У нее хватило ума расстаться с отцом на время учебы в колледже. Но любовь к спорту уже въелась в ее плоть и кровь. Если не любовь, то по меньшей мере прочный и неизменный интерес. И потому было так естественно, когда она предложила свои услуги студенческой газете в качестве спортивного репортера. Ко всеобщему удивлению, получив это место, она проявила себя так успешно, что сразу же по окончании колледжа ее приняли на работу в спортивную редакцию крупной ежедневной газеты. Там она проработала четыре года, а в прошлом году ушла на вольные хлеба и стала писать для журналов, в чем немало преуспевала.
Но одна черта из далекой теперь юности в ней так и осталась. Она по-прежнему держала мужчин на расстоянии: носила одежду, которая ей не шла, была с ними резка и колюча, хотя и проклинала себя за то, что такая дура и вредина.
Поражало лишь то, что с Бретом ее ершистость никак не проявлялась. Рядом с ним она чувствовала себя женщиной до такой степени, что самой становилось противно.
Голос Брета прервал ее мысли:
— Ау, леди, вы куда пропали?
— Прости, Брет, задумалась…
— И о чем?
— О тебе. — Она тут же поторопилась смягчить прямоту своих слов:
— Мне ведь статью о тебе писать.
— А ты только по этой причине можешь обо мне думать? — Он завел ее в пустое парадное, лицо его вдруг стало серьезным, серые глаза искали ее взгляд. — Других нет?
— Нет, конечно! Какие еще у меня могут быть причины? — заносчиво ответила она.
И в тот же момент мысленно одернула себя: «Ну почему же ты не сказала ему, что думаешь о нем как о человеке, о мужчине, а не просто как о материале для журнальной статьи? Почему бы тебе хотя бы раз не открыть свою душу?»
— Ну, не знаю, просто надеялся…
Лицо Брета приблизилось к ней. Так близко, что она ощутила тепло дыхания, веявшее из его приоткрывшихся губ. Она поняла, что сейчас он ее поцелует. Прямо сейчас!
Но он с усилием перевел дыхание и сделал шаг назад, лицо его окаменело.
— Ладно, Лина, забудем.
Лина на самом деле томительно жаждала его поцелуя. И когда он отпрянул, ей почудилось, что она лишилась опоры, будто до этого находилась в его объятиях. Она покачнулась и чуть не упала: или ей так показалось?
Внезапно разозлившись и на него и да себя, Лина ринулась из подъезда, проговорив резким раздраженным голосом:
— А нам не пора на бал?
— Думаю, пора, — вяло подтвердил он, — если мы вообще пойдем…
— В каком смысле? Ты же обещал, Брет!
— Значит, пойдем. Я просто… — Он пожал плечами и повторил:
— Ладно, Лина, забудем.
— Мне надо заскочить в гостиницу на минутку.
Он вновь пожал плечами, и они направились к гостинице «Мезон де билль», где Лина снимала номер. Они шли рядом, не прикасаясь друг к другу и не произнося ни слова Настроение Брета переменилось столь резко, что Лина почувствовала себя лишней.
Впервые она видела его таким угрюмым, целиком погруженным в себя. Она понимала, что могла, что должна была вести себя в подъезде совсем по-другому.
Но все же…
Они оказались в небольшом жилом квартале: маленькие и старые домишки в викторианском стиле, двери некоторых распахнуты настежь — вечер выдался довольно теплым. С улицы можно было разглядеть блики светящихся телеэкранов. Ни крылечек, ни газонов перед домами, только кипарисовые аллеи ко входным дверям. Кое-где у дома сидели смуглолицые хозяева, покуривая в стоическом молчании и не обращая никакого внимания на прохожих.
Лина вдруг замерла и, дернув Брета за рукав, воскликнула:
— Ты только посмотри, Брет!
Сквозь решетку массивных чугунных ворот виднелся просторный двор, засаженный яркими цветами, на которые бросали тень смоковницы и пальмы.
До Лины донеслось журчание ниспадающих струй фонтана.
— Ну разве не прелесть, Брет!
— Прелесть, прелесть, — буркнул он и потянул Лину за руку.
Они свернули за угол.
— А вот это тоже прелесть, а?
Он кивком головы указал в проулок. Двое бродяг, обтрепанных как чучела, спали на земле бок о бок. На груди одного из них в такт с дыханием покачивалась пустая винная бутылка.
— Вот тебе твой прелестный Новый Орлеан. Изумительной красоты дворик, а в нескольких ярдах от него — два храпящих алкаша.
— Ого, мы вдруг стали такими социально озабоченными! — ласково протянула Лина. — А что, в других городах таких алкашей нет? В Нью-Йорке, в Бауэри по ночам бродяг — как селедок в бочке.
— Может, и так, — нехотя откликнулся он, — но в Новый Орлеан они набиваются тысячами. Погода приятная, тепло даже зимой, ночуй себе прямо на улице. Их здесь собирается столько, что полиция давно перестала их задерживать. Тюрьмы не вмещают.
— Послушать тебя, можно подумать, что ты этот город просто ненавидишь.
Брет удивленно моргнул.
— Ненавижу? Новый Орлеан? Да я его обожаю!
Родился и вырос меньше чем в пятидесяти милях от этого самого места. И город знаю как свои пять пальцев. Просто противно смотреть, как он превращается вот… вот в такое! И все!
— Брет, послушай, все меняется. И города тоже.
Я, например, родилась не в Нью-Йорке, но бывала там десятки раз, и люди, которые там живут всю свою жизнь, говорят, что город жутко изменился. То же самое говорят о Чикаго, Лос-Анджелесе, даже о Сан-Франциско. Все меняется, Брет. — Она сжала его ладонь. — Даже люди могут измениться.
Что заставило ее произнести эти последние слова? «Может, — мелькнуло у нее в голове, — я пытаюсь что-то ему внушить?»
— Ладно, ты права, Лина. Сам не знаю, что на меня вдруг нашло… — Лицо его прояснилось. — Пошли-ка лучше к Фейну на бал, повеселимся как следует!
Эстелл Эндоу, морща лоб и шевеля губами, в третий раз перечитывала дневник мужа с самого начала.
Она не подозревала о существовании других дневников, спрятанных в запертом чемоданчике под кроватью. Но даже если бы ей это было известно, она, прикованная к инвалидному креслу, достать бы их не смогла. А в этом дневнике Эндоу она кое-что прочитала:
«Для того, чтобы наш мир очистился, чтобы началась новая жизнь, многим придется умереть. Прежде всего тем, кто занимает высокие посты, кто правит нашими судьбами. Эти люди были избраны народом для служения народу. Однако они забывают о народе, как только приходят во власть. Они берут взятки, начинают пьянствовать, предаваться разврату с размалеванными девками. По телевизору они проповедуют ересь и бунт, говорят людям, что можно не повиноваться законам человеческим и Божьим.
Такие, как они, должны умереть!
Зло должно быть наказано.
Но их так много. Я должен быть осмотрителен.
Должен выбрать только наиглавнейших из них. Ведь я один, а их множество. И меня могут убить до того, как я успею исполнить свой долг. Но, как сказано в Библии, тот, кто стоит до конца, да спасен будет!»
