— Уже нет. Пройдет. Спасибо, что приехал!
— Спасибо, Роберт! — поблагодарила и Катя.
— А теперь давайте пойдем на кухню, и вы мне спокойно расскажете, что здесь случилось, — мужчина разулся, аккуратно поставил обувь на полку в углу. — Версию Генриха я уже слышал. Теперь хочу послушать вас. Будем надеяться, что инцидент себя исчерпал, но надо быть готовыми ко всему. Если он не соврал в очередной раз, там действительно непростой контракт на его новой работе. А шею ты ему неплохо подпортила. Кошка ты моя дикая!.. — поцеловал он Оксану в макушку. — Теперь буду знать, насколько ты страшна в гневе…
6
В воскресенье Вадим решил отоспаться, о чем накануне честно предупредил прилетевшую из Москвы мать. Что такое выспаться или хотя бы поспать подольше, он уже не помнил. Всё время в напряжении, через не могу, в приказном тоне со своим организмом. Переезжая за город, был уверен, что по выходным будет нежиться в кровати, через открытое окно слушать пение птиц или шум дождя на худой конец. Но вот уже четвертое лето миновало, а долгожданного спокойствия и умиротворения как не было, так и нет. Скорее наоборот. Только и осталось, что ностальгически предаваться воспоминаниям о жизни на Сторожевке, когда удавалось и выспаться, и пожить в свое удовольствие не только в выходные.
И всё из-за работы, которая, несмотря ни на что, в прямом смысле была его спасением. От «кручины»…
В пятницу, простившись с Поляченко и пожелав друг другу хороших выходных, Вадим выехал за территорию завода. По пути включил одну радиостанцию, другую, третью — все не то, не его музыка. Продолжил поиск дальше и вдруг услышал: «Ты, кручина из кручин, приходи меня лечить…»
Эту песню Розенбаума Вадим не слышал много лет: ровно с того дня, как Мартин Флемакс предложил ему совместное дело. А ведь после смерти отца и предательства Леры он прожил с этой композицией, или, правильнее сказать, прожил в этой композиции, почти год…
Пока мать была в больнице, с утра до вечера сидел за столом в родительской квартире, дважды в день выгуливал осиротевшего пса, заходил в магазин, покупал спиртное, тупо смотрел в окно, периодически подливая в рюмку… Один на один с собой, со своим горем, со своим одиночеством. Пустота в душе, которую уже не заполнишь. И гнетущая тишина. Настолько громкая, что от нее некуда было скрыться! Пытаясь это сделать, однажды, не глядя, он взял у отца на полке старую кассету, вставил в магнитофон, включил…
«Зазвони в колокола, сядь со мною у стола, и станет с горем пополам ночь светла…» — раздалось из хриплого динамика.
Вадим замер на месте. Дослушав до конца, он поставил песню на повтор, перенес магнитофон на кухню, снова повторил… Сколько раз он сделал это за тот вечер и за последующие дни в течение года — счету не поддавалось. «Кручина» для него была уже не просто песня, это было состояние. Сидишь вечером, зная слова наизусть, тупо слушаешь, сравниваешь себя в замутненном алкоголем сознании с сорванным с ветки последним осенним листом и медленно падаешь, падаешь на припорошенную снегом землю…
…Ему это даже стало нравиться: спокойно, комфортно. Точно нашел внутри себя понимающего собеседника. И никто и ничто не могло вывести его из этого состояния. Ни мама, ни друзья, ни непонятная на тот момент работа, которой он занялся. Надо было учиться зарабатывать деньги хотя бы на лекарства Нине Георгиевне. А потом Ковалевский предложил съездить за машиной, Вадим познакомился с Мартином…
С тех пор «Кручину» он уже не слушал. Точнее, он о ней как-то забыл. Темп жизни внезапно ускорился, подхваченный ее течением Ладышев — человек действий — органично влился в ее бурлящие потоки под названием «бизнес»…
Куда девался старенький магнитофон с заезженной кассетой, он даже не мог вспомнить: то ли потерялся при переездах (а до того, как купил квартиру на Сторожевской, Вадим успел сменить несколько съемных), то ли забрали с собой строители… Но до вчерашнего вечера о «кручине» он не вспоминал. Разве что после болезненного расставания с Катей готов был погрузиться в этот поток. Но пересилил себя и снова нырнул в работу. Начался новый ее виток. Это и спасло.
