Всё, как у Кати с немецким, только с точностью до наоборот: в разговоре проблем не возникает, а вот в письменной речи уверенности пока еще не было.
Катя взяла телефон, навела будильник, заодно открыла полученные ранее сообщения, о которых успела забыть. И тут же пожалела, что не сделала этого раньше: оба были от Вадима! А ведь она уже и не ждала. После сообщения, что долетел до Токио, за две недели ни единой весточки…
«Спасибо за Кельвина-второго! Мы с мамой в восторге!» — прочитала она первое.
Далее шло видео: неугомонный щенок с тявканьем нарезал круги по первому этажу дома Ладышева. Пару раз в кадр попала улыбающаяся Нина Георгиевна, периодически мелькала рука Вадима, бросавшего Кельвину мячик.
— Что это? — сразу отреагировала на звуки Марта. — Ой, наш щеночек! Подрос! Я его помню! Мамочка, включи еще!.. И еще! — попросила она. — А сюда можешь переслать? — показала она на планшет.
— Сейчас попробуем…
Перекинув видеофайл на планшет, Катя еще раз посмотрела его на увеличенном экране вместе с дочерью. Но, в отличие от восторженной Марты, ее внимание на сей раз привлек не щенок: хотелось рассмотреть детали, людей.
«Нина Георгиевна постарела, — с грустью отметила она. — Смеется… Точно так, как Марта! Невероятно!»
Не удержавшись, она встала с кровати и сняла на телефон хохочущую Марту. Очередной повтор видео, который та включила уже сама, вызвал не просто улыбку, а самый настоящий хохот!
— Мамочка! Ты только посмотри, какой он смешной! А как его зовут? — не отрывая взгляд от планшета, спросила дочь.
— Кельвин-второй.
— А эту бабушку как зовут? Я ее не знаю.
«Бабушку», — кольнуло Катю.
— Бабушка Нина.
— Мамочка, давай съездим в гости к бабушке Нине! Я так хочу поиграть со щенком! Мамочка, ну давай…
— Она далеко живет. Но мы обязательно к ней съездим. А сейчас давай спать. Пора, солнышко.
— Мамочка, я еще раз посмотрю, хорошо? А потом сразу пойду спать!
— Ну, хорошо, — согласилась Катя.
Поколебавшись, она открыла телефон, включила запись.
«Марта тоже в восторге от Кельвина!» — написала она Вадиму и… отправила ролик с дочерью.
Ответа долго не было. Она уже успела уложить дочь в детской, вернулась в спальню, и лишь тогда раздался характерный сигнал.
«Красивая девочка!» — прочитала она в сообщении.
Следом пришло видео: зеленый газон, мальчик, делающий неуверенные шаги под восторженные восклицания не попавших в объектив взрослых. Улыбается, поворачивается лицом к камере…
«Зигфрид! — ахнула Катя. Включила повтор. — Без сомнения — Зигфрид… Только лет семь-восемь назад. Я видела его фотографии у Алертов, еще удивлялась сходству с Мартой. Откуда у Вадима это видео?»
«Мой сын… Я его обязательно найду!» — прочитала она следующее сообщение и, пытаясь унять бешено стучащее сердце, все еще не до конца веря в то, что случилось, подумала: «Уже нашел…»
В ожидании реакции Кати на видео Вадим включил повторный просмотр ролика с ее дочерью: рассыпанные по подушке темные локоны, заливистый смех, вот она перестала смеяться, улыбнулась в объектив…
«Такая же улыбка, как у Сережи… Удивительно, как могут быть похожи дети! И так знакомо смеется… Интересно, какой сейчас мой сын? Плохо себя помню пятнадцатилетним, разве что у мамы спросить…» — тяжело вздохнул он: так и не решился рассказать Нине Георгиевне и не был уверен, что когда-либо расскажет.
Не дождавшись нового сообщения, Вадим поставил телефон на подзарядку, посмотрел в потолок, подсвеченный фонарями с улицы, прислушался. Тихо, ни шороха, ни звука. Похоже, мама, заявившая, что Кельвин-второй так же, как прежде Кельвин-первый, будет жить в ее комнате, уснула.
«Наигрались, устали… Давно не видел на ее лице столько радости… Спросила как бы невзначай, кто был в гостях, спал в гостевой. Знала бы, кто там спал… Красивая у Кати девочка и совсем не похожа на маму. И на Генриха, насколько я его помню, тоже. По сути, какая разница, на кого она похожа? Она — дочь Кати, и это главное. Жаль, что не успели поговорить. Ее отец говорил, что свадьба через месяц, было это около четырех недель назад… Получается, со дня на день. Хорошо бы успеть встретиться… Только что я ей скажу, если она всё решила?»
