Теперь же он совершенно спокойно, чувствуя прочный тыл, легко писал книги одну за другой. Их публиковали, выплачивая немаленькие гонорары. В общем, если бы Алина дала ему хоть немного простора для его творчества, то богатство пришло бы гораздо раньше.
Въехав в неплохо отделанный дом, Нащокин решил-таки довести его «до ума». Он несколько месяцев бродил по комнатам с дрелью, молотком, пилой и другими инструментами. Вернувшись с работы, он каждый вечер что-то пилил, строгал, прибивал, сверлил. Так продолжалось довольно долго, пока Светлана не взмолилась:
– Миша, пощади, у нас уже как в сумасшедшем доме – гвозди в стенах через каждые два сантиметра!
Нащокин остановился, а Светлана быстро пожалела о сказанном – с этого момента Миша за молоток не брался вообще.
Дом их представлял собой небольшую барахолку. Сюда они тащили все – понравившиеся старые кресла из мебельной комиссионки, посуду из «Икеи», старый мамин комод и книжные полки родом из семидесятых. Они не продумывали каждую мелочь, они просто жили, окружая себя трогательными привязанностями. По дому бродили три кота и один мохнатый пес. Три кота – Отелло, Дездемона и самый вредный, вечно царапающийся когтями Шейлок – были любимцами Светланы. Понятно, что в быту от их литературных имен остались начальные буквы – Оти, Дези и Шей.
– И стоило выпендриваться, литературная твоя душа?! – шутил над Светланой Нащокин.
Его друг пес Кубик, если бы мог, носил бы хозяина на руках. Как только машина Нащокина появлялась в воротах, Кубик делал сальто-мортале, перелетая через все взлелеянные Светланой клумбы и первым встречал хозяина, выходящего из машины. С этой минуты он маленькой тенью следовал за Нащокиным. Когда же Михаил Семенович уединялся для творчества в кабинете, Кубик забирался под письменный стол, приваливался к ногам Нащокина и крепко засыпал. В эти минуты из кабинета доносились несвойственные творческому процессу звуки, ибо Кубик во сне имел обыкновение храпеть, свистеть и стонать одновременно.
– Миша, ты спать идешь? – окликала его Светлана через дверь.
– Не могу, Кубик на ногах улегся, посижу еще, попишу.
«Мой соавтор», – представлял Кубика Нащокин гостям.
Поздно ночью Светлана просыпалась от того, что снизу, из кухни раздавался звон посуды. И по ее наблюдениям, чем осторожнее Нащокин старался хозяйничать, тем больше шума он производил. Светлана натягивала на себя его старый длинный свитер, спускалась вниз и обнаруживала мужа, заваривающего свежий чай. Нащокин был фанатом чаепития. Он не только разбирался в редких сортах, но и знал, какой чай сколько минут надо заваривать.
– Осторожней, передержишь! – выговаривал он Светлане. – Запомни, темный оолонг и любой черный чай должны быть залиты крутым кипятком. Вода должна быть сто градусов, не меньше. А светлый оолонг градусов восемьдесят!
– Ну, ты даешь, как я отличу эти самые градусы?! Для меня что сто, что восемьдесят!
– Соображай, голубушка, – горячился Нащокин, – слышишь, чайник шумит, вот и заливай белый или зеленый. Только имей в виду, зеленый чай можно заваривать только три минуты, иначе горьким будет, словно хина.
Ночами, когда на кухне командовал Михаил Семенович, они усаживались за стол, прихлебывали из огромных фарфоровых чашек чай, грызли орешки, ели шоколад и болтали обо всем на свете. Проголодавшийся Нащокин был подвержен приступам кулинарного экспериментаторства. Светлана в эти моменты старалась не попадаться ему под руку – она на всю жизнь запомнила историю с «Храмом Соломона». «Храм Соломона», по утверждению ее мужа, было блюдо времен Наполеона.
«Видишь ли, весь смысл в том, чтобы начинка не потеряла свои соки. Чтобы под корочкой из теста было нежное мясо», – говорил он. Правда, забыл, что это должно быть мясо креветок. Где-то через два часа Светлана пыталась отделить руками и зубами жестковатое тесто, бледные панцири креветок и собственно креветочное мясо…
– Что-то не так? – воинственно поинтересовался Нащокин, глядя на ее мучения.
– Все замечательно, дорогой! – отвечала Светлана, прикидывая, как бы незаметно выплюнуть этот «Храм Соломона». Позже, усердно работая зубной нитью, она бросила взгляд на оставленный в ванной комнате гастрономический журнал. Журнал был на французском языке. «Понятно, неточность перевода!» – Нащокин просто-напросто плохо перевел рецепт.
Она привыкла к его кулинарным эскападам.
– Дорогая, – восклицал он где-то в половине третьего ночи, – не возражаешь ли ты против «омлета офинзерб»? Впрочем, если нет – могу предложить «яйца берси».
Нащокин обожал сыпать старыми названиями вполне привычных блюд. На деле выяснялось, что «омлет офинзерб» – это омлет с зеленью, а «яйца берси» – яичница с сосисками. Впрочем, любимым кушаньем самого Нащокина был «штуфат с макаронами», а попросту говоря – макароны с тушеным мясом.
В ночных посиделках принимали участие все домочадцы. И кошки, и Кубик вслед за хозяевами прибегали на кухню, усаживались, укладывались и так все вместе порой встречали рассвет.
В свободное от издательских хлопот время Светлана занималась садоводством. В начале весны она аккуратно, сверяя свои действия с множеством справочников и книг, высаживала рассаду и сеяла семена. Потом она вдруг решала, что надо все переделать, и чахлые саженцы менялись местами. К середине лета их участок напоминал колонию кротов – везде виделись свежие земляные холмики.
– Ты похожа на одного детского литературного героя, – Нащокин озадаченно взирал на разгромленную лужайку.
– Какого?
– Того, который посадил персиковую косточку, а потом выкапывал ее каждый день, чтобы посмотреть, не проросла ли она.
Светлана обижалась, но поделать с собой ничего не могла – каждый новый пример из садоводческой литературы толкал ее к экспериментам.
Все, кто видел Светлану в этот период, не могли не отметить, как она похорошела. От неуверенной, вечно «зажатой» и сомневающейся молодой женщины ничего не осталось. Светлана «расправила плечи», у нее появилась привычка громко хохотать и немного командный тон. Все подруги, бывавшие у них в гостях, заметили, что муж Светланы сама предупредительность.
– Миша, а ты не сделаешь нам чай? И принеси, пожалуйста, печенье.
Миша долго хлопотал на кухне, и через некоторое время перед остолбеневшими подругами появлялся вполне прилично сервированный поднос с чаем, печеньем и другими сладостями. Подруги в изумлении смотрели на крупного мужчину, который вопрошал:
– Светик, все нормально?
– Да, спасибо, замечательно, – бодро отвечала Светлана и как ни в чем не бывало продолжала беседу с подругой, тогда как муж бесшумно исчезал в недрах дома, словно хорошо вышколенная прислуга.
