— У тебя есть какие-нибудь воспоминания о том времени, когда ты была маленькой?
Раз.
Два.
Три.
Четыре.
Четыре.
Четыре.
— Нет, — отвечаю я, сохраняя невозмутимое выражение лица и строгую осанку.
Бишоп смотрит в мои глаза, его темно-зеленые глаза смеют выдать мои секреты.
— Нет.
Он наклоняется, склоняя голову и сужая глаза.
— Ты лжешь мне, Китти?
Лгу.
— Нет.
Он делает паузу, оставляя такт тишины между нами, прежде чем отступить назад.
— Хорошо. — Бишоп отходит и поворачивается, чтобы выйти за дверь. — Если ты солгала мне, я накажу тебя. — Затем парень уходит, как чертов торнадо, унося с собой целую кучу нетронутых старых эмоций. Эмоций, с которыми я упорно борюсь много лет подряд, чтобы похоронить. Вопрос из двенадцати слов вернул десять тысяч чувств, которые я так старательно пыталась забыть. Закрыв глаза, я медленно вдыхаю и выдыхаю.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Выдо…
— К черту. — Подхожу к шкафу с алкоголем и достаю бутылку Джонни Уокера. Откручиваю пробку, подношу кончик ко рту и глотаю. Крепкий виски ударяет по задней стенке моего горла, а затем опускается вниз, скрывая все чувства, затронутые Бишопом. Я смотрю на скамейку, и тут мне в голову приходит идея. Знаю, что Елена и папа уехали на неделю. Усмехаюсь, доставая телефон. Я еще не устраивала вечеринку, а поскольку Нейт устроил множество, думаю, пришло время мне поиграть в догонялки. Разблокировав телефон, я быстро смотрю на время: 7:45 вечера. Идеально. Я набираю номер Татум, и она берет трубку на втором гудке.
— Дааа?
— Тейт?
— Да, сучка. Как дела?
— Вечеринка у меня дома.
Это привлекает ее внимание.
— О? Когда?
— Ты приходи прямо сейчас. Остальные могут прийти в любое время после 10 вечера. Распространи информацию.
— Ты знаешь, я так и сделаю, — отвечает подруга.
Я так и представляю ее отсюда, ерзающую в кресле от возбуждения. Делаю глоток виски и ухмыляюсь.
— Скоро увидимся. — Положив трубку, я перебираю телефон между пальцами и слушаю, как на заднем плане громко тикают часы. Мое дыхание становится прерывистым, поэтому делаю глубокий вдох и закрываю глаза.
Это не реально. Ты здесь, старше, в своем доме. Дома. В безопасности, в тепле. Это не реально.
Раз.
Два.
Три.
Четыре.
Четыре.
Четыре.
— Почему я тебе не нравлюсь? У тебя сегодня день рождения. Ты должен быть счастлив, — прошептала я в сторону злого мальчика в песочнице.
— Потому что ты отвратительна. Потому что ты разрушаешь жизнь. Потому что я тебя, чертовски, ненавижу.
— Это плохое слово, — тихо ответила я, хотя мне так хотелось разрыдаться. Я проглотила неприятие и все равно протянула мальчику лопату.
— Мне это на хрен не нужно. Какого хрена ты думаешь, что я хочу это теперь, когда ты дотронулась до нее? Ты отвратительна. — Он поднялся на ноги, пиная песок, пока острые жала не резанули по глазам.
— Ай! — Я заплакала, не в силах бороться со слезами, которые лились по моим щекам. — Зачем ты это сделал?
— Потому что я тебя ненавижу! — прорычал злобный мальчишка, а затем устремился обратно к своей маме.
Почему он меня ненавидел? Я не сделала ничего плохого, насколько я знала. Впервые я встретила его сегодня.
— Брэнтли! — крикнула ему женщина. — Иди сюда сейчас же.
— Эй! — позвала я, вытирая песок со своего сарафана. — Тебя зовут Брэнтли?
— Заткнись, уродка.
— Мэдисон! — крикнула мама с крыльца. Она держала поднос с маленькими кексами в форме пиратов и была одета в желто-белый сарафан. Она выглядела прекрасно. Я хотела однажды стать такой же красивой, как мать. Я побежала к маме, вытирая слезы с лица. Она не обрадуется, если увидит меня плачущей, а я не хотела доставлять мальчику неприятности. Не знала почему; он был не очень хорошим мальчиком. Я должна была хотеть доставить ему неприятности.
— Брэнтли, — сказала моя мама, когда мы оба подошли к ней, наклонившись до моего уровня и продолжая балансировать подносом одной рукой. — Это Мэдисон. — Брэнтли, должно быть, был старше меня, по крайней мере, года на два. Он носил бейсболку и сердито хмурился. Не знаю почему, но он мне сразу же понравился.
