Самые главные споры возникли по поводу того, чем украсить макушку нарядного дерева.
- Звезда – это классика! – говорила я.
У Лёльки был шпиль.
- Это что за фиговина? Из пластилина? – скривилась Вероника.
- Это папье-маше, дура! – ответила Лёля.
- Это каменный век! – Ника достала огромный, разлапистый бант и отодвинула Лёльку.
Мы долго спорили, чем нарядить. Какой завершающий штрих предпочесть. Пока в зал не вошёл «добрый молодец». Женька хихикнул, достал из кармана какую-то вещь. И, подойдя, водрузил на макушку. Оказалось, трусы! И не просто трусы, а мужские. Притом ярко-алого цвета.
- Что это? – взвизгнула Лёлька.
- Жень, ты с ума сошёл? – Ника нахмурилась.
- Ты хоть стирал их? – добавила я.
- Обижаешь! В новый год во всём новом! Слыхала? – насупился Женька, и отобрал табурет. Из нас троих достать до макушки без табурета не смог бы никто, - Красный цвет, между прочим, к деньгам, - добавил он многозначительно, прежде чем выйти.
Магнитофон перематывал ленту. Стол наполнялся закусками. Лёлька, хозяйка от Бога, настругала салатов. Оливье и мимозу, селёдку под шубой и морковь с чесноком. Ника варила картошку, в духовке томились куриные бёдрышки.
Парни хватали нарезку, вынуждая меня подрезать. Они напомнили мне желторотых и вечно голодных юнцов, стайки которых атаковали меня в супермаркете. И дегустировать после такого налёта было нечего! Приходилось идти за «добавкой».
По телику шёл «Голубой огонёк», во дворе поджигали петарды. Картошка вскипела, и Лёлька достала «картофельный пресс».
- Давилка! – исправила Ника.
- Толкушка, - добавила я.
- У нас будет картошка в депрессии, - Вероника взяла сигарету.
- Форточку шире открой! – тут же вскрикнула Лёлька.
- Почему в депрессии? – не поняла я.
Ника вздохнула, будто речь шла о ней:
- Ну, потому, что подавленная.
Я улыбнулась:
- Придумала, что загадаешь?
- У неё одно желание – дрыснуть в Америку! - фыркнула Лёлька.
Желанием самой Лёльки было родить. А моим… стать актрисой. Такой, чтобы Витя гордился! Чтобы он приходил на спектакли с букетом в руках. Чтобы плакал, ну, или хотя бы смотрел неотрывно на сцену, где я исполняю одну из главных ролей.
- Да, представь себе, - бросила Ника.
Мы все, втроём, были в платьях. Моё – изумрудного цвета, с разрезом вдоль правой ноги и обнажённой спиной. Ника, подобно змее, обтянулась в изящное мини. Верх абсолютно закрыт, но сквозь ткань проступают изгибы. А Лёлька, в привычной манере, оделась в крахмальные рюши. Так что фартук ей шёл! Не в пример нам двоим.
Я присоседилась к Нике, взяла сигарету из пачки.
- А что мне, всю жизнь, прозябать рядом с вами? – съязвила подруга.
- Ой, больно нужна ты нам! Ну и вали в свою Америку. Уже который год просишь у деда Мороза, а он всё исполнить не может, - насупилась Лёлька.
Ника задумалась:
- Может просить надо как-то иначе?
- Наверное, он исполняет желания только послушных девочек. Ты хорошо вела себя в этом году? – уточнила я с серьёзным видом.
Ника вздохнула:
- Не очень.
Старый год проводили, а новый был встречен весёлыми криками. Ребята открыли шампанское, половина которого гейзером вылилась прочь из бутылки, затопила салат оливье. Лёлька громко ругалась на Женьку, а тот убеждал, что доест её «мокрый салат» несмотря ни на что.
Я ощущала такое безмерное счастье! На душе было тихо, спокойно. Хоть вокруг все ругались, и музыка пела и телик кричал. А мне было так хорошо, что не высказать вслух. Потому я молчала и тихо ловила твой взгляд.
Ты поднял бокал с недопитым шампанским:
- За нас? – предложил.
И я поддержала тебя, аккуратно коснулась бокала своим, под столом отыскала прохладные ступни.
Когда первую партию тостов озвучили, мы внезапно остались одни. Женька с Никой закрылись в туалете. Лёля с Саней болтали на кухне. А мы… обменялись подарками. Я завернула машинку в фольгу, нацепила открытку.
