с головой не дружишь?
Раскатисто-громкий голос Марка, пронесшийся по помещению, заставляет подпрыгнуть на месте не только меня, но и милую девушку-аптекаря.
Зажмурившись, оборачиваюсь и, открыв глаза, встречаюсь со злющими, сверкающими глазищами напротив.
— Сколько с нее? — Марк переводит взгляд на аптекаря, и не дожидаясь от девушки ответа, молча вынимает бумажник из внутреннего кармана пальто, достает из него очень крупную купюру и, положив ее на стойку, добавляет: — сдачи не надо.
А я таращусь на этого ненормального, не в силах пошевелиться. Ему что деньги лишние, что ли? Куда столько?
— Пошли, — хватает меня за плечо и ведет к выходу, а я спиной чувствую на себе прожигающий взгляд девушки-аптекаря.
— Но я…Пусти меня.
— Щас, топай давай, разговаривать будем без свидетелей, — он произносит это таким тоном, что у меня все внутри леденеет.
Не хочу я с ним без свидетелей разговаривать, и при свидетелях тоже не хочу. И какого черта он вообще здесь делает? Неужели действительно искал? Нет, вероятность подобного развития событий я предполагала, но логичнее было бы искать меня на остановке ближайшей, а еще лучше — вообще не искать.
— Зачем ты это делаешь? Отпусти меня, пожалуйста.
— Чтобы ты опять сбежала? — он останавливается под навесом, как только мы выходим из аптеки.
— Я не была в заточении, чтобы сбегать, я просто ушла, — говорю вполне серьезно.
— Так, пошли, нечего на холоде стоять, в машине поговорим.
— Я никуда не пойду.
— Ты вся мокрая, у тебя температура, на улице льет, как из ведра, а тебе некуда идти. Не вынуждай меня грубить, пожалуйста.
Я и правда промокла до нитки, кто же знал, что на улице меня ждал ливень. Но не возвращаться же только лишь поэтому в квартиру этого, слишком непредсказуемого человека. И зачем только пошел за мной? Я ведь ни о чем не просила, и за ночлег с едой заплатила.
— Я не хочу с тобой никуда идти.
— А тебя никто не спрашивает. Ты воспаление легких подхватить хочешь? Этого добиваешься? Ты чем думала, когда раздетая и с температурой под проливным дождем шлялась?
Ответить он мне не позволяет, заключает мою ладонь в свою огромную, и просто тащит к машине, стоящей неподалеку. На улице действительно льет, как из ведра, и стоит только выйти из-под навеса, как на нас обрушивается поток ледяной воды.
За то время, что я находилась в аптеке, ливень только усилился. Пока преодолеваем расстояние до машины, я успеваю окончательно промокнуть, что называется «насквозь». И когда Марк открывает передо мной двери своего автомобиля, ежусь, вздрагивая от промозглого ветра, но в машину лезть не спешу. С меня же вода не просто стекает — льется. Куда мне в таком виде в машину.
— Чего стоишь, садись давай, — морщась от бьющих в лицо крупных капель, приказывает Марк.
— Я все испачкаю, испорчу.
— Ты нормальная вообще, лезь давай, это всего лишь машина.
Не спорю больше, сажусь в машину, понимая, что не отстанет он от меня, а веселить, пусть даже немногочисленный народ вокруг, у меня нет никакого желания.
А вообще, это так странно, я всегда считала, что мужчины очень ревностно относятся к своему авто. А тут…
«Это всего лишь машина».
Заняв водительское место, Марк заводит двигатель, но выезжать на дорогу не спешит.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает, включая печку.
— Нормально, — отвечаю тихо, опустив глаза на промокшие джинсы.
— Еся, давай ты не будешь мне врать.
— Я и не вру.
Я действительно не лгу, чувствую себя вполне сносно, знобит немного и ломота в костях, но в целом жить можно. Это всего лишь банальная простуда.
Дергаюсь от неожиданности, когда мне на лоб внезапно ложится мужская ладонь.
— Ты горячая, — констатирует Марк, и недовольно качает головой, поджимая губы в тонкую линию. Словно сдерживает себя, чтобы не выдать очередную грубость.
— Это у тебя ладонь холодная.
— Что за дурость, Есь? — переводит тему. — Ты почему ушла, да еще и в таком виде, на улице не май месяц, — смотрит на меня пристально, и взгляд у него такой колючий сейчас.
И я теряюсь, просто не знаю, что ему ответить. Ушла, потому что испугалась? Потому что он до ужаса непредсказуемый и меня пугает. Потому что боюсь, что в следующий миг он передумает и я ничего не смогу сделать, не смогу сопротивляться даже, реши он…
Качаю головой, прогоняя совершенно не к месту возникшие, дурные мысли.
— Ты меня боишься, что ли? — догадывается.
Молча отворачиваюсь к окну.
