- То есть любит?
- Будем справедливы: такой пункт в законодательстве не прописан, - попытался свести все к шутке Грачёв.
- Знаешь, пап, мне от всего этого как-то не по себе, - парень поёжился.
- Если не по себе – давай обнимемся. Больше мне тебе нечего предложить. Вот еще предлагаю правду. А что делать – это ты уж сам решишь. Вешаться только не побежишь, надеюсь? Бедный травмированный ребенок, - издевательски пожалел мальчика Грачёв и поднялся с дивана. – Ну как, будем обниматься?
- Определенно будем, - Лёва посмотрел на него исподлобья и тоже встал. – Маму, конечно, очень жаль, особенно с таким детством. Но разве человек не сам отвечает за свой выбор в жизни?
- И так и не так, Лев, - Даниил обнял мальчика, похлопал по спине. - Есть и кое-что, через что трудно переступить.
- Кстати, ты совсем по-другому пахнешь. Ну, видно, что ты свой. Не как тот дядька ужасный, - признался Лёва.
- Хорош уже к людям принюхиваться! И как только ты родство по запаху определяешь? Мне бы так, - Даниил отстранил мальчика и посмотрел ему в глаза. – Меня вот глаза твои удивляют. С близкого расстояния есть в них что-то очень мамино. Хотя не мамин цвет. Но ощущение как от мамы. Чего-то нечеловеческого. Я еще в твоем детстве заметил. Но уже давно близко в тебя не всматривался.
- Это мне нужно было в тебя всмотреться повнимательнее. Знаешь, что бы ты там ни говорил, а это мама виновата. Она меня неправильно ориентировала. Чтобы я держал тебя на расстоянии. И я повёлся. Я только в последний год начал переставать зависеть от маминого мнения.
- Я просил тебя не винить мать, отнестись с сочувствием и снисхождением.
- Я помню. Но всё равно не хочу её сейчас видеть. Ни ей сын не нужен, ни даже с тобой не разрешила сблизиться. Ни себе, ни людям.
- Ты очень категорично формулируешь. Прямо как хрестоматийный подросток-максималист. Сын ей нужен, да еще как.
- Может, сын и нужен, но точно не я. Я ей даже будто и не сын. Для мамы я, наверное, точно как-то не так пахну.
- Да что ты прицепился к запахам?
- Я, кстати, готов к тому, что мама не изменится по отношению ко мне.
- Ерунда. На самом деле, ты надеешься на другое. Мне-то хоть не ври. Только скажи: зачем тебе оно?
- А тебе зачем?
- Ну, со мной-то понятно. Я мужик, я влюблён. И даже я уже смирился.
- Мне-то не ври, - подколол Лёва, усаживаясь обратно на диван.
- Допустим, вру, хрен с тобой. Ну а тебе что с нее, этой материнской, прости господи, любви? Вот образование у твоей матери получать – это я понимаю, качество. А любовь… Может, ну ее в баню, а? Ну не умеет твоя мама этого.
- Нет, - подумав, ответил Лёва. – Если она меня полюбит, я пойму что-то, чего раньше не понимал. Что-то новое.
- И что же это?
- Сам не знаю. Я же пока не понимаю.
- О! Это глубоко, - захохотал Грачёв. – Сам-то понял, что сказал?
- Сказал, что чувствовал.
- Ладно, оставим пока. Философ ты мой.
- Ну хоть ты смотри меня не разлюби.
- Договорились. Здесь тебе ничего не грозит.
- А то ты тогда на Некрасова на меня волком посмотрел.
- Ой, не напоминай мне об этом! – шутливо застонал Грачёв. – Напиться тогда хотелось до ужаса. Раз в год, ёптить, а! И то не дали. Скажи спасибо, что я тебя не придушил тогда.
- Спасибо! А ты точно меня не разлюбишь?
- Точно, Лёва. Не разлюблю, хотя никаких поблажек тебе не будет. Любовь я вижу как конструктивное чувство. Так что спуску тебе не дам. Ни хныкать, ни лениться со мной не прокатит.
- Да я уже понял. Ну если уж ты меня маленьким засранцем любил, - подытожил Лёва. – Тогда конечно. А мы во что-нибудь играли с тобой?
- Ну, играли, конечно. Прятки, догонялки, машинки… снежки зимой. Только, Лёва, не очень-то много у меня было времени на игры. Чаще я старался совмещать работу и тебя. Так что твоей любимой игрушкой быстро стали бумажки, цифры и слова. Разве до сих пор ты не в то же самое играешь?
