Исследование ожиданий не оправдало. То, что сработало на крысах, к человеку оказалось неприменимо. К счастью, мне удалось найти врача, который за кругленькую сумму вколол ей смертельную дозу морфия.
В общем, инопланетянка, я не из тех, кто смиряется с болезнями дорогих мне людей. Я эгоистичный ублюдок, который даже не считается с близкими. Я ведь пытал ее ради самого себя, а затем убил, потому что не смог вынести отсутствия. Некоторые вещи проще признать и успокоиться. Я могу относиться к тебе как угодно, но совать две головы в одну петлю снова отказываюсь.
Я смахиваю со щеки слезу и стараюсь как можно тише прочистить горло. Мне ужасно стыдно, что заставила Арсения признаться, но я должна была выяснить. Комната погружается в тишину, нарушаемую лишь звуком дождя, ритмично ударяющего по откосам окон. Монотонно, буднично, по-питерски. Он словно говорит: опомнитесь, таких историй миллионы! Да, грустно, печально, но ничего особенного не произошло.
Но это правда Шредингера (по аналогии с котом Шредингера, правда то ли есть, то ли ее нет). Потому что я посмотрела на себя глазами своих родных. Всегда считала, что мне тяжелее, чем им, но сейчас передо мной, возможно, стоит будущее Яна. Озлобленный парень, не способный открыться девушке, в которую влюблен. Смерть сестры искалечила ему всю жизнь, перечеркнула все лучшее, и мне его жалко до дрожи. Он не просто потерял самое дорогое, он потерял и вынужден жить дальше. В отличие от Полины.
Не выдержав тяжести взгляда Арсения, опускаю голову, и слезинка срывается с ресниц, стекает по щеке, подбородку, оставляя на коже неприятную влажную дорожку.
— Ну и что ты ревешь? — спрашивает Арсений. — Прекращай.
Он пытается меня обнять, утешить, будто мне больнее. Не даюсь, отшатываюсь назад и останавливаю, схватив за локоть. Не знаю отчего, но он тоже обхватывает мое плечо пальцами. Странный, неуклюжий жест будто окончательно расставляет все по местам. Нет ничего зазорного в том, чтобы обнять знакомого человека, когда ему плохо, но смысл меняется, если этот человек что-то для тебя значит. Судебное решение о неприближении. Арсений должен уйти из моей жизни, из моей зоны комфорта, потому что я слишком хочу, чтобы он стал ее частью.
Мы стоим так несколько минут и смотрим в глаза друг другу, пока не находятся силы произнести:
— Мне жаль. И тебе нужно уйти.
На мгновение его лицо искажается гневной гримасой, но я и слова не позволяю вставить.
— Я получила ответ на свои вопросы. Ты имеешь полное право делать что хочешь и как хочешь. Я не сержусь, не прибегаю ко всяким истеричным женским штучкам. Просто выйди и закрой за собой дверь.
Я еще не один час лежу на диване в гостиной, зачем-то грызу одно из звеньев цепочки на шее и пытаюсь успокоиться.
Сантино
Мне следовало бы знать, что стоит отделаться от одного члена семейки Елисеевых, как на его месте вырастет сразу несколько. Точно грибы после дождика. Этой ночью я уже переобщался с представителями иных цивилизаций, и перерыв бы мне не помешал. Но братцу-кролику не объявишь, что я наизнанку вывернулся, дабы отделаться от его сестрицы и всех напоминаний о ней. Всех. И старых, и молодых, и рыжих, и даже тех, которые двое из ларца.
Дьявол, я своего добился, рассказал о Полине, и инопланетянка поняла, даже выгнала меня сама — больше не со своими притязаниями не полезет, — а вот сам я застрял. Она как заноза в моей заднице, со всех сторон сплошные напоминания. Ящик открыл — помада валяется (забыл ее оттуда забрать — сроднился видать), в казино пришел — управляющий объявляет, что ее кролик какую-то несусветную хрень опять творит. За шкирку бы его и пинком под зад. Так ведь нет же, Алексу обещал следить за непутевым отпрыском да не обижать понапрасну. Мата на всех не хватает.
А кролик, чтоб его… Объективно мне этот пацан не нравится. Наглый, самоуверенный подросток. Я старше его на десяток лет с лишним. Будь он девкой — разговор был бы другой, а с этим что? Какого хрена я с ним связался? Чтобы сопли ему подтирать? Неужели мне было настолько скучно, что я согласился терпеть все эти детские глупости и закидоны? Толку от него — чуть, проблем — выше крыши… А еще он напоминает мне меня самого, когда Полинка была жива. То есть обычно-то — нет, но иногда, как в тот вечер, когда поймал на визите к Жен и велел держаться подальше — безумно. Вот и ответ: примерно пять процентов времени что-то внутри меня этому мальцу сочувствует. Пять против девяноста пяти — оказывается, это много. Думал, что все подобные чувства вышибли из меня еще в приюте. А ни хрена…
Именно с такими мыслями я вылетаю на парковку перед своим казино — ну или стриптизом, как кому больше нравится — и обнаруживаю, что, как мне и передали, в данный момент один недавно вышедший из пубертатного периода кретин припер сюда груду металлолома на эвакуаторе. В общем-то неудивительно, каждая тачка Яна годится в лучшем случае на цветмет, но сегодня он по дурости бьет все рекорды. Притащил не просто покореженную развалюху. Это ламбо Алекса — та, в которой мы с ним разбились. И я очень надеюсь, что это не последняя из попыток прочистить мои мозги на тему «вспомни все».
Из шокового транса меня выводит звук скрежета эвакуатора. Этот памятник лучшим временам реально собираются поставить тут, около казино, на радость гостям? Вообще долбанулся он что ли?
— Какого хрена ты делаешь? — рявкаю, опомнившись, срываюсь с места и размашисто шагаю к Елисееву:
— Что за дерьмо ты удумал?
— Круто, да? — спрашивает братец-кролик, предвкушающе сверкая глазами. — Машину вернули с экспертизы, сказали, что она не в таком плохом состоянии. Подлежит ремонту. Но отец от нее отказался. В общем, если отремонтируем, наша с тобой будет!
— Наша? — прищуриваюсь. — П*дор ты недоделанный!
Кролику, однако, оскорбления по барабану. Он точно обдолбанный — до умопомрачения счастлив. Наверное, я совсем мозгом повредился, раз отказываюсь от возможности погонять ламборгини, но кататься на этой машине снова нет никакого желания. Надо выпроводить и металлолом, и предвкущающего хозяина.
— А ремонтировать ты ее собрался здесь? — уточняю. — Если нет, то катись!
— Да ладно тебе, здесь механика — вмиг отбуксируем. Как с ребятами договорюсь…
С ребятами он договорится, значит, а мне этим дерьмом любоваться придется в любом случае?! Эта мысль окончательно срывает крышу. Нет, я реально держался, был спокоен весь день. Понимал необходимость происходящего. А сейчас, впервые за день, захотелось сжать кулаки и врезать как следует с разворота. Привык решать дела силой, так с чего мне меняться? Будто я могу стать лучше.
— Так, — бросаю окурок прямо на тротуар и с наслаждением топчу ногой. — Забираешь свою игрушку и убираешься отсюда немедленно, чтобы я тебя тут не видел. Ясно? — пытаюсь говорить ровно. Из последних сил сдерживаю клокочущее внутри бешенство.
— Ты опять башкой приложился?
— Нет, — рявкаю. — Но если не послушаешь — приложу тебя!