Вадим растерянно посмотрел в окно, взял телефон, нашел город, в котором жила Катя, прикинул маршрут: из Минска можно долететь самолетом до Ганновера, взять машину напрокат. Надо завтра изучить расписание.
«Позвонить ей прямо сейчас? — мелькнула шальная мысль. — Нет, лучше завтра. Не ответила — значит, уже спит. И не по телефону. Утром решу…»
Второй час Катя сидела в кабинете за ноутбуком и при помощи словарей проверяла и перепроверяла письмо, написанное в адрес фонда и адресованное лично Хильде Флемакс. Информацию о том, что, вероятно, сын Ладышева нашелся, надо было донести максимально понятно, объяснив, почему она решила обратиться именно к фрау Флемакс. А для этого следовало рассказать, откуда автору письма известно, что у Вадима есть сын и что его поисками в Германии занимается именно Хильда. Дабы раньше времени всех не обнадеживать (вдруг она все же ошибается), хорошо бы сначала проверить, собрать факты, подтверждающие или отрицающие родство. Заодно поблагодарила Хильду и возглавляемый ею фонд за спасенную жизнь дочери.
Перечитав в очередной раз письмо и не обнаружив явных ошибок, она прикрепила к нему видео с мальчиком, присланное Вадимом, утреннюю фотографию, на которой улыбались Зигфрид с Мартой, и нажала «Отправить».
«Как же обрадуется Марта, если подтвердится, что Зигфрид — ее брат!» — от этой мысли на сердце стало и щемяще радостно, и тревожно.
Спать расхотелось: перевозбудилась, перенервничала. Чтобы успокоиться и отвлечься, Катя решила глянуть новости: что делается на родине, что происходит в мире. Ничего заслуживающего внимания за последние сутки не случилось. В соцсетях тоже ничего интересного: даже Веня не выложил новых фотографий, под которыми она всегда ставила «Нравится», дабы не обидеть и подать знак, что у нее все в порядке. Поколебавшись, Катя нашла в «Фэйсбуке» страницу Вадима: тоже ничего не изменилось, доступ закрыт. Подумав еще немного, она вернулась в переписку с Веней, нашла среди его друзей дамочку, которая зимой публиковала снимки с Ладышевым.
Лучше бы она этого не делала… Буквально пару часов назад Ада Лесина выложила в сеть две фотографии: на одной — кольцо с довольно крупным сверкающим камнем, на другой — мужчина в костюме и белой рубашке целует женщину в запрокинутую шею. Лица не было видно, но он очень похож на Вадима: высокий, подтянутый, широкоплечий, коротко стриженные темные волосы с легкой сединой. Ниже стоял хештег «#люблюнемогупомолвкасчастье»…
Захлопнув крышку ноутбука, Катя выключила в кабинете свет, пересекла прихожую и поплелась вверх по лестнице…
Покрутившись в кровати, Хильда поняла, что уснуть без снотворного снова не получится. Бессонница преследовала ее с того дня, как в ответном письме Вадиму она рассказала всё, что знает о Екатерине Евсеевой и ее дочери.
В ту ночь она впервые долго не могла уснуть. Думала, вспоминала, даже подняла среди ночи последнюю переписку фонда с этой женщиной. Очень странную и нечастую переписку: на идеальном немецком, но при этом сухо, без эмоций. Это было совершенно не похоже на письма других родителей, детям которых помогал фонд. Женщина словно балансировала на проволоке, боясь сказать лишнее. При этом идеальный немецкий давал повод предположить, что кто-то явно помогал ей писать эти письма. Но почему в таком холодном, отталкивающем тоне? Она даже подумала, что не зря судьба уберегла Вадима от этой женщины: она ему не пара. Он такой тонкий, ранимый, любящий, готовый ради близких на безумные с точки зрения рациональности поступки! И ради дочери Евсеевой он поступил так же. А ведь она принесла ему столько страданий!
Потому-то она так и не пересилила себя и не встретилась с этой женщиной, хотя всегда старалась лично познакомиться с родителями опекаемых фондом детей: кроме материальной хотелось оказать им еще и моральную поддержку. Особенно в таких сложных случаях, как у Марты. Но с мамой этой девочки желание общаться отсутствовало напрочь. Конечно, ребенок не виноват, но если у матери такое холодное сердце, значит, им не по пути. Вот потому и получилось, что письмо, в котором Екатерина Евсеева сообщила, что выходит замуж и ее дочь больше не нуждается в оплате медицинских услуг, Хильда восприняла с облегчением. И собственноручно вычеркнула девочку из опекунского списка.
