почему теперь он ходит один, ведь они были такая хорошая пара и вместе смотрелись. Какого цвета положил плитку в ванной сосед и с каким заболеванием, неделей позже, его направили в Саратов. Они так же прекрасно осведомлены, где я работаю и какую зарплату получаю. Откуда? Мир тесен. Но ещё теснее Балашов. И такого рода информация, просачивалась через четвёртых общих знакомых или родственников. Насколько она точна, верна и проверена, неважно, это не главное. Главное, что это давало лишний повод собраться вместе и посудачить вечерком у подъезда. Несмотря на это, свою работу читалки выполняли, делали качественно и добросовестно. Громко, звонко, каждое слово не превращалось в кашу из шипения и слюней, а четко отдавалось по залу, хорошо различимо и понятно. Читали они с толщенных книг, с заранее приготовленными повсюду закладками.
Я посмотрел на Илью Петровича. Он мне что-то маяковал глазами, указывая рядом со мной. В послании говорилось: «Глянь на Олесю» и я глянул. Её личико, в реальном времени с телесного цвета менялось на белое, становясь всё бледней и бледней. Глаза как битое стекло, упулились в одну точку, не имея чёткого фокуса, теряя контакт с реальностью. Олеся сжала мне пальцы, и я почувствовал, что сейчас она рухнет, в лучшем случае назад, а в худшем полетит вперед. Но нет. Девчонка удержалась. Илья Петрович снова маякнул, только теперь движение его глаз говорило: «Отведи её на кухню. Скорей». Что я и сделал. Схватив девушку под руку, мы медленно ретировались из зала на кухню. Выходя, я увидел, как мама Олеси подалась за нами, но Илья Петрович остановил её движением как бы говоря: «Всё под контролем, ничего серьёзного, они сейчас вернутся» и та осталась на месте.
Усадив Олесю, я перевёл окно из положения закрыто, в положение форточки. У старушки, хоть и не большая пенсия, но на пластиковые окна деньги выкроила. На стареньком холодильнике «Саратов» всегда лежал пакет с лекарствами, бинтами, пластырями, шприцами, перчатками, там были и капельные системы, и катетеры для внутривенной катетеризации. Кое-что она купила сама, но подавляющие большинство, припер я. Не стоит уточнять откуда и так понятно. Но всё это разнообразие мне сейчас не требовалось, только нашатырь, который точно был, знаю, сам приносил. Это становилось похоже на поиск иголки в стоге сена, долбаный утраченный ковчег найти легче. Почему я паниковал? Работая на скорой, привык держать темп, особенно в условиях экстремальных ситуаций. Если проводить черту между случаями на работе и этим, то эта лёгкая прогулка под морским бризом. Но я паниковал, как практикант, студентик или стажёр. Откуда-то взялась неуёмная, внутренняя дрожь, проходящая по всему организму, отдававшаяся пульсацией в висок.
– Кирилл, мне уже лучше, – шёпотом отозвалась Олеся. – Не надо нечего, не ищи.
Я оставил пакет в покое и присел на корточки рядом с девушкой. Лицо ещё бледное, но взгляд ожил. Повернул запястье руки, проверил пульс. Он тарабанил, как отбойный молоток.
– Всё нормально, пойдем обратно. – Девчонка начала приподниматься, но я лёгким нажатием руки, усадил её обратно.
– Сядь. Обратно она собралась! – Строгача выдал я. – Хочешь воткнулся там?
– Нет.
– Я тоже думаю, нет. Рассказывай, что случилось?
И начал шариться в верхних шкафчиках над раковиной, в поисках корвалола. Дрожь, что интересно схлынула, так же легко, как и накатила.
– Что ты делаешь?
– Корвалол ищу.
– Не надо, пойдем обратно, со мной правда всё нормально. – Произнесла Олеся, как бы уговаривая.
– Нормально говоришь? А ты сама в это веришь? – Закралось молчание. – То то же. Рассказывай!
– Когда мы вошли, было всё в порядке. А потом стало душно. Ну душно и душно, подумаешь. Комната не большая, народу много. К тому моменту как ты дал мне свечу, стало уже не душно, а жарко, но при этом руки казались ледяными, а ноги, будто по щиколотку в воде. Потом не большая комната стала казаться крошечной, воздуха становилось меньше. Ещё эта вонь от свечей и тогда меня начало мутить. Сердце стало отбивать ритм в груди, а затем в ушах. Тут дурнота, вперемешку с возникшем страхом, настолько подкатила, что в глазах потемнело, а я начала проваливаться и схватила тебя за пальцы.
– Понятно, – ответил я, с уже подготовленным стаканом воды и накапанным в столовую ложку корвалолом. – На-ка хлобыстни. Нервишки у тебя шалят.
– Это серьезно?
– Не забивай голову, пей давай. – И протянул ей ложку. Олеся залпом опрокинула корвалол, подержала во рту. – Глотай. – Поморщилась, но проглотила, выхватив у меня стакан с водой, жадно осушив до конца.
– Может не пойдем в зал? – Теперь Олеся не рвалась обратно. – Тут посидим. А то я …
– Можешь не продолжать. Я думаю ничего страшного, если мы тут подождём.
– Просто я.… я всего один раз присутствовала на похоронах, когда умер дедушка. Мне тогда было восемь лет и многих подробностей я не вспомню, но только не в тот вечер. Помню, как мы ужинали все вместе, шёл летний июльский день. Родители пришли с работы, крёстный тогда ещё женатый, со своей половинкой, только вернулись с Югов. Они каждый год ездили на море и конечно привозили мне, что ни будь в подарок. И этот раз был не исключением. Крёстный привёз мне коричневого игрушечного медвежонка, с повязанным на шее шарфом. Он казался мне настолько забавным, что я придумала ему не менее забавное имя – Бублик. А бабушка, как всегда наготовила на целую капеллу разных вкусностей. Все ели, смеялись, рассказывали анекдоты, истории, травили байки. Один из великолепных вечеров в кругу семьи. Тут дед говорит крёстному: «Пойдём покурим». «Пап, только что курили» отвечает тот. Дед поднимается со стула и направляется на балкончик, мы ужинали тогда на втором этаже. Там было просторно и почему-то всегда прохладно. У нас в Романовке двухэтажный дом с большим участком. Бабушка в вдогонку деду говорит: «Петь хватит пыхтеть, пять минут назад курили». Но дедушка, никак не отреагировав на это, зашёл на балкон. Подкурил сигарету и в туже секунду завалился назад. Он упал с высоты собственного роста, прямо на порожек между комнатой, где мы ели и балкончиком. Все замерли в немом молчании, ошарашенные происходящим. «Пап ты чего?» произнёс крёстный и все бросились к нему. Бабушка закричала на всю комнату: «Петька». А дед лежал, наполовину ввалившись в зал с откинутой вверх головой. Тогда мне казалось, его взгляд направлен в мою сторону. Теперь конечно я в этом не уверена. Его жизнь, навсегда потухла, как та сигарета, которую он так и не докурил в тот судьбоносный день. Но его умирающие глаза, пронзающие должно быть всю жизнь, с момента рождения и до самой собственной смерти, я запомню навсегда. Потом похороны, на которых было, так
