Лили в панике заметалась по комнате. Лифчик! Нужен лифчик! И трусики!
Лифчик отпал в полуфинале, так как сзади платье было вырезано почти до талии, а одно плечо открыто. Трусики тоже создали проблему. Без них было видно, что их нет, а с ними — что они есть.
Черт бы побрал натуральный шелк!
Компромисс был найден. Лили натянула колготки, такие тонкие, что их было почти не видно на коже, а на плечи набросила газовый шарф.
Знала ли Эулалия Перкинс, даря этот шарфик Лили на Рождество, что удостоится за это доброе дело таких благодарностей и благословений?
В условиях небольшого английского городка шарфик был ужасен. По матовому полю летали золотые бабочки, а их перемежали крупные листья папоротника, для верности тоже расшитые блестящей нитью зеленоватого оттенка. Здесь, в Африке, Лили с изумлением поняла, что он почти идеально подходит к ее наряду и даже придает блеска. Во всяком случае, Герти с явным одобрением окинула Лили взглядом и кивнула каким-то своим мыслям.
В восемь часов Лили выплыла на террасу, и восхищенный — как же иначе? — взгляд Раша наполнил ее сердце щенячьей восторженной радостью. А потом наступил черед самой Лили остолбенеть от восхищения.
Разумеется, Раш был хорош и элегантен сверх меры. Смокинг сидел на нем так естественно, словно бывший солдат Иностранного легиона в нем родился. На неподвижных ногах блестели элегантные черные ботинки, стрелка на брюках была безукоризненна. И все же не Джереми Раш приковал внимание Лили Норвуд на этот раз.
От перил повернулся высокий смуглый пират со шрамом на щеке. Пират был гладко выбрит, и, как у всех смуглых людей, легкая синева оттеняла его высокие скулы. Чисто вымытые темные волосы блестели в свете свечей, в зеленовато-карих глазах прыгали золотые искорки.
Он был гораздо шире Раша в плечах, этот пират, и фигура у него была далеко не идеальной, но он и смокинга не носил. Вместо смокинга на нем был чертовски дорогой — это даже Лили со своим ничтожным опытом смогла разглядеть — черный костюм чуть мешковатого покроя, как в 30-е годы: ослепительно-белая рубаха с расстегнутой верхней пуговицей и нарочито небрежно повязанный галстук. Пират сделал несколько шагов навстречу Лили — и у нее в ушах явственно зазвучала мелодия свинга, любимейшего ее танца. Эта якобы расхлябанность движений, эта упругая походка, все выдавало в пирате превосходного танцора.
Пират склонился над рукой Лили, явственно щелкнули каблуки, а потом ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в смеющиеся, глаза Дона Фергюсона.
Впрочем, первые же его слова отрезвили Лили.
— У вас на редкость глупый вид, куколка. Закройте рот и держитесь царственно — мы же на званом ужине!
Лили возмущенно захлопнула рот и уничтожила Фергюсона взглядом. Тот расхохотался и просто повернулся к ней спиной. Ах нет, не просто. Он наливал ей шампанское. Ну и все равно грубиян!
Вечер шел превосходно. Лили старалась смотреть только на Раша, Раш блистал, как обычно, но, к несчастью, Дон Фергюсон ухитрялся вставлять настолько остроумные и уместные реплики, что Лили то и дело отвлекалась на него.
Честно говоря, злиться ей хотелось все меньше и меньше. На самом деле Лили Норвуд пребывала на верху блаженства. Тихая библиотекарша из Шропшира сидит на террасе роскошного дома в компании двух совершенно сногсшибательных мужиков, один из которых миллионер и вообще принц, а другой… ну тоже ничего себе, по крайней мере, не пьян, как обычно!
Она не имела никакого, даже самого минимального опыта общения с противоположным полом. Лили Норвуд была чиста и невинна, как Ева до грехопадения.
Мать тщательно следила за тем, чтобы маленькая Лили дружила с «хорошими девочками», не позволяла никаких походов в кино с мальчиками и с самого детства внушила дочери, что если мальчик — не говоря уж о взрослом мужчине — увидит хотя бы краешек ее нижнего белья, то это катастрофа и полная гибель репутации. Удивительно, но Лили так и не стала бояться мужчин, она просто относилась к ним так же, как к женщинам. Ей и в голову не могло прийти, что дикие выкрутасы юного мерзавца Сэма Финча при ее появлении могут означать еще что-то, кроме проявления его дурости.
Потом в ее жизни появился Стивен, скучный, как зубная боль, и приличный, как целый женский католический монастырь во главе с настоятельницей. Даже Лили, с ее полным неведением относительно вопросов пола, понимала, что к страшному слову «секс» эти отношения… отношения не имеют.
Был еще «милый Освальд» с серьезными намерениями и мерзкий мистер Саймон с его ужасающей фразой «Ух ты, ну и попка, чистое яблочко, так бы и укусил!» на пороге молочной лавки. Здесь все было ясно без слов.
Таким образом, в двадцать пять лет Лили Норвуд совершенно спокойно и умиротворенно осознавала тот факт, что ей на роду написано остаться старой девой. Этот факт не вызывал ни раздражения, ни тоски, ни огорчения, ни протеста, девушка относилась к этому, как, скажем, к форме носа или цвету глаз. Что есть, то есть.
Несколько дней, проведенных в обществе Джереми Раша, изменили ее мир, взорвали его, перевернули все с ног на голову. Лили чувствовала, как внутри нее постоянно клокочет какой-то странный вулкан, отчетливее воспринимала запахи и звуки, по-новому видела очертания вещей и людей. Словно с глаз сдернули матовую полупрозрачную завесу, делавшую жизнь тихой, спокойной и окрашенной исключительно в пастельные тона.
Лили слышала, как бьется ее собственное сердце. Очень странно, но оно билось не только в груди, но и в голове, животе, ногах, плечах и губах. Кровь кипела по жилам шампанским, Лили бросало то в жар, то в холод, и сама себе она казалась странно гибкой, словно все кости вдруг вынули из тела.
Такое воздействие оказывал на нее Раш, а Дон Фергюсон лишь дополнял картину. Возможно, будь он сегодня просто галантен, Лили окончательно потеряла бы голову, но он своими язвительными замечаниями то и дело возвращал ее с небес на землю.
Кофе перешли пить в гостиную, потому что на улице как-то резко посвежело. Раш расположился у самого камина, Лили утонула в мягком кресле, а Дон Фергюсон, странно поскучневший и посерьезневший, отказался от кофе, налил себе полный бокал коньяка и отошел к открытой двери. Оттуда немедленно потянуло сигарным дымом, и Лили вдруг стало тоскливо. Сказка кончилась. Начинался серьезный разговор. Девушка постаралась сесть прямее и несколько судорожно закуталась в свой легкомысленный шарф.
— Джереми… я так понимаю, настало время поговорить о моем отце?
— Думаю, да. О твоем предполагаемом отце. Если ты устала, можем перенести на завтра…
