- Блин! Офигеть! Тут вообще темень!
Мы все подошли, спотыкаясь. Застыли, увидев кромешную тьму за окном.
- И чё делать? – опечалилась Ника.
Все повздыхали, а ты предложил:
- Есть же свечи! Зажжём?
Я усмехнулась, в темноте особенно остро почувствовав близость наших распаренных танцами тел.
- Шампусик остался, - Жека нащупал бутыль.
Лёлька вздохнула:
- Салаты.
- Ну, вот! – оживился Санёк.
Мы поставили свечи, устроились возле стола. Вместо телика Женька топил анекдоты. Саня вынул гитару. Та всё это время ждала в уголке. И что-то такое запел, отчего все умолкли, прислушались. Снаружи кричали, пытались дознаться, как быть. Свет, что погас неожиданно, взбаламутил весь дом. Но только не нас! Ведь в уютной однушке было светло от живого огня. И тепло от душевного света.
Я надела кулон с аметистом. Прислонилась к тебе.
- С новым годом, любимый, - тихо шепнула на ушко.
Ты улыбнулся, поднёс мою руку к губам. Знаешь, а ведь тот новый год был счастливейшим в жизни! Спустя много лет, я, как будто сейчас, ощущаю касание губ на руке…
Глава 10. Витя
Отец влез в долги и зачем-то открыл автомойку на базе нашего сервиса. Никто не мыл там машины, только ковры иногда. До тех пор, пока туда не устроилась ты…
Сменщицы, Люба и Надя, дружили. Они мыли всё сами, а ты красовалась. Ходила туда-сюда! Тряпочкой шлифовала окошки. Помню, парней, что курили на улице. Они были старше меня. Два слесаря, два весёлых гуся. Они пожирали тебя глазами. Обсуждали, кто первый! Я застукал их с поличным. Накрыл разговор и был просто в ярости.
- Вить, ты чего? – возмутился Виталик.
Я замахнулся. Хотя он был выше меня. Но не ударил. Не смог! А только рявкнул ему в лицо что-то обидное и выместил злость на тебе.
- Вить, ты пугаешь меня! – возмущалась в открытую.
- Ты уволена! – объяснил я «за кадром».
- Как? Почему? – непонимающе бросила ты и окатила меня мокрой губкой.
- До тех пор, пока я не введу униформу, - выдохнул я.
- А что такое? – осмелилась ты меня спрашивать.
Я оглядел тебя многозначительно. Одни джинсы чего стоили! Задница как на открытке. Только ценника не хватает.
- Я так решил! – ответил я дерзко.
Но такой ответ не устроил тебя:
- Ах, так? Так значит, это твоё решение?
На следующий день ты пришла опять. И заявила, что, пока официально не принята на работу и работаешь исключительно, как альтруист.
Я отправился к папе. Было стыдно просить! Но я это сделал.
- Ты хочешь, чтобы я её выгнал? – спросил он меня.
Чего я хотел? Чтобы он запретил тебе приходить сюда. На веки вечные! С другой стороны… Тогда я тебя контролировал. И отмерял тебе ровно тот уровень мужского внимания, какой мог устроить меня. Комплименты – да. Но никаких приставаний, вопросов, бесед и подмигиваний. Ты нарушала все эти правила. Улыбалась, моргала и строила глазки.
- Тщательней мой, - приговаривал я, проходя мимо, как будто случайно.
Ты усмехалась, и начинала послушно тереть. Эта игра в «начальника и подчинённую» нас возбуждала. И продолжалась в постели.
- Стой, малышка. Ты лишаешься премии! – прижимал я тебя.
Ты усмехалась:
- Какой ещё премии? Мне мой начальник не платит.
Я проникал… в свой карман, и доставал приготовленные заранее деньги:
- Вот тебе аванс, солнышко.
Но ты неожиданно отворачивалась и, обмякнув подо мной, прерывала игру. Я находил тебя курящей на площадке. На балконе, на кухне. Ты старалась подальше уйти.
- Ну, чего опять? – накидывал плащ на твои обнажённые плечи.
Ты отводила глаза.
- Я же тебе не шлюха какая-нибудь, - голос срывался на всхлип. Меня обуревало такое чувство вины. Неизвестно за что!
- Ты что? Ты про деньги? – я, усмехаясь, косился на спальню. Как будто те могли выпрыгнуть из-за угла, - Это же я дурачился! Думал, играем.
- Дурак, - бросала ты резко. И какое-то время стояла, не глядя в мою сторону.
