Перед ним начинался Христианский квартал. Пока он топтался на месте и думал, мимо прошла странная процессия. Мужчина, а следом женщина, громко разговаривая по-немецки, неустанно веселясь и хохоча, тащили вдвоем большой деревянный крест. Он удивился: крест был большим и длинным, но, очевидно, легким. Они несли его, зажав под мышками, и такой веселой процессией передвигались по узенькой улочке, пока не скрылись из виду. Он понял, что нужно идти за ними, только не знал, зачем они это делают. Потом его обогнала такая же компания с такими же деревянными крестами. И снова хохот и громкая болтовня на всю улицу. Очевидно, так и проходят здесь Крестный путь. Такой обычай. Только не понимал одного — чему эти люди радуются, ведь идут они той самой дорогой, по которой когда-то шел Он, неся свой Крест, который был намного тяжелее этих бутафорских. Его допрашивали и избивали, потом осудили, и шел Он окровавленный этой дорогой, останавливаясь и роняя, снова подбирая ношу свою, потом говорил с людьми и снова шел, понимая, на что идет. А эти смеются…
Наконец добрался до большого Храма с маленьким прямоугольным проходом и остановился как вкопанный.
Здесь, на большой по меркам этого города площади, стояло множество туристов с крестами и без крестов, в футболках и майках, джинсах, с платками на головах и без них. Они фотографировали, громко разговаривали, тыча в воздух пальцами, лопотали на многих языках, и тогда он понял, что пришел. Храм Гроба Господня — он помнил это название. Вчера в клинике она рассказывала ему об этом месте, и вот он здесь. Здесь же Голгофа, и сам гроб, и плита, на которую Его положили, когда сняли с Креста. Здесь каждый камень помнит и повидал многое, каждый — святыня. По их поверью, можно без помощи священника самому приложиться и попросить о чем-то, пожелать… Если, конечно, веришь…
Он огляделся по сторонам, разглядывая праздную толпу. Потом уверенно пересек площадь и вошел внутрь помещения.
Он давно не был в Храме, просто проходил мимо, не замечая этих мест там, в далекой Москве. Иногда любовался золотистыми луковицами церквушек, сияющими на солнце, разбросанными по всему городу, но привычно шел дальше по своим делам, а тут вошел и понял, что идти больше никуда не нужно. Последняя остановка. Вот он, Гроб, под высоким каменным сооружением, откуда раз в году чудесным образом на Пасху выносят Святой Огонь.
«Верить ли в это?» — такая мысль почему-то больше не приходила ему в голову.
Он стоял и завороженно смотрел. Услышав родную речь, присоединился к группке русских туристов. А экскурсовод рассказывала о каждом шаге, который проходил Иисус. Туристы не прошли Крестным путем, они попали в этот Храм каким-то другим маршрутом, и поэтому верили ей на слово. Здесь он и узнал, что Человек этот, или не Человек вовсе, шел по Виа Долороса, трижды роняя свой крест и поднимая его, останавливался и шел дальше, говорил с людьми. Потом Голгофа. Вот она, на возвышении за перилами на балкончике. А здесь Камень помазания, куда сняли его с креста и положили, чтобы умыть. Люди зачем-то подходили и доставали вещи — крестики, иконки, фотографии. Они клали все это на камень и замирали.
И тут его поразили глаза этих людей. Тех самых, в джинсах и майках, с крестами паломников под мышкой, с радостными улыбками, молодых и старых, верующих и нет, все они замирали перед каждой иконой, камнем, каждым углом или колонной, трепетно стояли в очереди к самому Гробу, и глаза их светились в тусклой темноте. Эти люди оставляли там, за этими стенами, свои жизни и судьбы, привычки и суету, рутину повседневности и теперь стояли и смотрели широко открытыми глазами, зная, куда пришли. И место это показалось на мгновение центром вселенной. А впереди — темная пещера, тусклый проход, где и находился Гроб, откуда этот Человек, выйдя, вернулся в свой любимый сад, потом на гору и потом еще выше…
Нет, он не пойдет сейчас к его гробу. Он еще не прошел этот Крестный путь и посмотрел на пакет, распираемый никчемными сувенирами. Он должен купить ей крестик и только тогда войти сюда. И обязательно пройти этот путь снова, но уже одному…
Как завороженный, он устремился из Храма. Шел автоматически, не разбирая дороги, но и не сбиваясь с пути, как будто был у себя дома. Он торопился, уже почти бежал. Закончился Христианский квартал, потом Арабский, в конце улицы появились Ворота — те самые, через которые он снова сейчас войдет сюда, уже в третий раз войдет и теперь проделает этот путь один. По дороге успел купить маленький крестик. Он нужен ей! Он положит его на плиту гроба и потом принесет ей.
