Если во время первого курса лечения я так и остался до самого конца едва ли не анонимом, то теперь буквально все знали меня. Я не входил в число прирожденных вожаков, никто не считал меня героем вечной войны пациентов и медперсонала, которая, разумеется, ведется даже в таких гуманных учреждениях. Меня полюбили, потому что я был старше, знал все входы и выходы, потому что я был ответственнее других. Когда поступали новые пациенты, это я устраивал им экскурсию по Роквиллу. Я был словно престарелый ветеран, мягкосердечный и беззубый, всегда готовый рассказать пару баек и позволить поплакать у себя на плече. Я не мог не заметить, что те, кто действительно был не в ладах с роквиллским начальством, неизменно обращались ко мне.
Я научился пользоваться кинокамерой «Супер-8» и простейшим монтажным столом и уже скоро стал едва ли не официальным больничным режиссером. Мы делали самые банальные, предсказуемые вещи: снимали прыгающих людей, кадры с наездом, делали замедленную съемку, ставили пародии на «копов из Кистоуна». Вместе с товарищами по несчастью я сочинил сценарий для двадцатиминутного фильма под названием «Нападение гигантской мамочки», в котором мы сняли пациентку по имени Салли Уолш снизу, через стеклянный стол, на котором она стояла, окруженная крошечными деревьями и коровами. Уверен, все это очень способствовало выздоровлению всех участников действа. Более того, когда Митци Паппас проглотила ЛСД, которое протащил контрабандой ее бровастый братец, то за утешением она обратилась ко мне; когда Майрон Фридман стоял на карнизе, собираясь лишить себя жизни (или, скорее, заработать сложный перелом), это я сдернул его с подоконника четвертого этажа, вопя: «Майрон, умоляю, убери из окна свою тощую задницу!»; когда мечтательный Майкл Масси не вернулся с групповой прогулки по Вайону, именно меня доктор Кларк включил в поисковый отряд из пяти человек, хотя мне было строго-настрого запрещено покидать территорию Роквилла, и это я нашел Майкла, который стоял на четвереньках на заднем дворе какого-то заколоченного дома.
Третьего июня 1974 года пришло письмо от Джейд. Доктор Кларк отдал мне его после сеанса у него в кабинете.
– Не стану тебя обманывать, – сказал он. – Письмо пришло вчера, и я прочитал его. У меня была ночь на размышления, стоит отдавать его тебе или нет, и – вот, держи!
Дорогой Дэвид!
Я до сих пор в Стоутоне, хотя уже не учусь и больше не живу в «Гертруде». Если не считать, что я возвращалась за вещами, с того дня я не была в нашем старом доме. Я живу на втором этаже маленького бело-зеленого дома рядом с почтой в северной части Стоутона. Квартира великовата для одного человека, зато здесь я наконец обрела столь необходимое мне уединение. Ты, наверное, удивишься, но я освоила кое-какие способы медитации. Кита научил парень с работы, и мы втроем практикуем одну мантру: это такие слова, которые говоришь себе, приступая к медитации. Поразительно, какой прилив сил дают пятнадцать – двадцать минут, когда ты просто сидишь и дышишь. Теперь, получив диплом, я нашла применение своему дорогостоящему образованию, работая продавщицей в магазине керамики. Работа в некотором смысле замечательная, потому что мне очень нравится наш товар и к тому же я уже успела составить из бракованных изделий сервиз на сорок восемь персон. Хотя, конечно, трудно целыми днями быть на ногах и обслуживать покупателей, которые нередко обращаются со мной точно с прислугой.
В свободное время я часто езжу в Бостон: записалась на курсы психодрамы. Поначалу они показались мне такими странными! Двадцать незнакомых человек, двадцать совершенно разных личностей, разыгрывают свои сокровенные переживания на старом складе где-то на Северной верфи. Во всяком случае, пытаются разыгрывать. Лично для меня в этих курсах объединились мои давние интересы к театру и к современным методам психотерапии, две области, которые до сих пор не удавалось изучить настолько, насколько хотелось бы. Должна признаться, что к концу курса сохранился в основном интерес к театру, но Айра Вудз (преподавательница психодрамы) сказала, это потому, что меня смущают возможные последствия, а психодрама выдает мои «сокровенные переживания». Может, я немного спятила, но я записалась еще на два театральных курса: на сценографию здесь, в Стоутоне (колледж позволил мне посещать занятия бесплатно), и на основы актерского мастерства в Бостоне, которые преподает чудный, совершенно сумасшедший человек по имени Редъярд Льюис.
Мне было очень полезно оказаться в Бостоне. Это, конечно, не Нью-Йорк, но все-таки больше похоже на «реальный мир», чем Стоутон. И вообще в Бостоне я познакомилась с кучей хороших людей и даже обзавелась настоящими друзьями, хотя их и не много, потому что в основном это студенты-актеры, и притом совершенно чокнутые. Но я познакомилась кое с кем и помимо курсов. Люди эти совершенно разные. Так, среди них есть очень красивая женщина из Сенегала, работающая в магазине диетических продуктов, и пятидесятитрехлетний юрисконсульт корпорации, который в полном одиночестве живет в фантастическом пентхаусе, составляет гороскопы и знает все, что можно знать о «Комеди Франсез».
Между прочим, я получила великолепные отзывы на свою дипломную работу, в чем и твоя немалая заслуга. Некоторые из рецензентов даже советовали мне опубликовать работу, но я решила оставить писательские лавры Энн. Я все равно не представляю, кто захотел бы это печатать, но, конечно, прямо бальзам на сердце, когда слышишь от посторонних людей, что такое вполне возможно.
Старания Энн постепенно приносят свои плоды. «Нью-Йоркер» купил у нее три рассказа, все в один день. Не знаю, когда они выйдут, но, когда бы ни вышли, я решила, что не стану читать. Как я сказала ей недавно, мне хочется увидеть ее настоящее лицо, прежде чем изучать ее маски. По меньшей мере один издатель написал ей и спросил, не сочиняет ли она роман, хотя даже не читал еще ее рассказов. Он только слышал о них от кого-то из редакторов «Нью-Йоркера». Я уверена, Энн на пути к успеху. Интересно, как это на ней отразится. Когда Энн была просто нью-йоркской девчонкой, она не сомневалась, что весь мир ляжет к ее ногам, но потом был колледж, душевная травма, связанная с тем, что ее отец обогащался за счет государственных сиротских приютов, затем она вышла замуж за такого странного парня, как Хью, обзавелась семьей – все это вместе вынудило ее позабыть о девичьих мечтах. Но мне кажется, что успех вернет Энн молодость. И еще, похоже, у нее завязались серьезные отношения с одним человеком, который торгует бумагой для принтеров. Я, как обычно, разъярилась, когда она рассказала мне о нем, главным образом потому, что они познакомились через раздел «Знакомства» в каком-то журнале. По-моему, знакомиться таким способом просто унизительно и опасно, однако разного рода странности в случае с Энн работают. Я невольно восхитилась ее храбростью – я бы лично побоялась встречаться с кем-то по объявлению: только номер абонента и три строчки о том, какой он одинокий и прекрасный. Но Энн рискнула. Она вроде бы совершенно счастлива с этим новым ухажером. Они планируют поездку в Европу – морем, потому что ее друг боится летать. Я пока еще его не видела, думаю, если он продержится полгода, тогда познакомлюсь с ним.
