и маму. А ещё у них обязательно будет пёс. И он тоже прибежит помогать детям стаскивать с мечтающих ещё поспать родителей одеяло.
Где-то в параллельной вселенной они не просто могли быть вместе — они могли быть счастливы. Бесконечно. Безраздельно счастливы.
Но Ирка вдруг вспомнила…
Как причудливо складывается жизнь.
Расхожая фраза. Ничего в ней не было необычного, если бы однажды Ирка случайно не подслушала разговор Вадима и Петьки.
— Как причудливо складывается жизнь, — сказал Петька.
Вадим стоял на веранде, ждал Андрея, которого должен везти на занятия (мама его одевала). Петька спустился покурить, лениво почёсывая живот под мятой майкой (он только вернулся с рейса, отсыпался). А Ирка зашла на кухню закрыть окно (тёплый осенний день уверенно превращался в холодный вечер) и замерла у колышущейся занавески.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Воскресенский, не обернувшись и не вытащив руки из карманов.
— Когда-то я был готов на что угодно, лишь бы быть частью её жизни, — усмехнулся Север. — Терпеть тебя в её постели, слушать, какой ты замечательный, ждать, когда ты её разочаруешь. А теперь ты готов на что угодно. Сменил Москву на наше захолустье, смиренно терпишь, как я тискаю женщину твоей мечты, представляешь, что мы вытворяем в спальне, скрипишь зубами, не смея к ней прикоснуться. Но всё это ерунда, правда, Вадик? Лишь бы она была рядом. Лишь бы иногда вдыхать запах её духов, чувствовать случайное прикосновение её волос, слышать её смех, видеть, как она обнимает сына. Пусть лучше так, чем никак. Да ты мученик, Воскресенский, — засмеялся он.
— Жизнь долгая, — ледяным голосом ответил Вадим. — И ты однажды перестанешь делать вид, что она вышла за тебя не с отчаяния, а по любви. И ты однажды оступишься, Север.
Петьку это словно развеселило ещё больше. Он уселся задницей на перила. Стряхнул пепел в цветочный горшок (засранец, не видела его мама).
— Нет, Вадик, я не собираюсь облегчать тебе задачу. Я не ты. Я не оступлюсь. Не дам ей повод. Она моя. И будет моей, пока я жив.
Мама вывела Андрея. Петька шутливо с ним побуцкался, тот радостно его победил…
Как причудливо складывается жизнь.
И в другой реальности, наверное, Ирка могла бы выйти замуж за Воскресенского-старшего.
Но в этой реальности у него зазвонил телефон, и красивый женский голос с нежностью спросил:
— Тебе сегодня ждать?
Борис Викторович посмотрел на Ирку.
— Нет. Я обещал опустить няню пораньше. Сегодня я домой.
— Тогда до завтра? — спросил голос с надеждой.
— Созвонимся, — ответил он и отключился.
— Спишь с ней? — улыбнулась Ирка и… вдруг очнулась.
Очнулась и с безжалостной ясностью поняла, что, когда восемь лет назад он говорил своей жене: «Я встретил другую женщину. Она молодая, красивая, умная, смелая. Она словно глоток свежего воздуха. Как же давно я не чувствовал того, что чувствую рядом с ней. Ты дала мне силы выжить, но она — силы жить дальше», он ни единой буквой не лгал.
Это была вовсе не игра — чистая правда.
И когда Вероника, уже бывшая жена Вадима выкрикивала ей в лицо: «Ты проклятье, Ирина! Злое проклятье. Отрава. Порча. Ты врёшь мужу. Ты разрушила Вадима. Ты отравила жизнь Борису», тоже была права.
Тогда Ирка удивилась:
— А Борис-то здесь при чём?
Вероника всплеснула руками:
— Господи, да не надо строить из себя наивную девочку, которая ничего не замечает. Это Вадим ничего не замечает и вряд ли заметит, а ты… ты — нет, ты всё прекрасно знаешь!
— А что же я должна знать? — вытаращилась на неё Ирка.
— Он любит тебя, что! Сходит с ума. Мучится. Хоть и не подаёт вида. Хоть и никогда в жизни не признается. А ты, — она махнула рукой.
— Что я? — разозлилась Ирка. — Я замужем, Вероника! Я не вру мужу. Я не дала ему ни единого повода в себе усомниться. Я не звала сюда Вадима и даже про сына ему не говорила. Это ты натолкнула его на мысль сделать тест. Так что не вали с больной головы на здоровую. Я не давала ни единого повода Борису даже подумать, что он для меня больше, чем отец Вадима. И я не…
Её гневная тирада захлебнулась, когда она хотела сказать, что не любит Вадима.
— Я люблю Петьку, — выдохнула она. — И могу отвечать только за себя. За то, что я делаю или думаю. Я понимаю, почему ты бесишься, но что бы ни произошло между вами с Вадимом — не моя вина. И что насрано у тебя в голове — с этим ты тоже как-нибудь сама разбирайся…
И хотела бы Ирка от неё отмахнуться, убедить себя, что Вероника ей назло всё выдумала, но не смогла. Из-за чёртовых подозрений чёртовой Вероники Ирка и стала чувствовать себя неловко с Борисом.
А сегодня ещё бы добавила: «Я не врала мужу. Я его убила».
Да, Борису надо было настоять тогда. Кто знает, как бы тогда сложилось.
А сейчас…
Сейчас он сказал Петьке «нет» и лишил его надежды выиграть дело из-за Ирки. Потому что Петьке хватило смелости, настойчивости, терпения, уверенности в себе, даже наглости, назвать её своей, а ему — нет. Никому, кроме Петьки, не хватило. Никто, кроме Петьки, не боролся за неё так отчаянно и так самоотверженно.
И у него нет никого, кто бы за него боролся, кроме Ирки.
Но она — есть. И она всё ещё его жена.
— Как говорится, за неимением кухарки имеют дворника, — ответил Воскресенский, не заметив произошедших с Иркой перемен. — Я повторю: тебе ничего не надо с этим делать. Это только мои проблемы.
— Угу, — кивнула Ирка. — Останови.
— Прости? — засомневался Борис, что правильно услышал.
— Останови машину, — повторила Ирка.
Воскресенский затормозил внедорожник прямо на проезжей части, лишь слегка прижав его к обочине. Включил аварийку.
Ирка открыла дверь и вышла.
— Ира! — вышел он следом. — Ира!
Она резко развернулась.
— Да пошёл ты к чёрту!
Поправила сумку на плече и пошла прочь.
Когда утром Ирка проснулась, ей показалось, что всё это ей приснилось.
Всё. От начала до конца. Вся её жизнь.
Что сейчас она откроет