«Некоторым помогает. Многие верят», — вспомнил он слова старого еврея.
Так, совершенно взмыленный, с пакетом каких-то сувениров, но с заветным крестиком в руке он снова оказался у ворот в Старый город…
— Ну что, снова потерялся? — окликнул его старый знакомый. — Давай опять тебя проводим! — и он подозвал арапчонка, который с охотой подбежал, готовый служить проводником.
— Нет, спасибо, я сам, — ответил он.
— Сам? — удивился араб, потом пристально посмотрел ему в глаза, помолчал какое-то время и как-то уважительно, с пониманием отступил, добавив:
— Ну, давай сам, — кивнул на прощанье и отошел в сторону, видимо, не желая мешать этому странному сумасшедшему русскому, который почему-то бегал по его городу.
Интересно, что понял этот человек по его взгляду?
Теперь он шел, не пропуская ни одного камня под ногами, ни одной стены или окошка в старинных домах, выискивая следы той эпохи, которые сохранились до сих пор. И ничто не могло его отвлечь. «Держать сумку!» — вспомнил он. Не нужна она была ему, эта сумка с дурацкими сувенирами, и только маленький крестик крепко держал в сжатом кулаке…
Он шел, вспоминая слова экскурсовода.
Его избивали, и не спал Он уже многие часы с тех пор, как был арестован в саду. Потом короткий суд, и Пилат отправляет Его на распятие. Снова избивают… Где-то в этом месте. Вот почему Он уронил Крест в первый раз, было это где-то здесь…
Он вспоминал те остановки, о которых рассказывала экскурсовод в Храме, а в его голове билась фраза: «Жизнь длиною в три сотни метров»… Три сотни… Смотря как их прожить… Вот Он живет… шаг за шагом идет по этой улице и пока еще живет. Здесь какая-то женщина утерла Ему платком окровавленное лицо, а потом на этом платке возник Его лик и сохранился навеки. Верить ли в это?
А сколько весил его Крест? Настоящий! Который лежал на его спине. А Он не спал очень долго, потом перед судом сидел в темничке. Слово какое ласковое — темничка. Теперь там висят иконы и стоят свечи, а когда-то это место напоминало склеп. На ногах цепи. А потом Он нес этот Крест. Сколько он весил?..
Его отвлекла маленькая рука, которая оказалась прямо перед его носом. Он видел сегодня эту грязную ладошку. Это тот самый арапчонок, которому он сунул пару монет, теперь тот снова был перед ним. А тогда, две тысячи лет назад, тоже ходил этот мальчик и просил милостыню? Этот самый мальчик! Ну конечно! Точно так же он протягивал руку и хотел взять пару монет у этого Человека с Крестом — все равно они ему больше не понадобятся. Но подойти невозможно, а воины в римских одеждах и латах толкают этого Человека, бьют его по плечам и спине, и тот снова роняет свой Крест. А мальчик все стоит и смотрит с протянутой рукой. Вот пробежали двое со своими деревянными крестами паломника. Они фотографируют, смеются и мчатся по этой улице дальше, чтобы пройти этот путь до конца и потом рассказывать друзьям — мы были Там!.. Здесь Он остановился и говорил с людьми. Что говорил? Неизвестно. Что-то про этот город. Что скоро его разрушат. То были последние Его слова. Он говорил с ними, думал о них, чем-то хотел поделиться, что-то донести. Но нести приходилось тяжелый Крест, пока тот не упадет в третий раз. А вот знакомая лавчонка — магнитики, зажигалки, какие-то сувениры. И этот продавец точно так же две тысячи лет назад стоял и продавал. Только товар был другой, а человек все тот же. Вот снова пробежала толпа паломников, не замечая этого Человека с Крестом — с настоящим Крестом. Как все близко в этом крошечном городе-лабиринте! Все переплелось на его улицах и во времени. Один стоит и продает свой товар, другой просит милостыню, а третий несет по этой же улице свой Крест, истекая кровью… Каждый занят своим делом…