— Посмотри на меня, Еся, — произносит твердо, чеканя каждое слово, — Еся, — повторяет и я выполняю его просьбу-приказ. Смотрю на него, глаза в глаза, и, наверное, у меня на лице все написано, потому что больше ничего не говоря, Марк поворачивает руль, устремляет взгляд в зеркало заднего вида, и выезжает на проезжую часть.
Всю дорогу он молчит, и на меня не смотрит, даже останавливаясь на светофорах, не пытается продолжить разговор, чем снова меня пугает. Эти его перемены явно ничего общего с нормальным поведением не имеют.
— Я не поеду к тебе, — наконец, не выдержав, я нарушаю тишину.
— Поедешь, — отвечает, на меня не глядя, — хватит вести себя как ребенок, ты в больницу загреметь хочешь? Тебе некуда идти, — продолжает гневно, все также не сводя взгляда с дороги.
— Я что-нибудь придумаю.
— Например, обратишься к своему «важному» человеку? — бурчит недовольно, и чего прицепился?
— Это не твое дело.
— Мое, раз уж ты то и дело у меня на пути встречаешься.
— Я…
— Хорошо, давай так, сейчас ты звонишь или пишешь своему важному человеку, и я везу тебя к нему, так уж и быть передам из рук в руки. Согласна?
— Нет, — выпаливаю слишком быстро, даже не подумав, насколько испугано звучит мой голос.
— Нет? — усмехается криво.
— Я не буду никому звонить и писать.
— Тогда мы едем ко мне и это не обсуждается. Хватит капризничать, у тебя выбора все равно нет.
К моменту окончания нашего бессмысленного со всех сторон спора мы как раз подъезжаем к дому Марка. Припарковав автомобиль, он молча выходит из машины, а мне не остается ничего, кроме как выйти следом.
Дежавю какое-то. Он закрывает машину, берет меня зачем-то за руку, словно боится, что сбегу, и ведет в сторону подъезда в полной тишине. В такой же гробовой тишине мы вызываем лифт и добираемся до квартиры, которую я тактично покинула меньше часа назад.
— Снимай давай, — снова раздается приказ, стоит мне только перешагнуть порог квартиры.
Не дожидаясь, пока я хоть немного приду в себя, Марк снимает с моих плеч рюкзак, после чего разворачивает лицом к себе и, развязав тугой пояс, стягивает с меня совершенно мокрое пальто, а потом ощупывает меня зачем-то, нагло шаря руками по моему телу.
— Не надо, не трогай, пожалуйста, — отступаю на шаг, не то чтобы мне совсем уж неприятны конкретно его прикосновения, я в принципе не очень хорошо переношу любые касания.
— Я просто потрогал свитер, он, кстати, мокрый.
— Я знаю.
— Если знаешь, то разувайся и шагай давай, нечего в мокрой одежде стоять, — произносит недовольно. Сам снимает с себя верхнюю одежу. — Иди пока переодевайся, я повешу пальто сушиться.
Не возражаю, схватив рюкзак, быстро прохожу внутрь и уже через несколько секунд скрываюсь за дверью предоставленной мне комнаты. С момента моего ухода в ней ничего не поменялось, даже купюры, оставленные мною на кровати, лежат на том же самом месте.
Вздохнув, ставлю рюкзак на пол, и лишь открыв, его понимаю, что вещи в нем тоже пострадали от проливного дождя. Все, за исключением нижнего белья и документов, хранившихся в полиэтиленовых пакетах, промокло насквозь. Там и так вещей не много было, а теперь, у мне и вовсе не во что переодеться.
Пока стою, коршуном нависая над пострадавшими вещами, раздается стук в дверь, а следом, не дожидаясь разрешения, входит Марк. И, возможно, в другой ситуации, я бы ему что-то предъявила, но это его квартира, а меня тут вообще быть не должно. И зачем, спрашивается, уходила, если вернули меня сюда меньше, чем за час.
— Держи, — обращает на себя мое внимание парень, протягивая мне какую-то одежду. — Это костюм сестры, вы с ней одной комплекции.
Машинально беру из его рук протянутые мне вещи.
— Твои, я так понимаю, промокли, — он не спрашивает, утверждает, кивая на рюкзак.
— Промокли, — подтверждаю.
— Переодевайся, я заброшу все в машинку, — произносит, и как ни в чем не бывало продолжает стоять, словно не понимая, что при нем я раздеваться не буду.
— Я… ты не мог бы выйти?
— Зачем? — удивляется вполне естественно, и расплывается в какой-то хитрой улыбочке. — Стесняешься? — подходит ближе, вынуждая меня отступить.
Правда, отступать долго не получается, потому что уже через несколько секунд, я упираюсь спиной в стоящий позади шкаф, загнав себя в тупик.
А Марк, скалясь, словно зверюга,