— Привет! — Я улыбнулась, протягивая ему руку. Может быть, если бы я представилась, как следует, понравилась бы ему больше. Мама всегда говорила, что людям нравятся хорошие манеры. — Я Мэдисон. Это твои кексы? — Я подняла глаза на маму. — Это его кексы? Вот почему они синие и почему мне нельзя их есть? — Мама нервно посмотрела на Брэнтли и на меня.
— Мама? — снова спросила я. Она начала ерзать, что делала только когда нервничала.
— Да, дорогая. Почему бы вам с Брэнтли не пойти поиграть, пока мы с Луканом перекинемся парой слов. — Я, должно быть, была в замешательстве. Лукан? Подведя глаза к незнакомому человеку, что стоял рядом с моей мамой, я рассматривала черные брюки костюма, пока, наконец, не обнаружила ледяные голубые глаза, загорелую кожу и светлые волосы. Мужчина смотрел на меня грязным взглядом, который заставил меня прижаться к маминым ногам. Он опустился передо мной на колени.
— Ну, здравствуй. Ты, должно быть, Мэдисон.
Я кивнула, завернув руку в мамино платье с оборками и прикрыв ею рот.
— Да.
— Я Лукан.
— Привет, Лукан.
Он наклонился вперед, его глаза прищурились.
— Думаю, я буду называть тебя Сильвер.
Я втягиваю воздух. Брэнтли? Какого хрена? Помню часть того дня и сейчас. Помню его так ярко, что меня немного пугает, что я не помнила его до этого момента. Мы с Брэнтли встретились? Я была на его дне рождения? Остальная часть того дня немного размыта, но там было гораздо больше, потому что помню, как ехала домой с мамой и папой позже тем же вечером. Так что целый день остался неучтенным.
Может, я могу спросить у папы?
Хмурюсь, хватаясь за стеклянную бутылку. Теперь я никак не могу доверить отцу хоть что-то. Могу ли я доверять вообще хоть кому-нибудь? Я знаю, что могу доверять Татум, но опять же, в какой-то момент я полностью доверяла и отцу. Я бы вверила ему свою жизнь — и я верила ему неоднократно, но он все равно подвел меня.
Могу ли я кому-нибудь верить?
Могу ли я доверять себе?
Мой мозг затуманивается, как белый шум в ушах.
Что-то случилось. Что-то переключилось во мне с тех пор, как Бишоп задал этот вопрос. Это запустило темную часть моей души, которую я больше не хочу признавать.
Была ли я когда-нибудь в безопасности? Даже когда была маленькой девочкой, кажется, что взрослые, которым я доверяла, и люди, с которыми должна была быть в безопасности, подвели меня. Чувствуя себя более чем подавленной своими мыслями, я подношу ободок бутылки к губам, делая еще пару глотков, пока не перестаю ощущать жжение в горле, и все вокруг не немеет.
— Никому не верь. Никого не бойся. К черту всех, — шепчу я себе, откидывая длинные волосы с лица. Ухмыляясь, я иду к лестнице и поднимаюсь. Надеюсь, что у Татум не займет слишком много времени, чтобы добраться сюда, но опять же — могу ли я действительно верить ей?
Когда открываю дверь своей спальни, меня охватывает ощущение силы. Я никому не доверяю, а это значит, что никто не может причинить мне боль. Никто не может прикоснуться ко мне. Я неприкосновенна благодаря этому откровению. Меня нельзя обидеть снова. Я буду бороться за свой контроль и свою свободу, ради той маленькой девочки. Ради той сломанной части меня, которая жаждет этого. Хлопнув дверью спальни, делаю еще один глоток Джонни Уокера и смотрю в сторону своего шкафа.
Ухмыляясь, ставлю бутылку на комод и иду к шкафу. Включив свет, я нахожу черные узкие джинсы. Они порваны на коленях и облегают, как вторая кожа. Схватив их, я пробегаюсь пальцами по всем своим топам, выбирая самый откровенный из них. Прямой топ без бретелек, который показывает подтянутый живот. Глядя на оба предмета, у меня в голове мелькает идея. Отнеся одежду в комнату, бросаю ее на кровать и открываю ящик с нижним бельем, доставая чулки в сеточку. Да, это идеально. Несу все в ванную — и бутылку старого приятеля Джонни Уокера — закрываю сторону Нейта и свою дверь и включаю душ. Скользнув под горячую воду, беру с собой бутылку и сажусь на пол ванны. Обняв виски, я зажмуриваю глаза, когда появляются первые капли слез. Струйки воды, стекающие по моей плоти, по рукам, словно шторм, напоминают мне о прикосновениях Черной Пятницы.
