Если бы только это было правдой! Нас уже тронули. Да так, что не скоро забудешь. Смотрю на Григория и лихорадочно перебираю варианты. Что же мне делать? Что делать?!
Я не привыкла теряться. Это именно то, что для врача непростительно. Паниковать может пациент, но не тот, кому он доверяет свое благополучие. Малейшее промедление на операции может стоить жизни. Малейшая нервная судорога руки — и последствия необратимы. Врачей учат не теряться с самого медвуза.
А я растеряна, отчего еще больше напугана. Такое впечатление, что я внезапно ослепла и вообще перестала видеть, что происходит вокруг. Не ожидала, что у Арсения могут быть настолько веские причины меня избегать, не догадалась, что свело нас с Григорием за одним карточным столом.
Он смотрит на меня в ожидании ответа или реакции. Чувствую пристальное, практически издевательское внимание. Поднимаю глаза уже почти готовая сказать, что такие решения за один вечер не принимаются, но вдруг осознаю, что как только сяду в такси (а я не рискну ехать с этим чудовищем), мое нежелание иметь дел с этим человеком станет слишком очевидным.
— Я вас внимательно слушаю, — говорит Григорий, догадавшийся, что я не просто так уже секунд пять просто смотрю ему в глаза.
Спасения ждать неоткуда, но оно все же приходит. Мужчина за соседним столиком внезапно начинает кашлять. Подавился? В этот миг мне в голову приходит совершенно сумасбродная идея. Вскакиваю с места и бросаюсь к неудачливому гостю.
— Простите, вам плохо? — спрашиваю, намеренно усиливая обеспокоенность в голосе.
— Н-нет… — он задыхается в новом приступе кашля. — Просто подавился.
— Позвольте, я врач. У вас здесь рыба, и если вы подавились костью, то ее необходимо вынуть немедленно. Это опасно. Может быть повреждение пищевода. Вас срочно нужно доставить в больницу!
Из «заботы о пациенте» я не посмела настаивать на том, чтобы мужчину везли к Павле через весь город. Запугать жертву рыбьих костей мне удалось без труда, а вот Григорий мне не поверит. Не отпустил меня с вынужденного свидания — поехал следом за скорой. А следом за нами — Вадим. Сбросила ему сообщение с номером больницы, куда направляемся. Ответил, что держится чуть позади, чтобы не обнаруживать слежку.
Черт, как бы теперь с ним переговорить? Обсудить бы стратегию. Ведь я не знаю законов мира отца, ради безопасности он всегда держал нас в стороне. Предусмотрительный ход, если отмести ситуацию из разряда «помоги себе сам». Я знаю, что люди вроде Григория очень опасны. Они уже почувствовали запах власти, и идут по следу, не разбирая дороги. А я поперек, и понятия не имею, как избежать столкновения. Потому что меня к такому не готовили!
Я доктор Евгения Елисеева. Могу предложить два варианта ответа на скабрезное предложение своего навязчивого сопровождающего: отхлестать по щекам (авось очухается) или вколоть транквилизатор и отправить в психбольницу. Разговор? А толку-то? Все происходящее, на мой взгляд, лишено здравого смысла напрочь. Обсуждать нечего. Тема закрыта.
Серьезно, это ж насколько пренебрежительно нужно относиться к женщинам, чтобы позволять себе вредить их семьям, а потом склонять к интиму в обмен на иллюзорную гарантию безопасности? Или, может, по его мнению это вообще акт благотворительности? Одарить своей милостью бесправное и беспомощное семейство в обмен на их первенца. Да чушь ведь несусветная!
С другой стороны, мы снова возвращаемся к проблеме моего образования в области криминального мира. Боюсь ли я Григория? Да. Как и любого человека с психическими отклонениями. Но от разрыва шаблона это меня не избавляет! По закону жанра заряженный пистолет должен быть приставлен не к моему виску, ведь это Григорий навредил отцу — не наоборот… Однако он продолжает чего-то требовать от меня. Блеф? Или все-таки нет? Не та ситуация, когда можно идти ва-банк, не оглядываясь. Поэтому мне нужен Вадим и его опыт в ведении переговоров с психопатами.
Но непониманием ситуации, в которой я оказалась, круг проблем не ограничивается: в больнице, в которую нас везут, я никогда не была — знакомых здесь у меня не имеется. Это плохо. Любой адекватный врач, увидев моего полностью здорового пациента, лишь покрутит пальцем у виска, а мне нужно задержаться в больнице, чтобы Григорий добровольно уехал (устав, скажем, ждать) и не предпринял никаких действий в отношении моей семьи! И как объяснить такое незнакомому человеку?
Когда около входа в больницу из скорой самостоятельно вылезают трое разодетых в пух и прах совершенно здоровых на вид людей, медперсонал охватывает недоумение. Взяв ситуацию в свои руки, рассказываю о рыбьих костях, на счастье (ой ли?) оказавшемся неподалеку враче и о том, что мы с пациентом и его женой приехали сюда эндоскопии ради. Подоспевший к концу рассказа Григорий (куда б мы без него) в моих устах обретает почетный статус команды поддержки.
Немолодая медсестра, явно повидавшая на своем веку немало идиотов разной степени тяжести, спорить даже не пытается: просто спрашивает у более молодой коллеги, кто дежурный хирург.
— Власов, — доносится в ответ.
Чтоб мне под землю провалиться! Хотя крошечная внутренняя оптимистка внутри возражает: не падать духом; знакомый в этой больнице все-таки имеется! Интересно, Власов узнает меня в таком виде или нет? Я даже не знаю, на какой вариант надеюсь.
Он узнает. И даже удивления не скрывает. Хотя это может быть вызвано тем, что перед ним стоят четверо людей совершенно нормального вида и утверждают, что как минимум один из них болен.
— Здравствуйте, доктор Елисеева, — не позволяет он мне взять инициативу в свои руки. — Это вы у нас сегодня больны?
Формулировка мечты…
— Доброй ночи, доктор Власов, — с трудом выговариваю под его пристальным, изучающим взглядом. — Это он болен. — Показывая на мужчину.
— Я болен, — обреченно подтверждает тот.
Клянусь, если бы ситуация была любой другой, я бы уже хохотала в голос.
— Что ж, — вздыхает Власов. — Пройдемте ко мне в кабинет. Только родственники и врачи! — предупреждает, заставляя Григория скрипеть зубами от злости.
Клянусь, если выберемся без потерь, я расцелую Власова за эти слова!
— Я подавился, — выдает перепуганный пациент, едва Станислав Афанасьевич Власов (так написано на висящем на стене сертификате) усаживается за стол. Даже медсестра окидывает «больного» странным взглядом в попытке определить тяжесть травмы. Но результат быстрого сканирования патологий не выявляет.
— Бывает, — кивает Власов настороженно. — И?
— Я подавился рыбьей костью, и мне нужно обследование. Рентген. И эндоскопия пищевода.
— Эндоскопия? — переспрашивает доктор издевательски.
— Эндоскопия, — уверенно кивает пациент.
— Пищевода? — еще более насмешливо.
— Пищевода, — подозрительно.
