Взяв шампанское — какое-то польское игристое вино, в ведре с чуть теплой водой, — и два пластиковых стаканчика, он несет их в обитую черным бархатом кабинку, закуривает и начинает напиваться. «Шампанское», сладкое, как расплавленная конфета, имеет яблочный вкус и почти не пузырится, но его это не волнует. Его друзья ушли, и теперь некому отнять у него выпивку или отвлечь разговором. Но после третьего стакана время вдруг обретает странную эластичность — оно то ускоряется, то замедляется; секунды куда-то исчезают, перед глазами Декстера повисает чернота, а потом зрение снова обретает четкость. Еще немного, и он погрузится в сон или в забытье, но вдруг кто-то кладет руку ему на плечо, и он видит перед собой худую девушку в очень коротком и прозрачном красном платье. У нее длинные светлые волосы, черные на два сантиметра от корней.
— Можно мне шампанского? — спрашивает она и заходит в кабинку. У девушки очень плохая кожа, замазанная толстым слоем тонального крема, и говорит незнакомка с южноафриканским акцентом.
— Мне нравится ваш акцент! — произносит он, пытаясь перекричать музыку. Девушка шмыгает носом, морщится и называется Барбарой, но ему кажется, что Барбара — просто первое имя, которое пришло ей в голову. Она худая, у нее костлявые руки и маленькая грудь, которую он откровенно разглядывает, однако девушка ничего против этого не имеет. У нее фигура балерины.
— Вы балерина? — спрашивает он. Она снова шмыгает носом и пожимает плечами. Декстер решает, что Барбара ему очень, очень нравится.
— Что за повод? — безразлично спрашивает она.
— У меня годовщина! — отвечает он.
— Поздравляю! — Она наливает себе шампанского и поднимает пластиковый стаканчик.
— А вы даже не спросили, что за годовщина, — говорит он. Должно быть, язык у него уже сильно заплетается, потому что она три раза просит его повторить, что он сказал. Он решает не ходить вокруг да около и прямо сообщает: — Ровно год назад моя жена попала в аварию.
Барбара нервно улыбается и начинает оглядываться по сторонам, точно жалеет, что вообще к нему подсела. Общаться с пьяными — ее работа, но этот посетитель какой-то совсем странный — кому взбредет в голову праздновать аварию и неразборчиво бормотать что-то про какого-то водителя, который не смотрел, куда ехать, и какой-то судебный процесс? Она ничего не понимает и не хочет понимать.
— Давайте я вам станцую, — предлагает она, чтобы сменить тему.
— Что? — Он наклоняется к ней. — Что вы сказали? — От него разит перегаром, и он брызгает слюной ей на щеку.
— Я говорю, давайте я вам станцую, может, вас это немного приободрит? Вам бы не мешало немного взбодриться.
— Не сейчас. Может, потом, — отвечает он и кладет руку ей на колено — твердое и неподвижное, как перила. Он снова начинает говорить, но это уже не нормальная речь, а какая-то бессвязная тарабарщина, набор горьких фраз, которые он повторяет снова и снова: ей было всего тридцать восемь… мы хотели ребенка… а водитель так и остался безнаказанным… интересно, что этот ублюдок делает сейчас… отнял у меня лучшего друга… он за все ответит… всего тридцать восемь лет… где справедливость… а как же я?… что мне теперь делать? Барбара, скажи, что мне теперь делать?
Он вдруг замолкает.
Барбара, опустив голову, смотрит на свои ладони, аккуратно сложенные на коленях, будто перед молитвой, и на мгновение ему кажется, что его рассказ ее тронул, что ему удалось как-то затронуть душу этой прекрасной незнакомки. Может, она молится за него или даже плачет? Неужели он довел бедную девушку до слез? Его переполняет глубокая нежность к этой Барбаре. Он накрывает ее ладонь своей, и вдруг понимает, что девушка пишет сообщение. Всё это время, пока он рассказывал ей об Эмме, у нее в руках мобильник, и она писала сообщение! Декстера вдруг охватывает ярость и отвращение.
— Что ты делаешь? — дрогнувшим голосом спрашивает он.
— Что?
— Что ты делаешь, чертова дура? — кричит он, размахивается и ударяет ее по рукам. Телефон летит через весь зал. — Я с тобой разговариваю!
Барбара кричит на него в ответ, обзывает психом, спятившим придурком, а потом зовет вышибалу. Это тот же здоровяк с бородкой, что был с ним так любезен у входа, только теперь он без слов кладет свою огромную руку ему на плечи, другой подхватывает за талию, поднимает, как ребенка, и тащит через весь зал. Присутствующие удивленно оборачиваются, а Декстер кричит через плечо: «Ты тупая, тупая корова, тебе никогда не понять!» Он бросает на Барбару последний взгляд — та стоит, показывая ему оба выпрямленных средних пальца, и смеется над ним. Вышибала толкает ногой дверь пожарного выхода, и Декстер оказывается на улице.
— Моя кредитка! Там моя кредитка! — говорит он, но, как и все остальные, вышибала лишь смеется ему вслед и захлопывает дверь.
Декстер в ярости выбегает на дорогу и машет руками, пытаясь остановить одну из многочисленных черных машин, но все они проносятся мимо: водители не желают подвозить психа, выскочившего на проезжую часть. Он делает глубокий вдох и возвращается на тротуар; прислоняется к стене, ощупывает карманы. Они пусты; пропал бумажник, ключи — и от машины, и от квартиры. А тот, кто украл его бумажник, теперь узнает также, где он живет — его адрес значится на водительском удостоверении. Теперь придется менять замки, а к обеду придет Сильви и приведет Жасмин. Он ударяет стену ногой, прислоняется головой к кирпичам, снова роется в карманах и находит в кармане брюк скомканную двадцатифунтовую купюру, влажную от мочи. Двадцати фунтов хватит, чтобы добраться до дома. Он разбудит соседей, возьмет запасной ключ и проспится как следует.
Но двадцати фунтов хватит и на то, чтобы добраться до города, а сдачи хватит еще на стаканчик чего-нибудь, или даже на два. Поехать домой или забыться? С усилием выпрямившись и пытаясь выглядеть трезвым, он останавливает такси и едет в Сохо.
Гладкая красная дверь в переулке рядом с Бервик-стрит приводит его в подвальный притон; десять, а может, пятнадцать лет назад это место было для него последним пристанищем. Помещение неопрятное, без окон; здесь темно, клубится табачный дым и полно людей, пьющих из пластиковых стаканчиков или прямо из банок. Опираясь на соседей, он подходит к пластиковому столу, служащему по совместительству стойкой бара, но вдруг сознает, что у него кончились деньги: он всё отдал таксисту, проморгал сдачу. Придется сделать то же, что и раньше, когда у него кончались деньги, — умыкнуть первый же стакан, оставленный без присмотра. Он возвращается в зал, натыкаясь на людей; те осыпают его бранью, но он не обращает внимания. Взяв банку пива, которую кто-то забыл, осушает ее до дна, затем смело хватает вторую и забивается в самый угол. Декстер вспотел, он находится возле колонки, из которой несется музыка, глаза его закрыты, пиво стекает по подбородку на рубашку, и вдруг кто-то толкает его в грудь, отталкивает к стене; кто-то спрашивает, какого черта он делает, какого черта крадет чужую выпивку. Он открывает глаза и видит старика, приземистого, как жаба, с красным лицом.
