Светлана Демидова - Любовь к роковым мужчинам

И Тамара крикнула Садовскому, скрывшемуся в кухне:

– Не надо чая! Лучше дайте чистое полотенце!

В дверном проеме показалась совершенно изумленная физиономия математика. Похоже, он не ожидал от коллеги такой прыти. Это почему-то рассмешило Тамару, она почувствовала себя хозяйкой положения и уже без тени смущения сказала:

– Мы оба знаем, зачем я сюда приехала, а потому предлагаю приступить прямо к процессу, без чая.

Садовский кивнул, бочком прошел мимо женщины и выдал полотенце, избегая смотреть ей в глаза.

– Когда я выйду из ванной, хотелось бы, чтобы постель была уже готова, – по-деловому сказала Тамара и скрылась за дверью.

Илья Петрович исполнил ее приказание. В комнате был раскинут двуспальный диван и застелен чистым бельем, видимо, принесенным из прачечной. Оно сохранило заутюженные складки и сильно пахло какой-то химической отдушкой. Тамара поймала себя на том, что срывает с себя одежду даже с каким-то нездоровым нетерпением. Когда остались одни трусики, она вдруг остановилась и задумалась. Может быть, мужчине, который сейчас принимает душ, хотелось бы самому снять с нее белье... Наверняка... Николай, например, любил ее раздевать сам. Впрочем, Николая уже сто лет как простыл и след... А что любит этот мужчина, ей безразлично. Не для того она сюда пришла, чтобы ему угождать. А для чего? А для того, чтобы он угождал ей! Исходя из последнего соображения, Тамара резким движением сдернула трусики, переступила через них и даже не стала поднимать с пола. Пусть все будет, как в кинофильмах: они раздевались по пути к постели, за ними оставалась дорожка спешно сброшенной одежды... Женщина взглянула на пол, на котором сиротливо валялись ее вывернутые наизнанку трусы. На кадр из фильма это зрелище не тянуло. Она выбралась из-под одеяла, аккуратно положила трусики сверху на остальную свою одежду и опять юркнула в постель. Одеяло приятно обняло обнаженную кожу. Тамара закусила губу, чтобы не издать нетерпеливый стон. Она хочет этого мужчину! Как же она его хочет! Нет, она хочет не именно этого... Любого... Как же это стыдно... и как сладко только представлять то, что сейчас произойдет...

То, что «начало происходить», когда Садовский вернулся из душа, было под стать букету гвоздик и салату оливье, а именно: просто и безыскусно. Самым обидным оказалось то, что мужчина отвалился от Тамары, когда она только-только начала входить во вкус. Она приподнялась на локте и с удивлением посмотрела на того, кто, тяжело дыша, лежал рядом. Глаза его были закрыты, а лицо, как ей показалось, выражало самую крайнюю степень усталости. Если бы Тамара была женой Ильи Петровича, то наверняка чмокнула бы в висок и пожелала спокойной ночи. Но она не жена. Тамара – женщина, изголодавшаяся без мужской ласки, а после происшедшего между ней и Садовским она чувствовала себя, как Буратино, которому вместо обеда подали лишь три корочки хлеба.

– И что, это все? – спросила она задремавшего мужчину.

Илья Петрович встрепенулся, открыл глаза и непонимающе спросил:

– Надо что-то еще?

Тамара пару минут подумала, как ей теперь его называть: на «ты» или на «вы». С одной стороны, все тот же кинематограф давно научил, что после секса сразу надо переходить на «ты». С другой – они остались абсолютно чужими друг другу людьми. Надо, пожалуй, как-то изворачиваться, чтобы не произносить ни «ты», ни «вы».

– Я ничего не почувствовала, – призналась она, благополучно минуя местоимения.

– Как ничего? – искренне удивился он.

– Так! Женщины устроены несколько сложнее мужчин.