- А ты был со мной ласков или строг?
- В раннем детстве? Скорее ласков. Видишь ли, я не хотел, чтобы мамина отстраненность на тебе негативно отразилась.
- Да просто она всегда так ко мне относилась… словно я – чужой, который вылез из ее тела неведомо как. Как в том фильме… Она меня сторонится. И боится. Предпочитает не связываться. Заметил?
- Заметил. Что наш разговор приобретает опасный характер, - твердо остановил Даниил. – Так глубоко залезать в дебри маминой психологии я бы тринадцатилетнему пацану не советовал, будь он хоть юным гением типа тебя.
- Давай тогда про тебя поговорим.
- А что про меня?
- Почему она тебя не любит? Как ты сам-то ее полюбил такую?
- Такую – какую?
- Ну, странную?
- Не тебе решать, что странно, а что нет, Лёва. Не стоит торопиться вешать ярлыки на людей. Мама твоя была в очень плохом состоянии, когда ты родился. Физически она восстановилась в кратчайшие сроки и попыталась забыть беременность и роды как страшный сон. И тебя как побочный продукт. Она так и не поняла, откуда этот ребенок в ней взялся. Сразу сказала: «Образование я ему дам. Насчет остального – не знаю». С тех пор мало что изменилось. Я, конечно, не сразу влюбился – я был ошарашен такими изменениями в жизни; но эта девочка, у которой родился ребенок, а она вообще ничего не знает о мужчинах, вызвала у меня живейший интерес. Так все и началось. Начал в ней разбираться и потонул. Да еще общая жизнь в одном вузе, совместная работа… всё это дополнительно сплачивает.
- Ну, всё равно выходит, что ты сначала полюбил ребенка, а потом уж мать.
- Полюбил ли, Лёва? Сначала к ребенку была не любовь, а все-таки ответственность. Потом уже ребенок заинтересовал. Ребёнок от женщины, которую любишь. Я, конечно, всегда старался смотреть на тебя как на отдельную личность. Но находить в тебе мамины черты мне было приятно. В ней соседствует этот взрослый профессионализм и детская беспомощность, стойкость и слабость, и эта нечеловеческая сила… И ее веселость, куражливость, тяга к приключениям, ее страстность, ее этот анализ всего на свете, вот прямо как у тебя – всё вместе. Сам, что ли, не чувствуешь?
- Чувствую. Колдовство.
- Именно.
- Ну а ты же ведь тоже колдовской. Я в последнее время размышляю, что многое в моей жизни всё-таки – результат твоего воспитания.
- Да! – с нарочитым восторгом воскликнул Даниил. – Хвали и восхищайся. Что же ты замолчал? Продолжай, пожалуйста. В детстве ты меня считал очень классным.
- Я и сейчас того же мнения.
Глава 10. Двойник не дремлет.
Оба обернулись, услышав шаги в прихожей. Зашуршал мокрый зонт.
- Ух ты. Смотри, какие, Лёва, к нам гости. С чем пожаловала? – Грачёв торопливо поднялся навстречу Юлии, с энтузиазмом сжал ее голову здоровенными ручищами и поцеловал в лоб. Лёва поймал себя на том, что ему приятно наблюдать это. Когда он был поменьше – шипел и изображал отвращение, завидев подобную сцену нежности; ни Даниил, ни Юлия не позволяли себе в присутствии мальчика ничего лишнего – но даже просто застав их за обыкновенными дружескими объятиями, он презрительно кривился. Сейчас Лёве показалось, что он в нормальной семье. В семье, где все любят друг друга. Разве это такая редкость, такая запредельная мечта?
- Воздухом решила подышать, - Юлия смотрела сумрачно. – Вот, значит, тут у тебя как. А что это у вас у обоих морды раздербанены?
- Да это я к нему полез. Нарушил приличия, - сознался Лёва после короткой паузы.
- Значит, вы подрались?
- У нас весело, - неопределенно намекнул Даниил, коротко обнимая Лёву одной рукой. – Желаешь присоединиться?
Юлия растерянно таращилась на них, не зная, как реагировать: то ли рассердиться, то ли поддержать шутливый тон.
- Интересно, меня тоже отмутузят, ежели не вольюсь в вашу светскую компанию?
- Никто не собирается тебе мутузить, если ты примешь правила поведения в этом доме.
- Правила поведения? Да ты совсем сдурел, что ли? – удивилась Юлия. – И кто их устанавливает?
