«Еще есть время, пусть он занимается тем, что ему по душе, — говорил Луис Альберто. — Даже если он решит стать инженером, знание искусства только поможет ему».
От Марианны не укрылось то, что Бето уехал в плохом настроении.
Накануне, вернувшись домой, он тут же лег спать. Марисабель, которую Умберто привез часом позже, вскользь упомянула о том, что видела Бето с Лили в кабаре «Габриэла». И Марианна поняла, чем объясняется мрачное настроение Бето. Несомненно он ревнует Марисабель.
«Надо будет поговорить с Лили, — решила Марианна. — Пусть оставит Бето в покое. Да и Умберто хорош. Неужто не понимает, что он всего лишь манекен в интригах Лили и капризах Марисабель?»
— Виктория выступала? — спросил за завтраком Луис Альберто.
— О! Неукротимая Виктория! Она чудо! — Марисабель восторженно прижала руки к груди. — Жаль, что мы увидели лишь конец ее выступления.
— Может быть, и мы сходим посмотреть на нее в новой программе? — спросила Марианна.
— Непременно, дорогая, — ответил Луис Альберто, потеребив мочку уха и кашлянув.
Этот жест Марианна хорошо знала и любила, — искреннее раскаяние Луиса Альберто в какой-либо былой оплошности. Обычно он тут же вскидывал глаза, чтобы поймать взгляд Марианны, и когда ему это удавалось, она с улыбкой кивала и прижмуривала глаза в знак примирения и любви: что было, то прошло, и не надо вспоминать об этом.
Раскаяние очищает душу, а Марианне неизменно было присуще желание прощать. Наверно, только это и сохранило их любовь.
Скольким женщинам не дано отрешиться от желания напоминать мужьям о былых прегрешениях. Как профессиональные счетоводы, они суммируют каждую промашку. Иногда и трех жизней не хватит, чтобы замолить грехи. Вот и уходят мужья, чтобы начать новую жизнь…
Что и говорить: хорош был Луис Альберто, когда Виктория с подругой привели его, пьяного, домой, и он представил им Марианну как «любовницу вора и продавца лотерейных билетов»!
Марианна помнила растерянное и суровое лицо Виктории. Она почувствовала ее симпатию к себе.
При всем при том, редкостная красота Виктории не осталась ею не замеченной.
И конечно же она почувствовала, что независимой и честной девушке нравится Луис Альберто.
Догадывается ли он сам об этом? И что испытывает этот в прошлом ресторанный тигр, ощущая на щеке поцелуй Виктории, когда они изредка навещают танцовщицу в ресторане-кабаре «Габриэла»?
То же самое хотел знать и Блас Кесада.
Мнение Вивиан о том, что Луис Альберто нравился и, по всей видимости, продолжает нравиться Неукротимой Виктории, было как нельзя кстати.
Однако куда больше Бласа занимала мысль, нравится ли Виктория Луису Альберто, и если нравится, то в какой мере?
Опытный преступник, называвший себя в данный период своей жизни на воле Бласом Кесадой, проведал о существовании дона Луиса Сальватьерра и его жены Марианны в тюрьме от опустившегося красавца Диего Авиллы.
Мать Бласа Кесады, манекенщица, была кубинка, она зачала его от неведомого Бласу мексиканца во время короткой поездки в Мексику за несколько лет до кубинской революции.
В Гаване Блас закончил школу с художественным уклоном и поступил на работу помощником режиссера на киностудию в гаванском предместье Кубанакан. Он увлеченно осваивал новое дело.
Во время пресловутой кампании по борьбе с буржуазными влияниями, когда специальный сектор революционного министерства внутренних дел устроил гонения на наркоманов, гомосексуалистов, лесбиянок и на любого, чье поведение и вид могли показаться «буржуазными», одна из соседок Бласа по коттеджу, в котором он жил с матерью, написала на него лживый донос как на гомосексуалиста. Цель была проста, как кожура от банана, которую бросают под ноги прохожему. Стараниями соседки Блас «поскользнулся»: после унизительных допросов его с матерью выселили из их половины коттеджа, которую «революционно бдительная» соседка тут же и присовокупила к своему жилью, где припеваючи зажила со своим любовником.
От нервного потрясения мать слегла и вскоре умерла.
А соседка изрядно обгорела после того, как Блас подпалил коттедж.
Он скрывался, а потом, как и многие кубинцы, бежал с «острова свободы» на маленькой лодчонке, посчитав единственным «островом свободы» самого себя.
В Мексике он связался с кубинской мафией, участвовал не в одном мокром деле, и не всегда выходил из них сухим…
За понюшку наркотиков Диего Авилла слезливо выкладывал ему, эпизод за эпизодом, свою историю, которая сводилась к следующему.
Два состояния — семейства Сальватьерра и унаследовавшей богатое ранчо Марианны Вильяреаль — стали объектом посягательств гангстера Фернандо Брондуарди, мошенника Диего Авиллы и его любовницы Ирмы Рамос, которая приходилась Марианне мачехой.
На манер Шехерезады Диего растягивал свою историю, отдаляя момент, когда Блас прекратит «подкармливать» его наркотиками. Но, в отличие от крутобокой восточной рассказчицы, Диего Авиллы хватило на гораздо более короткий отрезок времени, нежели тысяча и одна ночь.
Блас Кесада сразу уяснил главное: Диего Авилла ударом бронзовой статуэтки устранил Фернандо Брондуарди, а самого Диего и его красавицу любовницу Ирму Рамос временно устранило правосудие.
Мухи пойманы, пирог остался. И пирог вкусный.
Это только кажется, что современные капиталы надежно укрыты, надежно охраняются.
Новые грабители находят все новые и новые способы ограбления банков с помощью электронных ухищрений. У Бласа Кесады не было таких талантов, но у него был природный нюх на чужое и незаурядная фантазия (он ведь действительно мог стать хорошим режиссером) для разработки и осуществления операций, которыми гордилось бы самое современное разведывательное управление.
Среди немногих книг, прочитанных им, была одна, написанная двумя русскими писателями, про мошенника по фамилии Бендер, его интриги вокруг владельца крупного состояния были не столь смешны, как это казалось самим авторам. Бендера подводило фиглярство, желание покрасоваться.
Блас Кесада не любил привлекать излишнее внимание.
Он еще в тюрьме понял, что в цитадели дома Сальватьерра остались трещинки. И сейчас обдумывал, как бы через одну из них подобраться к капиталам этой семьи.
— Так ты говоришь, Луис Альберто предлагал Виктории выйти за него замуж? — как бы невзначай спросил Блас у Вивиан за столиком в пустом в эту утреннюю пору зале ресторана.