И вот впереди снова замаячила «кручина»…
Дела наладились, рабочая неделя закончилась, Поляченко поехал к жене и сыну. Вадима же ждет очередная ночь с самим собой, когда никто и ничто не заполнит пустоту в душе. Даже мамы нет дома.
Точно загипнотизированный, он скачал перед сном песню на телефон, прослушал несколько раз, налил в стакан виски… Но не притронулся, забыл на кухонном столике. Слушал в спальне, поставив на повтор, да так и уснул. Среди ночи телефон разрядился… Утром попытался отрешиться от поглотившей его «кручины», но ничего не помогало: ни долгое плавание в бассейне, ни разговор с племянником. Доставив в аэропорт Нину Георгиевну, тот сообщил, что самолет в Минск должен вылететь по расписанию, и поделился непонятно как раздобытыми, новыми фактами родословной Вадима: отец Сергея Николаевича родился в Санкт-Петербурге, мать — родом не просто из Минской губернии, она родилась в Заславле…
Выходит, отец что-то чувствовал, если хотел поселиться в Крыжовке, от которой до Заславля около десяти километров? А что же тогда чувствует он, Вадим? Слепо исполняет волю отца? Или нечто большее, чем зов предков? Увы, пока ехал в аэропорт, ничего не чувствовал. Снова поглотила «кручина». Зато хорошо понял причину, позволившую вновь впустить ее в душу: Катя.
Возвращение Нины Георгиевны, конечно же, отвлекло. Разговоры, рассказы, исторические экскурсы. Помог почистить грузди, которые мать успела нарезать с Галиной Петровной в ближайших осинниках. Соскучился, одним словом. А потом оба вспомнили Кельвина и…
«Кручина» вернулась, и надо было что-то делать, чтобы она его не поглотила надолго. Потому и попросил мать его не будить, мол, хочет выспаться. На самом деле собирался в воскресенье с утра встретить «кручину» во всеоружии и перед сном долго себя настраивал на другие эмоции.
Ему нравится его теперешняя жизнь, которая напоминает стремительный поток. В сравнение с ней прежняя, более размеренная и спокойная, была ему уже скучна. Он повзрослел, перерос все эти ночные тусовки, клубы, бесцельное времяпровождение. И понимание, что надо что-то менять, иначе вообще пропадет интерес к жизни, пришло очень вовремя. Силы на поиск новых ощущений рано или поздно иссякнут, потому что его уже трудно чем-то удивить, порадовать. Ничто не вызовет эмоций, которых ждешь, на которые надеешься. Далее — депрессия, антидепрессанты, «кручина».
Нет уж! Лучше жить, как сейчас, на вершине вулкана, где случаются землетрясения, выбросы лавы, пепла, а ты пытаешься их предугадать, борешься с последствиями. В том-то и прелесть этих экстремальных мгновений — каждое надолго задерживается в памяти! В минуты затишья можно посидеть на вершине горы, безмятежно наслаждаясь голубизной чистого неба, ласковыми лучами солнца, свежестью ветра и хорошо при этом понимая, что покой — ненадолго.
Ровно настолько, чтобы почувствовать этот жизненный контраст и зарядиться новыми силами…
С такими мыслями и уснул.
Увы, планы выспаться воплотить в жизнь Вадиму не удалось. Сначала проснулся в шесть утра по привычке, долго крутился, пытаясь снова уснуть. Но едва получилось задремать, кто-то позвонил в домофон. Хорошо хоть мама уже встала, не пришлось топать вниз, смотреть, кто там. Услышав, как она вернулась в дом — своеобразный сигнал, что все в порядке, — Вадим смежил веки и снова попытался уснуть. Почти получилось, как вдруг… снизу раздалось заливистое щенячье тявканье!
Не поверив собственным ушам, он оторвал голову от подушки, прислушался: вроде тихо. Значит, приснилось. Но стоило снова закрыть глаза, как тявканье повторилось. Однозначно щенок! В телевизоре, что ли? Вряд ли. Мама никогда не включит его на полную громкость, если он спит.
