игривое выражение.
— Ирина Максимовна! Какая встреча! — восклицает. В его тоне отчетливо слышится ирония.
Я набираю в грудь побольше воздуха, растягиваю губы в такой же издевательской усмешке, как у Льва, и делаю несколько шагов ему навстречу.
— Добрый день, Лев Александрович, — цежу с улыбкой сквозь зубы.
— Рад снова вас видеть.
— Не могу сказать, что это взаимно.
Лев издаёт смешок и пробегается взглядом по-моему лицу. Мы стоим довольно близко друг к другу, наверное, в полуметре. Нос вдруг улавливает его запах: такой же, как в доме отдыха, когда мы целовались. Тогда мои легкие наполнились его ароматом до предела, и на ничтожную долю секунды я оторвалась от реальности.
— Вы тепло одеты? — Быстрицкий придирчиво оглядывает меня сверху вниз и обратно. — Трусы, надеюсь, в этот раз на вас — не прозрачные две ниточки? А то отморозите себе самые важные места, а вам еще рожать…
Возмущение приливает к моему лицу горячей кровью. Я чувствую, как полыхают щеки и уши. Открываю рот, чтобы ответить на наглое заявление Быстрицкого, но слова застревают в горле комом.
— Если что, я прихватил для вас тёплые трусы с начесом. Заехал по дороге на один из своих рынков. Надо?
У меня рука чешется — так сильно я хочу залепить Быстрицкому пощёчину. Его глаза смеются, на физиономии насмехательское выражение, и это злит меня еще больше.
— Почему бы вам ни приберечь эти трусы для вашей жены? — буквально выплёвываю.
Из насмехательсокго лицо Быстрицкого вмиг становится кислым, будто он лимон проглотил.
— Или для ваших любовниц, — продолжаю.
— У меня нет любовниц, — тут же отвечает.
— Да? — округляю удивленно глаза. — То есть, человек, который не изменяет своей жене, просто так берет и целует первую встречную девушку? И делает это настолько легко, как будто поцеловать кого-то за спиной у жены — это все равно что почистить зубы.
— И зачем ты целовала меня в ответ, если знала, кто я? И знала, что я женат? — сейчас Лев серьёзен. Я бы даже сказала, напряжен.
Придвигаюсь к нему вперед и тихо говорю на ухо:
— Чтобы убедиться, что ты изменяешь жене. Упс, примерный семьянин Лев Быстрицкий, который со своей женой со школьной скамьи, не такой уже и примерный.
Ответом мне служит тихий смех над моим ухом.
— И что? Ты правда думаешь, что сможешь обойти меня, если расскажешь, что я якобы изменяю своей жене? Ты правда думаешь, что из-за этого люди за меня не проголосуют?
В этом Быстрицкий, черт возьми, прав. Если народ узнает о его изменах, это, конечно, подмочит его репутацию, но не настолько, чтобы люди отказались за него голосовать. Все-таки он им тут работу создал.
— Это мой город, Ира, — продолжает и вдруг кладёт ладонь мне на талию. — Зря ты приехала.
Между его рукой и моей кожей толстая шуба, пиджак и рубашка, а я все равно чувствую, как начинает гореть бок.
Я слегка отстраняюсь назад и заглядываю Быстрицкому в лицо.
— Я тебя обойду, — говорю твёрдо.
Лев слегка качает головой.
— Нет.
— Ты не знаешь, на что я способна.
— А ты не знаешь, на что способен я.
Это правда. Я не знаю, на что способен Быстрицкий, но человек, который подчинил себе весь город, очевидно, способен на многое.
— Передай своим боссам в Москве, которые тебя сюда прислали, что черта с два у них получится подмять наш город и наш регион.
Лев переместил ладонь с моей талии на поясницу, и сейчас, как будто бы, слегка обнимает меня.
— Рад был снова тебя увидеть, Ира, — Лев неожиданно касается губами моей щеки. — Поужинаем как-нибудь?
Этот едва ощутимый, но все же поцелуй в щеку, будто молнией меня простреливает. Я быстро сбрасываю с себя руку Быстрицкого и, обойдя его, направляюсь к выходу на сцену.
Ирина
На площади собралось достаточно много людей. Им всем заняться, что ли, больше нечем в такой мороз? Сидели бы по домам со своими семьями, и нам всем не пришлось бы тут мерзнуть.
Но мужчины и женщины в толстых пуховиках и шапках выстроились целой толпой. Как только мы вышли на сцену, нас поприветствовали бурными аплодисментами, а затем все дружно начали скандировать: «Лев! Лев! Лев!». Не знаю, как другим кандидатам, но лично мне стало не по себе. Быстрицкий же расплылся в самой слащавой улыбке, какой только мог.
Первым к микрофону подходит бывший депутат местного парламента Осипов Федор Емельянович — мужчина пенсионного возраста, с густыми усами и несколькими десятками лишних килограммов. Впрочем, как и полагается депутату.
— Дорогие граждане! — начинает громким басом. — Я рад сегодня находиться здесь с вами…
Его речь полна банальностей и штампов из серии «Вместе сделаем наш родной город лучше». Осипов еще все время поднимает вверх правую руку со сжатым кулаком. Мол, только вперед! Если бы не было так холодно, я бы, честное слово, уснула.
— Замерзла? — раздается над моим ухом тихий голос Быстрицкого.
Я аж дергаюсь от неожиданности. Он стоял в паре метров от меня, а я даже не заметила, как приблизился.
— Хочешь предложить мне трусы с начесом? — так же тихо отвечаю, смотря прямо перед собой.
— Могу согреть тебя собственными руками.
Как только Быстрицкий это произносит, по телу тут же прокатывается волна жара, несмотря на почти тридцатиградусный мороз.
— Прибереги тепло своих рук для любимой жены, — цежу.
Осипов наконец-то заканчивает свою скучную речь (типичную депутатскую) и к микрофону выходит второй кандидат. Тоже бывший депутат парламента региона.
Криворуков Степан Андреевич оправдывает свою фамилию, потому что у него вываливается из рук микрофон. Он падает на сцену, и колонки тут же издают громкий протяжный скрип, от которого все морщатся. Чертыхнувшись, Криворуков наклоняется за микрофоном, но едва удерживает равновесие.
И в этот момент я понимаю, что он пьян.
— Уважаемые граждане… — начинает слегка заплетающимся языком.
— Он что, пьяный!? — спрашиваю возмущенным шепотом у Быстрицкого.
— Да, он запойный.
Этот ответ вынуждает меня повернуть голову ко Льву. Должно быть, в моих глазах читаются изумление и ужас, потому что Лев безмятежно парирует:
— А что тебя удивляет?
— То, что он вышел пьяным к избирателям.
Быстрицкий безразлично пожимает плечами.
Боже… Ну и цирк. Но таких, как
