камер, от которых начинает раскалываться голова. Морщусь как от зубной боли.
– Это письмо из твоего будущего университета, – мне в руки впихивают конверт.
Опускаю глаза, и внутри все обмирает. В Штатах, подальше от мамы?
Вскидываю бровь и поднимаю глаза на довольного отца.
– Я хотел остаться на родине, – нахожу в себе силы говорить спокойно, хотя внутри уже разгорается фитиль.
– Ну что ты? Все для тебя, сынок. У моего наследника должно быть все самое лучшее, как и у моего народа.
И в этот момент мне хочется запрокинуть голову и громко заржать.
Вот уж точно на кого отцу плевать, так это на народ.
– Всем спасибо за внимание, можете быть свободны. Все статьи моему секретарю на согласование пришлете.
Дожидается, пока все разойдутся. Не двигается и даже не дышит.
Когда мы остаемся вдвоем, поворачивается и его лицо пронзает неприязнь.
– Ты не мог вести себя нормально? – со злостью выплевывает, а я делаю несколько шагов назад.
Иначе не сдержусь и врежу собственному отцу.
– А зачем? Пап, я уже совершеннолетний. К чему вся эта комедия? Просто отпусти нас с мамой, и мы свалим от тебя.
Отец скалится и подходит вплотную ко мне.
– Ты не понимаешь, что ты несешь. Я сделаю из тебя нормального человека, а мать мне в этом поможет.
Поворачивается и уходит.
– Тачку не разнеси со злости, пять лямов все-таки на дороге не валяются. Будь умнее.
Первый порыв – швырнуть ключи вдогонку отдаляющейся спине отца. Но несколько глубоких вдохов, и здравая мысль, что транспорт мне пригодится, все же проникает в сознание.
Возвращаюсь в школу и тут же набираю мамин номер.
Но трубку никто не снимает, от чего внутри меня разрастается дикая паника…
Набираю ещё раз десять, пока иду в сторону спортзала, но итог все тот же. Мама не отвечает.
Снежинка
Бреду по коридору. Все мысли о завтрашнем приеме, и у меня внутри все замирает. Завтра мне разрешат или запретят расстаться со своими парными друзьями – костылями.
Очень страшно, что доктор скажет, что нога ещё не готова. Особенно после той боли, которая настигла в столовой, когда я оперлась на больную ногу.
Гоню от себя все мысли об операции. Страшно думать, что после неё в моем теле будет инородный предмет.
Но эта операция мне необходима.
Достаю телефон. Надо отвлечься как-то.
– Ого, какие люди сами соизволили позвонить, – голубые глаза Антона весело поблескивают в сумерках города.
Идет куда-то.
– Отвлекаю?
Антон крутит головой, словно не понимает, где находится.
– Понятия не имею, где я.
– Ты что там вообще делаешь, Антош?
Морщится.
– Короче, все грустно, Снежа, – эта фраза заставляет меня напрячься всем телом, – хуже, чем показалось на первый взгляд.
– Что такое? Не пугай меня так.
– Отец соизволил меня забрать к себе в резиденцию, – друг невесело смеется и поправляет воротник куртки.
Ежится. Светлая челка разлетается от порыва ветра.
– В смысле? Он же живет в другом городе.
– Бинго!
– А мама твоя что?
Друг сжимает губы. Его кто-то задевает плечом, и он что-то кричит вслед. Я ежусь.
Даже через телефон ощущаю, как он злится.
Снова ловлю в камере его взгляд. Больно видеть его таким подавленным.
– Короче, мама сваливает в другую страну, а папочка не дает мне разрешения на выезд.
Слышу его рык, и от него по спине мурашки растекаются.
– Зачем в другую страну?
– По работе, – горький смешок отдается острой болью в сердце.
Я привыкла, что Антон всегда веселый и его ничем не сломить. А сейчас я вижу, как ему сложно.
– Антош, я могу как-то помочь?
Друг усмехается и на миг становится таким привычным.
– Приютишь? – невинно хлопает глазками, а я не сдерживаюсь и смеюсь.
– Запросто. Только вряд ли тебе понравится наша компания. Калека, зазнайка и… – вспоминаю Лизу, – ладно, одна вполне себе нормальная.
– Ого, вас там трое? – друг поигрывает бровями, а я закатываю глаза. – Как мне это может не понравиться?
– Ну ты дурачок, – показываю ему язык, – это как пустить волка в загон к овечкам.
– М-м-м-м-м, а много овечек?
– Тебе хватит.
Антон начинает лыбиться во все зубы. Но резко становится сосредоточенным.
– Так, а если серьезно, с батей я разберусь. Не появлялся на горизонте столько и ещё на столько же забудет дорогу ко мне. У тебя как? Никто не достает?
Мнусь. Сказать правду и разозлить его ещё сильнее? А кому от этого станет лучше и легче?
– Да все хорошо. Можно сказать, что я прошла боевое крещение и меня сейчас не особо замечают.
Вру, конечно. Но тут я считаю, что ложь во благо.
– Хорошо, а то приеду всем люлей раздам за тебя. Ты же знаешь?
– Знаю, знаю, – улыбаюсь максимально открыто.
Именно потому, что ты за меня всем тут зубки пересчитаешь, я лучше промолчу, что меня и в чае искупали, и толкали.
– Умничка. Что там, поклонники не налетели?
Фыркаю, хотя перед глазами четко всплывает образ хмурого Ярослава.
– Кому я хромая нужна.
– Ауч, – Антон кривится и пронзает меня суровым взглядом, – слушай, ну твоя нога не отменяет твоей милой мордашки, Снежуля.
– Ой, все, – вздергиваю подбородок и слышу его смех.
– Сразу девочку врубаешь, да?
– Я и есть девочка, – возмущенно пищу.
Подхожу к кулеру для воды. Тянусь за стаканом и ощущаю в спину толчок. Телефон вылетает из руки, а я уже предвкушаю очередную стычку с Маркеловым.
– Черт, прости, – слышу знакомый хриплый голос, и у меня по ногам прокатывается слабость.
Ярослав присаживается, чтобы поднять телефон, и сталкивается взглядом с офигевшим Антоном.
Вырываю телефон у Ярослава. Руки трясутся, а мозг соображает, как поступить.
– Я перезвоню, Антош, – друг открывает рот, чтобы что-то сказать, но не успевает.
Отключаюсь и прячу телефон.
Карие глаза вспыхивают раздражением.
– Антош? Парень, что ли? – губы кривятся в усмешке.
Весь его вид кричит, что он не в лучшем настроении.
– Тебя не касается.
Яр делает несколько шагов и вжимает меня в кулер. И я снова ощущаю его теплое дыхание, пропитанное запахом мяты.
Он выше меня на голову и сейчас нависает надо мной. Крепче сжимаю пальцы на