– Да? – В голосе Садовского звучало такое непонимание ситуации, что Тамара искренне его пожалела. Похоже, не только он сам не умел радовать женщин, но и они его никогда не баловали. Тамарина короткая супружеская жизнь в интимном плане была очень счастливой. Они с Николаем настолько любили друг друга (во всяком случае, так она тогда думала насчет мужа), что в постели не испытывали никакого стеснения или неловкости. Уже много позже, посмотрев фильмы с откровенными сценами, Тамара удивлялась тому, что они с мужем все делали правильно, хотя научиться было негде: оба выросли в стране, где под грифом «Дети до шестнадцати» показывали французские комедии и слезливые индийские фильмы. Интуиция и взаимное приятие помогли им быстрее быстрого разобраться в вопросе.

И что теперь? Получалось, что она, поступившись принципами, то есть собственными понятиями о достоинстве и женской чести, взамен этой самой поруганной чести имеет полусонного, сильно удивленного мужчину. Ситуацию срочно требовалось спасать, и она сделает это! Кто знает, когда ей еще доведется попасть в мужскую постель! Может, и никогда. Не молоденькая она уже, да и не красавица, чтобы ее регулярно приглашали в постели. Или даже не регулярно. Ее вообще не приглашают. А потому она выжмет из доставшегося ей мужчины все, что только можно выжать.

Тамара довольно громко хмыкнула, когда вдруг заметила, что даже в мыслях не называет Садовского Ильей или, по-старому, Ильей Петровичем. Он для нее совершенно обезличился. Стал эдаким аллегорическим мужчиной, квинтэссенцией мужского начала и символом маскулинности. Квинтэссенция была, конечно, довольно слабой, а маскулинность не слишком ярко выраженной, зато на аллегорического мужчину Садовский вполне тянул. Тамара хмыкнула еще раз, откинула одеяло, которым аллегорический мужчина уже успел прикрыться, и, несмотря на те препятствия, что он пытался ей чинить, произвела с ним действия, которые сделали бы честь постельной сцене любого порнофильма. В результате этих действий видимый невооруженным глазом признак маскулинности вновь окреп до такой степени, что Тамара, распалив этим и себя до самой крайней степени, наконец получила то, чего так ждала от этого вечера, а потом с самым удовлетворенным видом легла на спину и прикрыла глаза. Сквозь щели между веками она видела, как аллегория мужчины сгруппировалась возле нее почти в позе роденовского мыслителя. Вопрос, который мыслитель изрек после довольно продолжительного обдумывания, был таков:

– Когда мы встретимся еще раз?

Манька-Прокуратура обходила свои небольшие владения. За зданием той самой городской прокуратуры, которой женщина была обязана своим прозвищем, расположился грязноватый дворик. Его центральным объектом являлась плохо заасфальтированная площадка с контейнерами для мусора. Приятели Маньки, с которыми она иногда делилась своей добычей или выпивала, сидючи на ступеньках, ведущих в подвал дома, что стоял напротив прокуратуры, незатейливо шутили: в контейнерах находится мусор мусоров. На самом деле не только прокуратура сваливала в них свой хлам, но еще и обитатели трех домов, которые образовывали дворик. В одном из них находилась мастерская по изготовлению деревянных сувениров в русском народном стиле. Работники мастерской относили в помойные контейнеры собственный брак и некондицию, например, ложки с трещинами и щербинами, разделочные доски с дырами от сучков и некрасивыми разводами. Манька-Прокуратура первым делом всегда проверяла, нет ли в помойке отходов сувенирной мастерской, и выбирала все до последней деревяшки. Свои находки она относила на площадь, где властями было выделено место для постоянной выставки картин городских художников и изделий прикладников. Один из них, по имени Валера, всегда охотно покупал почти все, что она приносила. Доски с дырками он так искусно расписывал, что покупатели были уверены: отверстия сделаны специально для придания изделию пущего шика. Он использовал и ручки от щербатых ложек, перетачивая их в изящные шпильки для волос. Валера охотно брал даже треснувшие шкатулки. Их он специальным образом старил, превращая чуть ли не в антиквариат. Конечно, платил Валера Прокуратуре немного, хотя сам выручал приличные суммы. Поначалу она злилась, пыталась торговаться, но Валера ни на какие торги не шел, а кроме него, никто брак деревянной мастерской у Маньки не покупал.