прячет взгляд, но в голосе проскакивает что-то непонятное.
– У тебя проблемы какие-то? – тут же вся моя настороженность принимает стойку и готовится защитить одноклассницу, которая мне как бы не посторонняя.
В глазах Ники блестят слезы, но она мотает головой.
– Тебя это не касается, Бородин, иди трясись над своей хромоножкой.
Тут же берет себя в руки и надевает снова маску надменной стервы, от которой меня подкидывает.
– Лучше не трогай её, – шиплю.
Миг разрушен, а может, мне просто показалась секунда слабости Ники. И она и есть та самая стерва, которая ни перед чем не остановится.
– Иначе что, Бородин? Набьешь мне морду, как и всем, кто тебе не нравится? – вздергивает вопросительно бровь.
Складывает руки на груди и надменно усмехается.
– Ника, блин, лучше не играй с огнем. Найди себе другую жертву. Я точно мимо…
– Ненавижу вас всех, – выплёвывает мне в лицо и отталкивает в грудь.
Не сопротивляюсь. Делаю пару шагов назад, и это позволяет Нике скрыться с глаз.
Опираюсь о стену, роняю голову на грудь и делаю несколько вдохов. В груди все в полном хаосе.
Порыв сейчас залететь в комнату к Снежинке и убедиться, что с ней все хорошо.
Давлю его последними крохами силы воли. Это ни к чему.
Я просто буду наблюдать, чтобы ей никто не навредил, потому что иного выбора я для себя не вижу. Как ненормальный реагирую на неё. Сам не могу понять, что со мной, но её безопасность вдруг встала на первое место.
Телефон в кармане оживает. Хмурюсь.
Нет желания разговаривать ни с кем. Но вот телефону мое желание до одного места, он продолжает вибрировать. Раз, два, пять.
Психую и выдергиваю гаджет из заднего кармана.
Морщусь при виде звонящего. Палец застывает над красной кнопкой, но волнение за маму заставляет ответить.
– Да.
– Привет, сын, чего делаешь?
– В школе.
– К воротам выйди, – голос отца очень уж бодро звучит, и это настораживает.
– Зачем?
– Без лишних вопросов. Жду.
Сбрасывает звонок, а я медленно закипаю. Да с какого фига я должен сейчас забыть обо всем и нестись к папаше на поклон?
С другой стороны, ему ничего не стоит взять и вломиться в школу и устроить при всех выволочку мне. А мне это вообще никуда не упирается.
И так много проблем, так ещё и разборки с отцом сейчас переживать. К черту.
Выскакиваю на улицу без куртки и ежусь от порыва прохладного ветра. Погорячился что-то. На улице не лето, к сожалению.
Засовываю руки в карманы и пытаюсь сжаться, чтобы ветер под ребра не проникал. Вижу, как возле ворот стоит отец и куча газетчиков.
Закатываю глаза. Ну, блин, без представления никак он не может.
– Что хотел? – не слишком дружелюбно выходит, но мне как-то плевать.
При журналистах папочка у меня как шелковый. Нужно же показывать себя только с положительной стороны. Это вот когда дома, за закрытыми дверями…
– О, привет, сынок, – хлопают по плечу, – чего раздетый бегаешь? Давно не валялся с воспалением легких?
Он пытается шутить, только в таких же карих, как у меня, глазах застывает ярость.
Пытаюсь улыбнуться, но сомневаюсь, что попытка успешна. Скорее всего, сейчас на моей роже что-то похожее на оскал.
Но мне… Правильно – плевать!
Была бы моя воля, сразу же после совершеннолетия свалил бы на все четыре стороны. Но не могу. Из-за мамы, которая и шагу без ведома отца ступить боится.
– Пап, ближе к делу, у меня ещё треша.
Очередной порыв ветра пронзает насквозь, и я плотнее сжимаю губы, чтобы не застучать зубами.
– Ах да, спорт превыше всего, – это уже обращение в сторону папарацци, которые ловят каждое его слово.
Меня этот цирк откровенно бесит. Делает вид, как будто ему не наплевать на мою жизнь, а сам не скажет, когда у меня день рождения, без маминой подсказки.
– Сынок, – папа кладет руку мне на плечо, и мне стоит огромных усилий не поморщиться, – тебе на прошлой неделе стукнуло восемнадцать. Золотой возраст, мне бы вернуться обратно туда.
Вспышки камер, микрофоны, блокноты. Смешки молодых журналисток, которые стреляют в папу своими глазками в надежде привлечь его внимание.
Тупые курицы. От такого надо бежать.
Все это уже проходилось не один раз. И по собственному опыту прекрасно понимаю, что сейчас будет что-то грандиозное.
– Ого, ты помнишь, – бурчу себе под нос, и мое плечо стискивает стальная хватка.
Сжимаю зубы до скрипа, чтобы не показать, что это ни фига не щекотно. Отец ненавидит, когда я проявляю слабость.
– Конечно, помню, ты же мой единственный наследник. Надежда рода.
Глаза остаются холодными, хоть на лицо и нацеплена дежурная улыбка. Она у него уже отточена до автоматизма.
– Круто, пап. Так и что?
– Все готовы? – как к своим многочисленным избирателям обращается и кивает в сторону.
От толпы отделяются его телохранители и раздвигают нескольких журналистов.
Во двор школы въезжает мечта любого пацана старше восемнадцати.
– Поздравляю, теперь ты вполне самостоятельный, чтобы управлять своей каретой.
Сглатываю тугой ком.
– Так у меня же прав ещё нет, забыл, что ли? – наигранно бодро отвечаю, а у самого внутри все холодеет.
Ненавижу, когда отец дарит дорогие подарки. Вообще, предпочел бы, чтобы он забыл о моем существовании, но на мое горе – я реально единственный сын, а это трындец, товарищи!
– Так ты же учился. Я заехал и забрал права, – в его руках как по мановению волшебной палочки возникает розовая карточка, на которой мое имя и мой фэйс.
– Кхм, откупаешься? – стараюсь, чтобы этот вопрос слышал только он.
Отец превращается в груду натянутых нервов, снова стискивает мое плечо. На этот раз вкладывая в захват всю свою силу, которой у него до фига. Не зря в тренажёрку ходит и в форме себя держит.
– Показываю свою любовь к такому замечательному сыну. Я горжусь тобой, сынок. Вырос и уже капитаном сборной школы стал. Чем отцу не повод для гордости?
Перед носом появляются ключи от тачки.
Черный спорткар. Я на такой любовался в журнале и реально о нем мечтал.
Но у подарков отца всегда есть обратная сторона медали. Какая на этот раз, пока не знаю, но обязательно выясню.
– И это ещё не все, – выдергивает меня из состояния близкого к ступору.
Снова вспышки