Я ждал, не выпускал тебя из виду. Где бы ты ни была. Деньги складывал обратно в карман и сидел. Ну, или стоял. Главное, неподалёку. А то однажды оставил тебя без присмотра, а ты убежала. Звучит «по-собачьи». Так оно и было! Я носился вокруг, я устал, как собака. А ты притаилась в кустах, на лавочке, возле детской площадки. И наблюдала, как я «нарезаю круги». Ты любила помучить…
Как-то раз к нам на мойку заехал один мудазвон. Он оценил тебя взглядом, оставил ключи. А потом что-то впаривал. Да с таким энтузиазмом, что аж пар из ушей! Я напрягся. И следил за твоей реакцией. Ты улыбнулась, ответила: «Нет, не могу». Я прочитал по губам. В голове промелькнуло: «А если б могла?».
Вечером я уточнил:
- Кто это?
- Я не знаю, - ответила ты и стряхнула в жестяночку пепел. Мы говорили, как пара. Семейная пара! Почти. Жили в разных квартирах. Но я размышлял, что сниму для нас «гнёздышко». Вот только слегка накоплю…
- Что хотел?
- Телефон, - ты пожала плечами. Так, будто это - обычное дело. Будто регулярно у тебя просят номер телефона.
- Дала? – процедил я сквозь зубы.
Ты потушила окурок:
- Собиралась, потом передумала.
Я собрал всю волю в кулак. Хотя внутри закипал!
- И что же тебя остановило?
Ты посмотрела на меня. Таким спокойным, обыденным взглядом. И тихо ответила:
- Ты.
С мойки ты вскоре ушла. И не потому, что тебе надоело работать. Тебе надоело работать со мной.
- Лучше порознь, - рассуждала ты здраво.
Боялась, что мы станем той самой парой, которые «срутся друг с другом все дни напролёт». А я боялся тебя отпускать! И даже отца уболтал сказать, как наш автосервис нуждается в тебе. Он обещался платить тебе полную сумму. Перед этим поставил условие, что половину будет вычитать из моей же зарплаты. Ведь мойщица ты была так себе.
Но ты не купилась на деньги! Твоё отношение к ним было странным. Ты всегда их хотела. Но получив, обычно старалась скорее избавиться. Покупала бельё, как в рекламе. А потом соблазняла меня. Ты была такой вкусной! Повсюду. Я питался тобой. Я перестал высыпаться, но выглядел бодрым. Я забросил качалку, но был в лучшей форме в тот год.
Отец вздыхал, утверждал, что у нас конкуренты. Но мне было не до того! Как-то раз он прикрыл за мной дверь и сказал:
- Посиди со мной пару минут.
Мы были в офисе. В кабинете, где он обитал, стоял чайник, расшатанный стол и сервант. Я опустился на стул и потёр переносицу.
- Симпатичная, - папа выглядел бодрым. Он погладил рукой светлый ёжик волос.
Я усмехнулся:
- Спасибо.
Взгляд его сделался странным. Погас.
- Твоя мать тоже была симпатичная.
- Так она и сейчас ничего! – обиделся я. Думал, что папа имеет ввиду мою маму, Татьяну.
Но он покачал головой:
- Я об Алле.
- О… маме? – переспросил я на «всякий пожарный». И папа кивнул. Он сидел, подперев подбородок. Щетина на нём отросла.
- Да, о ней, - произнёс опечаленным тоном. Так, словно она только вчера умерла.
- Я помню, - ответил ему.
Хотя в моём случае было логичнее сказать: «Я видел». Ведь образ её воскрешали альбомы. Демонстрируя юную, яркую, беззаботную. В обнимку с сестрой. «Сирота» - это слово совсем не вязалось в моём понимании с жизнью, которую я коротал под опекой у тёти. Она называла меня своим сыном. И я иногда забывал, что по факту всего лишь племянник, сын младшей сестры.
Папа поднялся, прошёлся по комнате. Он всегда был высоким и статным. Так его называла жена. Но в тот момент он как будто уменьшился. И я понял, что речь не об этом! Что самая важная часть его откровений ещё впереди.
Он уселся обратно и выдвинул ящик стола. На свет появилась бутылка. А следом за ней и две стопки.
- Ты ж за рулём, - напомнил «на всякий пожарный».
- Ага, пешком дочапаем, - обречённо ответил отец и плеснул в обе стопки.
Я покосился на жидкость внутри.
- Помянем? – услышал, и был обязан её осушить. За маму! Ведь так?
