Слухи неустанно ползли по больнице, и их предметом чаще всего был Янси. Казалось, ему нравилось быть в центре скандалов, и этим он как бы пытался всем доказать, что он самый лучший и самый яркий абсолютно во всем, что бы он ни делал. Броди подозревал, что главное, что хотел доказать всем Янси, – что только с помощью ума и таланта он может добиться всего в этом мире, а вовсе не потому, что получил при рождении фамилию Грейнджер.
Если бы кому-нибудь удалось хоть немного приручить этого дикого человека с его высокомерием, то насколько стало бы легче работать с ним! А то ведь это сущий ад!
Калхаун боялся, как бы Янси не зашел слишком далеко на сей раз.
– Если ты вызвал меня насчет Паркера, – заявил Янси с порога, – то не трудись.
Броди впился в него цепким взглядом.
– Черт возьми, про мордобой поговорим в другой раз.
– Давай поскорее. Мне надо быть в операционной точно…
– Для начала сядь и заткнись.
Янси посмотрел в лицо своему начальнику, задержал на нем взгляд на секунду и пожал плечами:
– Хорошо, но если это насчет Паркера…
– Это не насчет Паркера, хотя он только что позвонил и рассказал, какое ты дерьмо. Ты дал ему в морду, даже не выслушав.
– Что? Сопливый ублюдок! Эта женщина могла умереть.
– Я рад, что ты это сказал.
– Что, черт возьми, это значит?
Броди почувствовал, как его рука сама потянулась к плеши на затылке, но он отдернул руку и снова положил на стол.
– Может, стоит тебе напомнить, что пациенты умирали и под твоим ножом?
– Хорошо, Броди, давай поставим все точки над i.
– Перестань ухмыляться.
Челюсть Янси дрогнула.
– Какого черта, в чем дело?
– В судебном процессе, вот в чем. Тебе это о чем-нибудь говорит?
Янси вздрогнул.
– Да. И что?
– Как – что? Почему ты сидишь и ничего не предпринимаешь? Боже мой, Янси, я всегда считал тебя своим другом! Сколько раз я защищал тебя от нападок руководства, сколько раз! Но теперь у меня больше нет желания служить буфером между тобой и ими.
– Слушай, поверь мне. Судебное разбирательство – чепуха.
– Умер младенец! Господи!
Янси вскочил со стула и хлопнул ладонью по столу Броди.
– Ты думаешь, я не знаю? – Его ноздри раздулись. – Разве ты не понимаешь, что я живу с этим каждый день? Мне не нужен твой суд или суд твоего ханжеского штата!
– Хорошо, прости, но такова жизнь, мой друг. Они требуют немедленно подвесить тебя за задницу.
– Успокой их. Скажи, что я не был пьян, когда делал операцию. Черт, я вообще ничего не пью!
– Но есть свидетели…
– Я не дал бы и дохлой крысы за таких свидетелей, – вспыхнул Янси. – Все сфабриковано.
– Но поскольку это существует, то мы – ты, больница – должны разобраться. Такая реклама никому не нужна, и не мне напоминать тебе об этом.
– И что теперь?
– Слушай, руководство уже достало меня насчет тебя и судебного иска. И я хочу знать, что ты собираешься делать.
– Я уже сказал: пресечь в корне.
– Но почему я не испытываю от этого никакого облегчения? – спросил Броди.
– Потому что ты неисправимый пессимист.
Броди фыркнул.
– Это серьезно, Янси. Я говорю очень серьезно.
– Я тоже – особенно потому, что я сделал свое дело прекрасно. Никто не смог бы спасти младенца. Когда муж наконец обделался и позвонил по 911, состояние ребенка было уже критическим. Я не Бог.
Броди снова фыркнул.
– Ты действительно так думаешь?
– Да. – Неожиданно в голосе Янси послышалась невероятная усталость.
– О’кей, и что нам теперь делать? Как вытащить тебя из этого дерьма?
– Не волноваться. Об этом есть кому позаботиться.
Броди почувствовал, как с души свалился камень, но тон оставался подозрительным.
– Кто же это?
– Самый лучший адвокат займется этим.
– И кто он такой? – спросил Броди, все еще настороженно.
– Сын старого Тримейна, Руни, у него практика в Ричмонде.
Броди почувствовал, как кровь застыла у него в жилах.
– Ты, конечно, шутишь?
– Нет.
– Но это абсурд!
– Я думаю, наоборот, гениально.
– Но тут совершенно явное столкновение интересов. Шелби Тримейн владеет землей…
– Руни не владеет землей. И я тебе уже говорил, что он самый лучший адвокат.
Лицо Броди стало жестким.
– А если это поставит все под угрозу? Вряд ли старику Тримейну понравится, что его втягивают в грязное дело, в которое ты вляпался. Более того, ему точно не понравится, что ты вовлекаешь в это его сына. Ты ведь знаешь, как он дорожит именем семьи.
– Тогда мне придется выяснить, как заставить его изменить свое мнение на этот счет.
– Нет, Руни никогда не возьмется за это дело.
Янси встал, направился к двери, потом обернулся и сказал:
– Хочешь пари?
Оставшись один, доктор Броди Калхаун откинулся на спинку стула, чувствуя, что его охватывает липкий страх.
Дана еще раз ударила кулаком по подушке. Потом легла и уставилась в потолок. Доктор Янси Грейнджер был единственной причиной ее недовольства и бессонницы.
Ну почему он не оказался старым и некрасивым? Тогда она была бы в полной безопасности: во-первых, по отношению к нему не возникло бы ничего личного, а во-вторых, она могла бы воспользоваться его медицинским опытом…
«Какая ирония судьбы!» – подумала Дана. Она приехала в город, где практикуют самые лучшие специалисты, а у нее не хватает мужества выяснить о себе то, что ей надо. Вот бы собраться с духом и раз и навсегда разделаться со своими опасениями насчет собственного бесплодия. После того несчастного случая у нее полный беспорядок в душе и мыслях. Она не знала, сможет ли забеременеть еще раз.
Внезапно Дану осенило. Да о чем, черт побери, она думает? Она получит ответ на вопрос, который тревожит и грызет ее столько лет, но не от Янси Грейнджера.
С отвращением она посмотрела на часы. Семь. Надо встать и заставить себя поехать в центр, где среди бутиков и антикварных лавочек, набитых сокровищами разных времен и народов, есть крошечный ресторан, в котором прежде подавали восхитительное печенье и черный крепкий кофе. Но ее тело отказывалось подчиняться, и тогда она решила повернуться на другой бок и попытаться снова заснуть. Сегодня необходимо быть собранной, готовой приступить к работе, как никогда.
Дана застонала, кровь прилила к лицу, а сердце сильно заколотилось. Черт возьми, почему объектом ее внимания должен был именно доктор Янси Грейнджер? Она все еще не могла поверить, что просто стояла возле машины и позволяла этому мужчине целовать ее.
Почему она не влепила ему пощечину и не убежала? Ей это даже в голову не пришло.
Значит, поцелуй не испугал ее. Более того, она ощутила жар и необыкновенное удовольствие во всем теле, когда его язык скользнул к ней в рот и она заметила его возбуждение. Даже теперь она сладостно вздрогнула, вспомнив об этом.
