Робер зашагал к дому. Эхо его шагов, отражаясь от домов, опережало его самого. Он пошел медленнее, прижимаясь к стенам, где земля была помягче. Вскоре он дошел до конца тупика, где находился его дом, приготовил ключ и осторожно поднялся по каменной лестнице, придерживаясь за холодный железный поручень. Отворяя дверь, он чуть приподнял ее, чтобы не скрипнули петли; едва притворив ее за собой, он замер и прислушался. Простояв так несколько секунд, Робер зажег зажигалку, поднял ее повыше и заглянул в коридор, оклеенный грязными, вздувшимися обоями. Велосипед отца стоял на месте. Там, где руль прислоняли к стене, из-под содранных обоев виднелась штукатурка.
Робер погасил зажигалку, разулся, снова чиркнул кремнем и босиком медленно двинулся к внутренней лестнице. Прислушавшись, он стал подниматься наверх, не забыв перешагнуть четвертую и седьмую ступени, самые скрипучие.
Еще с лестницы он услыхал ровное дыхание отца. Стараясь не наступать на скрипучие половицы, Робер добрался наконец до своей комнаты. Там он уселся на постель, погасил зажигалку и разделся.
В чердачное окно лился лунный свет, освещая кусок стены и образуя на полу треугольник, на который падала тень от крюка.
Улегшись в постель, Робер долго глядел на пятно света. Стена была видна четко, до мелочей: вон змеилась тонкая трещина, похожая на извилистую тропинку, а там, подальше, легкая паутина цеплялась за щербинистые выступы известки. На других стенах, тонувших в полумраке, ничего нельзя было разглядеть, но Робер точно знал, где что. Крюк, на котором висели веревки и тонкий кожаный ремешок, распятие с веткой самшита, вставленной под левую руку Иисуса, а под ним – ящик на табурете, служивший этажеркой, где высилась целая стопка журналов по кино и учебников Взгляд Робера скользнул по старой швейной машинке, которую отец, после смерти матери, перенес к нему в комнату, потому что скупщик никак не хотел давать за нее более ста пятидесяти франков.
Робер лежал, ни о чем не думая. Однако он не спал, глаза его были широко раскрыты, он рассеянно обводил взглядом комнату, ни на чем не останавливаясь. Все в комнате замерло, живы были только его глаза, когда Робер переводил их с предмета на предмет.
На противоположной стене висела фотография матери в небольшой золоченой рамке, три снимка велосипедистов, вырезанные из журналов и приколотые к стене кнопками.
Робера по-прежнему согревало выпитое вино. Ощущение было приятное. Временами перед глазами у него все плыло, проваливалось, и тогда ему мерещились какие-то смутные картины. Так он увидел Жильберту, лежащую рядом с ним на лугу, где как-то вечером ему удалось расстегнуть ее блузку. Потом вдруг возникла дорога, деревья замелькали мимо с пронзительным свистом, от которого в ушах зазвенело, словно от пары хороших затрещин.
Робер лежал довольно долго, но сон все не приходил. Он приподнялся и сел в постели, прислоняясь к стене спиной и затылком. Хмель понемногу выветривался. Уставившись в окно, он попытался представить себе, как выглядит долина Оржоля глухой ночью. Должно быть, южные склоны холмов и большая часть долины ярко освещены луной. А может, и ручей кое-где поблескивает в лунном свете. Но на уровне Малатаверна все поля по левому берегу наверняка скрыты в тени, от горы – в плотной и сырой мгле, бесшумно выползающей из зарослей и застилающей всю луговицу, до самого берега. Даже летом, когда солнце нещадно выжигает поля, этот Гиблый лог, которому так подходит его название, кажется всегда мрачным. Кажется, что он живет собственной жизнью среди густых лесов и пышных лугов, где даже в самую жестокую засуху никогда не пересыхают родники и ручьи.
Робер попытался представить себе, как выглядят ночью развалины Малатаверна. Это оказалось нелегким делом. Даже днем развалины прятались в густых зарослях. Зато старухина хибара была ему хорошо знакома: приземистый, почти квадратный дом, словно придавленный покосившейся крышей. А может, все-таки луна доберется и туда? Кристоф уверяет, что нет. Во всяком случае, дверь выходит на запад и уж точно будет в тени, а ведь именно там предстоит работать Роберу.
Юноша размышлял, не сводя глаз с чердачного окна, толстое стекло отливало перламутром в льющемся сбоку лунном сиянии. В углу, там, где зияла трещина, сверкала самая настоящая радуга, на фоне которой четко выделялась паутина, раскинувшаяся от крюка до ржавой рамы. Одни нити казались совсем черными, другие блестели, словно мишура в витрине под Новый год.
Временами окно расплывалось, смазывалось, бледнело и словно исчезало в тумане. Тогда Робер видел происходящее в долине будто со стороны. Старухин дом и развалины Малатаверна все время были у него перед глазами. Менялся лишь ракурс. То их было видно сверху, словно с самой верхней точки Гиблого леса, то с Авизских гор, а то с Дюэрнской дороги, так что было видно крышу фермы, а вдали открывался вид на Сент-Люс и холмы, убегающие до ближних отрогов Форезских гор. Потом мелькали пустоши, и, словно на карте, перед Робером вставала вся панорама окрестностей, какой ее можно увидеть с дороги, ведущей к усадьбе Ферри. С этого места видна лишь крыша старухиной лачуги да краешек западного фасада, и дом кажется совсем крохотным.
"Во всяком случае, западная сторона дома останется в тени; значит, Робер будет работать в кромешной тьме"
Робер едва не выговорил эти слова вслух. Теперь окно снова было совсем близко. Крошечная радуга исчезла. А сбитый угол казался серым пятном с зеленоватыми краями. На мгновение в памяти возникла Жильберта, но Робер постарался отогнать это воспоминание и представил себе мотоцикл.
Целых три мотоцикла. Роберу достанется машина даже лучше, чем у Кристофа. И Сержу тоже. Кристоф раскатывал на здоровенном сером драндулете бакалейщика с задним седлом и креплением для прицепа с заказами. У Робера мотоцикл будет красный с удлиненным прижатым к баку сиденьем. Мысленно он уже ехал по лионской дороге, знакомой ему по трем-четырем поездкам в автобусе. Он сейчас же представил себе городские улицы, снующие вокруг машины. Главное, он пытался увидеть все то, что знал лишь по рассказам Кристофа: бары, заведения, где собраны все мыслимые виды автоматического биллиарда и игровых автоматов. Где можно встретить девушек, совершенно не похожих на деревенских.
И вновь перед его мыслимым взором мелькнула Жильберта, но Робер мгновенно отогнал ее образ.
Он почувствовал, что стена холодит ему спину, и снова лег. Но стоило ему закрыть глаза, как помимо его воли перед ним опять предстала дорога, только теперь – другая ее часть.
Он мысленно вернулся в то летнее воскресенье прошлого года, когда они вместе с Сержем пешком поднялись до самого Изеронского леса. Дело было после полудня. Туда же приехал Кристоф и привез девицу из Лиона, куда ездил с утра. Это была светловолосая толстушка невысокого роста, сильно накрашенная и не переставая дымившая сигаретой. Поболтав немножко, все трое по очереди наведались в кусты вместе с девицей.
