что мы вообще идем на эту сделку после того, как ты использовал нашу сестру как шлюху…
— Zatknis, [129] — проворчал папа.
Ронан не моргнул рядом со мной, но от него исходило неуловимое напряжение.
— Неужели ты думаешь, что только потому, что ты убил нашего отца, мы не станем для тебя еще большей проблемой? — спросил другой.
Его взгляд был пуст из-за множества смертей, что безжизненность прокралась в его глаза. Я каким-то образом знала, что это Дмитрий, мой второй брат, и еще одно вероятное «нет» с рождественским свитером.
Ронан усмехнулся.
— Вы не смогли бы организовать обед, не говоря уже о восстании.
Дмитрий с рычанием рванул к нему, но Иван удержал его. Иван едва взглянул на меня с тех пор, как я приехала. Он либо чувствовал себя виноватым за то, что оставил меня на произвол судьбы, либо был не тем человеком, которого я знала.
Папа, должно быть, питал некоторое уважение к своим сыновьям, потому что оскорбление Дмитрия заставило его вскипеть. Он злобно взглянул на Ронана.
— Сантиметр. Один сантиметр и ты был бы мертв. Я буду жалеть об этом сантиметре до самой смерти.
Я словно перенеслась в другой мир. Один был полон грязи, а гравитация была такой тяжелой, что у меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Этот мир вращался в противоположном направлении. Крутился все быстрее и быстрее.
— Тогда, думаю, ты должен быть благодарен, что скоро избавишься от этого сожаления.
— Мы приехали, чтобы покончить с этим, — отрезал папа. — Так давайте сделаем это сейчас.
Ронан передал свой пистолет Альберту точно так же, как отец передал его Ивану. Я отстраненно последовала за Ронаном, чтобы встретиться с отцом в середине противостоящих сторон. Папа не посмотрел на меня. Но мне было все равно. Этот мир тяжелый и неустойчивый.
Когда Ронан перевёл взгляд на меня, вращение прекратилось. Его глаза не отпускали меня. Тёмно-синий. Цвет одной сережки в форме сердца в моем ухе. И много чего недосказанного. Я никогда не хотела уходить, но была вынуждена.
Взрыв отбросил меня на шаг назад, и земля задрожала. С проклятием Ронан толкнул меня за спину. Куски силоса полетели в воздух, огненные части олова приземлились в грязь. А затем в воздухе раздался еще более близкий взрыв, едва не сбивший меня с ног. У меня зазвенело в ушах, и я дотронулась до уха, поморщившись, когда стекала кровь. Сбитая с толку, я моргнула сквозь густой дым.
Мир вращался и горел.
Обе шахты были объяты пламенем, и от небольшого взрыва в воздух полетели острые осколки жести. Ронан схватил меня и прижал мою голову к падающей шрапнели. Дым рассеялся ровно настолько, чтобы увидеть отца и серебряный блеск пистолета, направленного в спину Ронана.
«Nyet!» разорвал мое тело. Я пережила так много траура.
Но только не Ронан.
Никогда не Ронан.
Сердце приняло решение за меня. Я оттолкнула его от себя как раз в тот момент, когда раздался выстрел.
Потом все стихло.
Дым рассеялся.
Шрапнель перестал падать.
Этот мир не вращался.
Было холодно, тихо и очень темно.
Absquatulate — уйти, не попрощавшись.
Когда-то я думала, что Ронан позволит мне утонуть; что будет смотреть, как я тону, но в конце концов, это был его голос, вытащивший меня из темноты.
— Prosnis, [130] Мила. — Черт возьми, prosnis.
Ронан требовал от меня так много с тех пор, как мы встретились — так много приказов, которые он был уверен, будут выполнены — но эта просьба содержала уязвимую трещину прямо посередине. Это вовсе не требование. Это необходимость.
Я обнаружила еще одну слабость.
Он слаб в отношении меня.
Сделав неглубокий, осознанный вдох, я изо всех сил попыталась открыть глаза. С трудом, но я открыла их и увидела, что лежу на полу движущейся машины, которая вибрировала подо мной. Желтый и красный. Мое новое пальто было испорчено, искусственный мех покрыт пятнами крови. Вокруг валялись разбросанные малиновые пропитанные кровью бинты. Моя рубашка была разорвана, и вид дыры, из которой шла кровь в животе, вызвал у меня такое головокружение, что я почти снова погрузилась в небытие. Хотя голос Ронана, когда он щелкнул что-то Альберту, остановил меня.
Я подняла глаза на Ронана, который зубами разорвал бинт и использовал его, надавливая на рану. Я напряглась в ожидании боли, но только ощутила боль в животе, когда дрожь начала сотрясать все тело.
Наши взгляды встретились.
Русская рулетка.
Одно мгновение, и…
Мне будет не хватать только одного его вида.
Темный измученный взгляд долго смотрел на меня.
Наконец до него дошло, что я бодрствую и нахожусь дальше от порога смерти, чем он предполагал. Продолжая давить на рану, он откинулся на спинку сиденья, положил руку на локоть и опустил голову на грудь, закрыв глаза.
— Ona ne spit, [131] — грубо выдохнул он. — Блядь. Ona ne spit.
— Мы почти не месте, — объявил Альберт с переднего сиденья.
Я ожидала, что мне будет очень больно, хотя все тело покалывало, будто мне вкололи лидокаин.
Когда Ронан открыл глаза, они пригвоздили меня с яростью, которую я никогда не видела от него.
— Zachem ty eto sdelala? [132] — процедил он сквозь зубы. — Zachem?
— По Английски, — тихо сказала я.
— Какого черта ты это сделала, Мила? — он зарычал с глубоким хрипом. — ПО КАКОЙ ПРИЧИНЕ?
— Ты не бессмертен, — прошептала я, с трудом переводя дыхание. — Я не хотела, чтобы ты умирал.
Он уставился на меня со смесью недоверия, гнева и еще чего-то непонятного.
— Ты не должна жертвовать собой ради меня, — он стиснул зубы. — Ты НЕ умрешь за меня, kotyonok, — его глаза распяли меня. — Если кто-то и умрет между нами, то это буду Я. Ты меня поняла?
Я ничего не поняла, и покачала головой.
— Тогда позволь мне объяснить тебе, — сказал он, и тени в его глазах вспыхнули, когда они поднялись на поверхность. — Ты без меня выжила бы. Ты бы двинулась дальше, — его тон стал грубее. — Я не могу представить себе мир, в котором не было бы тебя и твоего гребаного желтого цвета. Так что если ты умрешь, то заберешь меня с собой. Твоя жертва ничего не значит, kotyonok. НИЧЕГО.
Слеза скатилась по щеке, и холод начал проникать в мою внутреннюю дрожь. Мозг превратился в лед, и я сильно задрожала.
— Мне так холодно, Ронан… — мои глаза были такими тяжелыми, что я закрыла их.
— Nyet, — прорычал Ронан, хватая
