Но двадцати фунтов хватит и на то, чтобы добраться до города, а сдачи хватит еще на стаканчик чего-нибудь, или даже на два. Поехать домой или забыться? С усилием выпрямившись и пытаясь выглядеть трезвым, он останавливает такси и едет в Сохо.
Гладкая красная дверь в переулке рядом с Бервик-стрит приводит его в подвальный притон; десять, а может, пятнадцать лет назад это место было для него последним пристанищем. Помещение неопрятное, без окон; здесь темно, клубится табачный дым и полно людей, пьющих из пластиковых стаканчиков или прямо из банок. Опираясь на соседей, он подходит к пластиковому столу, служащему по совместительству стойкой бара, но вдруг сознает, что у него кончились деньги: он всё отдал таксисту, проморгал сдачу. Придется сделать то же, что и раньше, когда у него кончались деньги, — умыкнуть первый же стакан, оставленный без присмотра. Он возвращается в зал, натыкаясь на людей; те осыпают его бранью, но он не обращает внимания. Взяв банку пива, которую кто-то забыл, осушает ее до дна, затем смело хватает вторую и забивается в самый угол. Декстер вспотел, он находится возле колонки, из которой несется музыка, глаза его закрыты, пиво стекает по подбородку на рубашку, и вдруг кто-то толкает его в грудь, отталкивает к стене; кто-то спрашивает, какого черта он делает, какого черта крадет чужую выпивку. Он открывает глаза и видит старика, приземистого, как жаба, с красным лицом.
— Вообще-то, это мое, — отвечает Декстер и сам смеется над тем, насколько неубедительны его слова.
Жаба скалится, обнажив желтые зубы, и показывает кулак, и Декстер вдруг понимает, что хочет именно этого — он хочет, чтобы старик его ударил.
— Убери руки, старый урод, — бормочет он, а потом все кружится перед глазами, и он слышит странный звук, похожий на разряд статического электричества. И вот он уже лежит на полу, закрыв лицо руками, а старик бьет его в живот, ударяет каблуком в спину. Декстер вдыхает зловонный запах коврового покрытия, а потом вдруг плывет лицом вниз: шестеро мужчин подхватывают его за руки и ноги, как в школе в его день рождения, когда его бросили в бассейн, и он смеется и визжит, а они несут его по коридору через кухню и выбрасывают в переулок. Он падает на груду пластиковых ведер. По-прежнему смеясь, скатывается на жесткую грязную землю, чувствует вкус крови во рту, горячий, металлический, и думает: что ж, именно этого она бы хотела. Именно этого она бы хотела.
* * *
15 июля 2005 года
Привет, Декстер!
Надеюсь, ты не против, что я тебе пишу. Правда, как-то странно все это — обычное письмо на бумаге в наш-то век интернет-технологий! Но мне кажется, это больше подобает случаю. Захотелось сесть и сделать что-нибудь, чтобы отметить этот день, а лучшего способа, кажется, и не придумаешь.
Как ты там? Держишься? Мы перекинулись парой слов на поминках, но мне не хотелось тебе надоедать, так как было совершенно очевидно, что для тебя это очень тяжелый день. Ужасный был день, верно? Уверен, что ты, как и я, сегодня весь день думал об Эмме. Вообще-то, я постоянно о ней думаю, но сегодня мне особенно тяжело, и, я знаю, тебе тоже. Поэтому и решил прислать весточку, так сказать, излить свои мысли как они есть (а стоят они немногого). Ну вот.
Когда Эмма ушла от меня много лет назад, я думал, что моя жизнь развалится, и так оно и было, по крайней мере, пару следующих лет. Если честно, мне кажется, я тогда немножко спятил. Но потом познакомился с одной девчонкой в баре, где тогда работал, и на первом свидании повел ее на свое выступление. А после она сказала, чтобы я не обижался, но комик из меня просто ужасный и лучше мне все это дело бросить и просто быть самим собой. В тот самый момент я влюбился в нее, и вот мы женаты уже четыре года, и у нас трое замечательных ребятишек — по одному каждого пола. Ха! Живем мы в оживленном мегаполисе под названием Тонтон, чтобы быть поближе к моим родителям (ведь они бесплатно сидят с детьми!). Я работаю в крупной страховой компании в отделе по обслуживанию клиентов. Наверняка тебе моя жизнь покажется скучноватой, но у меня все получается, и в моей семье много радости. Можно даже сказать, что я действительно счастлив. У нас с женой мальчик и две девочки. Слышал, у тебя тоже ребенок — здорово, да?
Но зачем я все это тебе рассказываю? Мы никогда не были закадычными друзьями, да и тебе наверняка плевать, что со мной стало. Но я все равно пишу все это, и вот по какой причине.
Когда Эмма ушла от меня, я думал, что жизнь кончена, но оказалось, это не так. Я встретил мою жену Джеки. Теперь ты тоже потерял Эмму, и она уже не вернется — ни к тебе, ни ко мне. Но я умоляю тебя не сдаваться. Эмма всегда тебя очень любила. Долгие годы это причиняло мне боль, и я очень тебе завидовал. Подслушивал ваши телефонные разговоры, следил за вами на вечеринках и видел, как в твоем присутствии у нее всегда загораются глаза, как она сияет — со мной никогда не было ничего подобного. К стыду своему, признаюсь, что прочел ее дневник, когда ее не было дома, и там было столько всего о тебе и вашей дружбе, что читать это было совершенно невыносимо. По правде говоря, приятель, мне казалось, что ты ее не заслуживаешь, но, с другой стороны, я тоже был ее недостоин, что уж говорить. Она всегда будет самой умной, доброй, смешной и верной из всех, кого мы знали, и то, что ее больше нет… так просто не должно быть.
Ну вот, как я уже сказал, мне казалось, что ты ее не заслуживал, но по коротким с ней разговорам я знаю, что потом все изменилось. Ты был полным дерьмом, но потом перестал им быть, и в те годы, когда вы наконец сошлись, благодаря тебе она была очень, очень счастлива. Она вся сияла, да? Она сияла благодаря тебе, и я хочу сказать тебе за это спасибо. Я больше не обижаюсь на тебя, друг, и желаю тебе самого хорошего в жизни.
Извини, если я тут малость расчувствовался. В такие дни нам всем тяжело, особенно ее родным и тебе, но и я ненавижу этот день и отныне буду всегда его ненавидеть, каждый год. Знай, что я сегодня с тобой. У тебя замечательная дочка, и я надеюсь, что она послужит тебе радостью и утешением.
Ну вот, пожалуй, пора заканчивать. Будь счастлив, будь молодцом и живи дальше. Проживай каждый день, как последний, и вся такая ерунда. Эмма хотела бы именно этого.
Всего тебе хорошего.
Ну ладно, так уж и быть: с любовью,
Иэн Уайтхед.
* * *
— Декстер, ты меня слышишь? О господи, что ты наделал? Ты слышишь меня, Декстер? Открой глаза, открой!
Он просыпается и видит Сильви. Он лежит на полу в своей квартире, между диваном и столом, а она склонилась над ним и пытается вытащить из узкого пространства и заставить сесть. Одежда на нем мокрая и липкая; он понимает, что его стошнило во сне. Он напуган, ему стыдно, но он не может пошевелиться. Сильви ворчит и тащит его, запыхавшись, подхватив под мышками.
