Послушайте, мы можем строить гипотезы до светопреставления. Пожилые мужчины втюриваются в молоденьких девушек и без малейшего вмешательства темных сил, Бог свидетель! Так скажем просто, что мистер Килдейр был похотливым старикашкой, и все тут. Но, право, не знаю – сказать такое про отца Бренды? Как-то это бессердечно.
В любом случае, примерно тогда же, когда Хелен избавилась от ночных ужасов, а опасный Гомер Маклински поглядел странным взглядом на Клиффорда (у которого не было своего предстателя: с какой стати Эвелин хотя бы подумала о человеке, который причинил столько страданий ее дочери?), Нелл вошла в мастерские «Дома Лалли» за Домом радиовещания в лондонском Вест-Энде. Она была черноволосой, панкистой, слишком уж худенькой, костистой девочкой из Уэльса, не сдавшей экзамены по продвинутой программе, не говоря уж об окончании Школы художеств.
– Мне нужна работа, – сказала она Гектору Макларену, управляющему Хелен.
Он был плотным блондином с боксерскими плечами и толстыми короткими пальцами, которые уверенно и бережно касались тканей, определяя прибыль или убыток, заложенные в каждом образчике. Что было к лучшему, потому что Хелен могла увлечься красотой, и забыть про практичность, и пасть.
– Не только тебе, – сказал он. Ему было некогда. За неделю десяток-другой девчонок точно таким же образом являлись поймать удачу. Начитались про «Дом Лалли» или увидели костюм на плечах юной дщери королевской семьи в программе с участием августейших звезд и возжаждали приобщиться. Их отправляли восвояси автоматически, хотя и ласково. «Дом Лалли» брал в год десять учеников и учениц, отлично их обучая. Приходили две тысячи, принимали десятерых.
– Я не такая, как другие, – сказала она, точно это было ясно само собой, и улыбнулась, и он понял, что она красива и умна и оказывает одолжение ему, а не он ей.
– В таком случае заглянем в твою папку, – сказал он, не совсем понимая почему, и кто-то другой снял трубку. Звонили из Рио-де-Жанейро.
Даже прежде чем он открыл папку и еще только растягивал и снимал аккуратные белые резиновые кольца, он знал, что она того стоит. Ему приходилось открывать тысячи папок. И возникает навык. Радость открытия не способна сдерживаться и достигает тебя секундой раньше. Он не ошибся. Ах, что это была за папка! Лоскутки натуральных тканей, выкрашенные лишайниками, но удивительно законченные. Как ей это удалось? Буйные ослепительные квадраты вышивки, сложные, необычные. Ей нравились яркие цвета, пожалуй, даже они были слишком сочными, слишком смелыми, но ведь, как правило, в таких папках он видел все такое робкое, такое чинное! А затем лист за листом набросков одежды, непрофессиональные, в чем-то неумелые, но зато какая уверенность линий, просто фанатичная убежденность. Некоторые даже можно было использовать, а два-три так более чем можно.
– Хм, – сказал он осторожно. – Где ты их все нарисовала?
– На уроках. Я сидела и рисовала, – сказала она. – В классе ведь можно умереть от скуки, верно? (Поздние часы и тяжелая работа в питомнике, читатель. Она почти никогда не высыпалась как следует.)
Она была такой юной. Он задал несколько личных вопросов. Решил, что в ответ слышит ложь, и переменил тактику.
– Но почему «Дом Лалли»? – спросил он. – Почему не Ив Сен-Лоран? Не Мьюир?
– Мне нравятся ваши модели, – ответила она просто. – Нравятся ваши расцветки. – На ней были джинсы и белая рубашка. Разумно. Если одеваться тебе не по карману, то и не пытайся. Носи то, что тебе идет. Он взял ее.
– Работа тяжелая, а зарплата маленькая, – предупредил он. – Тебе придется мести полы.
– К этому я привыкла, – сказала она, но не сказала того, что ей тут же пришло в голову: что такая работа все-таки не становится труднее и не затягивается в полнолуние. Ей пришло в голову, что для своего возраста она, пожалуй, набралась большого опыта. От этой мысли ей стало и приятно и взгрустнулось, и так захотелось поговорить с кем-нибудь, но, естественно, говорить ей было не с кем, но тут ее закружил вихрь восторга и торжества: «И все-таки я добилась, я получила работу, я правда получила именно ту работу, я попала туда, куда хотела попасть!», но и этого сказать было некому. А потому она просто еще раз улыбнулась Гектору Макларену, а он подумал, ну где я видел такую улыбку – счастливую и трагическую одновременно, но так и не сообразил. А потом он пришел в недоумение: что, собственно, я сделал? Почему я это сделал? У нас и так штат перегружен. Вот и Хелен иногда действовала на него точно так же: совершенно непонятным образом заставляла его поступать наперекор здравому смыслу. Он решил, что просто не в силах противостоять женщинам. (Чего, читатель, естественно, не было – разве что женщинам с кровью Джона Лалли в жилах.)
Вот так Нелл начала работать у своей матери. Ну раз подобное тяготеет к подобному, удивляться тут нечему. Какая-то толика таланта Джона Лалли досталась им обоим – и матери, и дочери.
Нелл уехала из дома в среду. Гектор Макларен принял ее на работу в четверг, и она начала работать в следующий понедельник. Жила она в маленькой гостинице в Мейда Вейл – бесплатный номер за уборку с 6 до 8 утра шесть дней в неделю. На работу она ходила пешком. Там она подметала полы, получала разрешение сделать вручную шов-другой и внимательно наблюдала за закройщиками. По вечерам она ходила на дискотеки и попала в дурную компанию. Ну не очень дурную, а просто слишком ярковолосатую, с булавкой-другой (английской) в ухе или в носу, дружелюбную, пассивную и для Нелл вполне безопасную. Новые друзья не предъявляли ей никаких требований, ни интеллектуальных, ни эмоциональных. Они поникали, они возникали, они курили травку. И Нелл курила, помня, как курение успокаивало и подбодряло Клайва с Полли, забывая, как всепроникающая бездеятельность довела их до падения. На работу она приходила усталая, но она привыкла быть усталой.
Как-то днем в пятницу в мастерскую пришла сама Хелен Лалли. Головы обернулись. На ней был кремовый костюм, а волосы зачесаны кверху. Она вошла в кабинет и немного поговорила с Гектором Маклареном за стеклом. Потом вышла и направилась прямо туда, где сидела Нелл, и взяла плащ, который она шила, и осмотрела его, и казалось, одобрила то, что увидела. Хотя Нелл знала, что шов не совсем прямой. Она вдруг заснула над ним, а распарывать и поправлять ей не захотелось.
– Так тебя зовут Нелл, – сказала она. – Мистер Макларен отзывается о тебе очень хорошо. Нелл такое красивое имя. Оно мне всегда нравилось.
– Спасибо, – сказала Нелл польщенно и порозовела. Она изо всех сил старалась выглядеть прожженной и злой, но без особого успеха. Хелен подумала, что девочка слишком юна, слишком худа и, вероятно, живет не дома, а это ей совсем ни к чему. Потом она поговорила о ней с Гектором, глядя сквозь стекло туда, где темный ежик Нелл наклонялся над материей.
