бы Роджер был рядом. Слышу бешеный стук сердца, тяжелое, загнанное дыхание, ощущаю ледяные ладони на запястьях. Он ртом хватает воздух, словно задыхается, шумно сглатывает и тихо произносит:
— Ты правда настоящий?
А я, смеясь, стискиваю его в объятиях. Конечно, настоящий, как он может сомневаться. Мужчина с соседнего сидения неодобрительно хмыкает и тоже уходит. А мне плевать, пусть все катятся к дьяволу, главное, что Роджер сейчас со мной. Пальцами зарываюсь в его влажные растрепанные волосы и слегка поглаживаю затылок. Захлебываясь словами и путаясь, рассказываю, как мы с его отцом оббегали чуть ли не каждый вокзал, каждый торговый центр по нескольку раз, в каких жутких местах мне довелось побывать, каких ужасов пришлось натерпеться, представляя Роджера в какой-нибудь канаве, голодного, больного, покалеченного… Когда заканчивается кислород и я, выдохшись, замолкаю, поймав его настороженный взгляд, все, что получается — это ласково прошептать на ухо:
— Я больше никуда тебя не отпущу. Если потребуется, то свяжу и насильно увезу домой.
— Но почему? — удивляется Роджер.
Почему… Теперь-то я точно знаю ответ на этот вопрос. Я столько раз за эти одинокие дни и бессонные ночи думал об этом, столько раз представлял, как найду его и скажу то, что давно должен был сказать, поэтому, не раздумывая, отвечаю:
— Потому что люблю тебя.
— Любишь? — Ерзает, пытаясь вырваться, но я сжимаю его покрепче.
Прерывистое дыхание выдает его волнение, руки с силой сминают джемпер на моей груди, и он с такой неожиданной злостью сдавленно кричит на меня, выплевывая в лицо одно обвинение за другим, что это начинает возбуждать любопытство прохожих, а меня так попросту ввергает в ступор.
Конечно, прошло не так много времени, но где-то в глубине души я надеялся, что он остудит свою подростковую пылкость, поймет, что за моим желанием найти его родителей скрывалась искренняя забота, даже если итог оказался настолько печальным. Мне так больно и, честно говоря, неприятно от его нападок, от своих безрадостных мыслей, но я заталкиваю эмоции куда подальше, позволяя ему выговориться.
Нельзя с ним спорить — это я хорошо усвоил. Если Роджер в боевом настроении, то воевать будет до конца, и лучше ему не перечить. Слишком уж импульсивный у него характер. Да и вокзал, заполненный любопытной толпой, не то место, где следует выяснять отношения. Для меня важно вернуть его домой во что бы то ни стало, уговорить дождаться меня, потому что эту чертову конференцию я, к сожалению, не могу отложить. И если для этого мне нужно быть виноватым, если ему так будет легче, то я на все согласен. Мы объяснимся дома, я попытаюсь его убедить, а там пусть хоть все стены разнесет. Поэтому я беру себя в руки и как можно спокойнее спрашиваю, ведь от его ответа зависит все:
— Ты правда так сильно ненавидишь меня? — Накрываю его маленькую ледяную ладонь своей, куда более широкой и длинной.
— Да! — не раздумывая, выпаливает. В груди неприятно холодеет, и сердце пропускает удар; вдохнуть не успеваю, как он тут же поправляется: — Точнее нет…
Мне не сложно его понять. Неизвестно, что могло с ним случиться за эти недели, через что ему опять пришлось пройти. В каждой его эмоции сквозит боль, враждебность и даже отчужденность, но все равно он тот же прежний Роджер, которого я знаю. Но я так же знаю, что этот мальчишка порой проявляет потрясающее упрямство даже во вред себе, поэтому заставлять его бесполезно, а вот убедить мягко и по-доброму можно. И я глажу его по щеке, стараясь успокоить.
Мои ласки встречают слабое сопротивление, но я проявляю настойчивость, от всей души желая заткнуть его красивый, искаженный гневом рот, наилучшим в этот момент способом, чтобы забыл все плохое, чтобы осознал, наконец, насколько я к нему привязан, что мне необходимо его прощение, его доверие, а иначе у нас ничего не получится. Но мы в людном месте, и выходить за рамки дозволенного, вызывая к себе еще больший интерес, не стоит. Не отнимая руки от его лица, сохраняя единственную возможность телесного контакта, тороплюсь выложить все, пока он снова не вспылил:
— …Извини меня, Роджи, я совершил глупость. Ты мне доверился, а я… Я повел себя как последний трус и причинил тебе боль. Столько времени я сам себя обманывал, но когда ты ушел… когда за тобой закрылась дверь, я ощутил такую пустоту… Самое сложное в жизни — это выбор, и никто не застрахован от ошибок. Я всегда старался поступать по совести, так, как велит здравый смысл, потому что считал это правильным…
— Да, да, слышал сто раз: ты не мог поступить иначе… — ворчит, но уже не так уверенно, обиженно отворачивается, но все же косится и внимательно следит за мной. — Вдруг я поверю, а ты опять меня обманешь? Потому что по-другому нельзя, мои родители будут против, потому что так для тебя будет правильно, потому что… Да не знаю я, что еще взбредет в твою рациональную башку!
Трясу кудрями и, не удержавшись, касаюсь его губ своими. Они жесткие, обветренные, соленые — от моих ли, от его ли слез, какое это имеет значение? — но робко открываются навстречу. И это — счастье!
— Ты прав, все эти принципы — полнейшая чушь. Мне следовало прислушаться к собственному сердцу, а не решать, что правильно, а что нет. Но я не послушал, потому что не умею иначе, и вот что получилось. Из-за этого я потерял самое дорогое, что было в моей жизни. Потому что, оставшись один, я понял, как сильно, оказывается, люблю тебя. — Светлые брови сходятся на переносице, к моим слова он относится с осторожностью, но его холодные пальцы на моей щеке дарят надежду. — Послушай, ты можешь меня ненавидеть, если хочешь, можешь презирать, все что угодно. Но, пожалуйста, Роджи, вернись домой… Я же хочу лишь одного — залечить твои раны, чтобы ты больше не чувствовал боли. Позволь мне это сделать.
У меня нет альтернативы, я не допущу, чтобы он вот так просто исчез. Я помню: только если ни единого шанса… А Роджер любит, он признался, наверное, сам того не ведая. Да и я это вижу, поэтому, не останавливаясь и не давая ему опомниться, уговариваю, обещая все, что он потребует. И как за спасительную соломинку хватаюсь за его нелепую «угрозу» протащить меня по всем стрит-фудам Лондона. Боже, какой же глупостью забита моя голова! Это какое-то ребячество, но я согласен перепробовать хоть все хот-доги в окрестных забегаловках, лишь бы это помогло. Ради него я готов на все! Как ни странно, но это срабатывает.