«Моему автолюбителю», - гласила надпись внутри. А чуть ниже было написано мелким курсивом: «Люблю тебя, Нюта».
Ты долго смотрел на строку, как будто читал её снова и снова.
- Открой! – торопливо запрыгала я.
Мне не терпелось увидеть твой взгляд. Ты собирал миниатюры машинок. У тебя их в коллекции было штук десять уже. Ты показывал мне каталог, рассуждая, каких габаритов машины в реальном размере, насколько мощный у них двигатель и как обустроен салон. Такой у тебя ещё не было! Точно.
- Блин! Это же Фиат раритетной модели, девятисотого года выпуска! – ты воззрился на копию. Она уместилась в ладони, - Нют! Он же дорогущий!
Я обвила руками за шею. Пальцы поймали твои завитки. Губы, жёсткие, чуть суховатые, пахли шампанским. А взгляд раболепно взирал на машинку. Минуя меня! Мне даже стало немного обидно. Я с ревностью вжалась губами в твой рот:
- Потом поиграешься с ней.
Ты усмехнулся, поставил подарок на полку. И, отыскав в общей куче тряпья свою куртку, долго исследовал правый карман.
- О! – крошечный свёрток лежал у тебя на ладони. А я не решалась присвоить его.
- Это тебе, - ты протянул, призывая поддаться.
Внутри оказался пакетик. В нём что-то сверкнуло.
- Это серебро, но сказали, оно не чернеет, - прокомментировал ты, когда я достала кулон на тончайшей цепочке. Камень был очень красивый, как капелька.
- Аметист настоящий, - ответил ты с гордостью.
- Дорогущий, наверно? – я покраснела. Представила, как ты его выбирал.
- Он в форме сердца, - сказал, игнорируя мой вопросительный взгляд.
- Действительно, - я пригляделась. Едва различимая выемка сверху меняла черты.
- Это твой оберег. Ты ж весы, - пояснил деловито.
Я надеялась на более романтичный посыл. Вроде того: «Это сердце моё! Я вручаю его тебе в знак своей бесконечной любви». Но так даже лучше! Так я сумела прогнать подступившие слёзы. Ведь никто никогда не дарил мне подобных вещей.
Магнитофон заорал благим матом! И Женька стал биться в такт рокерской музыке.
- Блин, чё это? – Ника скривилась.
- Это Нирвана, детка! – Санёк подмигнул.
- Ничё нормального нет? – попросила она.
Спустя пару минут зазвучал романтический трек.
- Объявляется белый танец! – Женька поправил футболку. Ожидал, что его пригласят.
Но Ника нахмурилась:
- Ты потный! Я не буду с тобой танцевать.
Возможно, она бы тебя пригласила. По старой привычке. Ты бы ей отказал! Ведь отказал бы? Но возможности не предоставилось. Я сама утащила тебя на «танцпол». Коим был пятачок посередине.
- Но аааааай дон вон ту фааал ин лоооов…. Уиз ю…, - подпевал ты мне на ухо. Не так мелодично, как Крис Исаак. Но голос твой, жаркий, трепещущий, отзывался в глубинах души.
- А знаешь, как это переводится? – решил козырнуть, когда сели.
- Как? – подзадорила я.
-Я и не мечтал о том, чтобы познакомиться с такой, как ты.
Я даже не думал, что мне будет нужна такая, как ты.
Нет, я не хочу влюбляться, эта любовь разобьёт моё сердце, - начал ты декларировать, обращаясь ко мне.
Вероника сидела как будто отдельно. Но рядом.
- Моя школа, - улыбнулась она.
Я озадачилась:
- В смысле?
- Ну, курсы английского даром не прошли, - ответила Ника. Она гордилась своим полиглотством.
- А Женьку ты учишь английскому? – уточнила я едко.
Ника вздохнула, с теплом посмотрела на Жеку:
- Этот бугай не обучаем. Он хуже макаки! Смотри!
Я оглянулась. В пределах танцпола, расчистив себе пятачок, Жека елозил, подобно девчонке, танцуя под сингл Бритни Спирс. Вдруг, в самый разгар его плясок, наш зал погрузился по тьму.
- Что за хрень?
- Эй, кто выключил свет?
- Осторожно! – раздалось в темноте.
На площадке толпились соседи. Все шумели, светили друг другу в глаза.
- Не одни мы такие, - прокомментировал Саня.
Подбежав к окну, Лёлька воскликнула:
