Из Норвегии спокойно выеду к знакомой в Данию. Однокурсница бывшая, вышла там замуж, мы по интернету неплохо общались, Леська звала все время, говорила, что нечего мне с моими талантами преподавателем прозябать… Можно работать в художественной галерее, а там, чем черт не шутит…
Конечно, отец мог возразить, что к знакомым нельзя… Но не под своим же именем… Да и не будут меня искать долго, пока спрячусь, а потом… Леську тоже подставлять – не дело, мне и Светки моей за глаза хватило… Ох, надеюсь, что ее полкан не стал опять подполом…
Нет, если в Данию нельзя в Леське, тогда в Германию. Туда-то можно. Или тоже нельзя?
Я так увлекалась мысленными построениями диалога с отцом, что доходило чуть ли не до разговоров вслух по ролям. И в этих разговорах я неизменно одерживала верх, приводила аргументы…
В жизни, кстати, такого ни разу не было. Папа – очень авторитарный человек. До сих пор удивляюсь, как это мне позволили после всего случившегося жить своей жизнью так далеко от него…
Дверь открывается, я делаю шаг навстречу…
И мгновенно шарахаюсь ближе к комнате, замираю у стены, вытянувшись по струнке.
Потому что за порогом – не отец.
Высоченный, одетый во все черное, совершенно чужой человек!
Он заходит в квартиру, видит меня и дверь за собой закрывает.
Звук отчетливо отдается в моем воспаленном страхом и надвигающимся безумием мозгу – захлопнувшейся крышкой гроба.
Настолько страшно, что даже дышать не могу. Мне так жутко не было даже тогда, когда человека на моих глазах убивали, потому что там опасность не понималась. И мне, идиотке, казалось, что ее нет, опасности. Если не буду дергаться, конечно.
А вот сейчас…
Не могу дышать, и взгляда оторвать от стоящего на пороге мужчины не могу. Говорят, что если заглянуть в глаза убитого человека, то в зрачках можно увидеть отражение убийцы…
Отражение вошедшего у меня сто процентов отпечатается намертво, и не только в зрачках…
Он высокий. Высоченный! Одет во все черное, настолько сливается, что даже невозможно разобрать, что именно на нем. Куртка? Толстовка? Пуховик?
Кепка черная закрывает половину лица. Только и видны – четко очерченные губы и жадно блестящие глаза.
— Дыши, — тихо говорит мне незнакомец, и от его голоса все внутри замирает.
Открываю рот… И начинаю дышать. Тут же ощущаю, что от недостатка кислорода и его слишком быстрого восполнения голова кружится дико. Колени подгибаются и дрожат.
Пальцы скребут по стене.
Руки… У него в руках нет оружия. Это, конечно, ничего не значит, но…
Он делает шаг вперед, осматривает мою беспомощно распластавшуюся по стене фигуру, усмехается.
И именно эта усмешка, ленивая и снисходительная, кажется смутно знакомой…
И фигура – тоже…
И весь его вид – на фоне дверного проема… Что-то…
Но паника в голове не дает сосредоточиться, отбрасывает ненужные смутности, как нечто несущественное.
Потом, потом…
Он ведет себя не как убийца, а как человек, ожидающий увидеть то, что и увидел, собственно…
Открыл дверь ключом…
Где взял?
Папу не могли заставить, не могли знать… Значит, папа сам дал этому человеку ключ от квартиры и адрес, сообщил, что я здесь.
Я никому не доверяю, но папа, видимо, доверяет. Ему.
— Не падай, — опять говорит мужчина и делает еще шаг ко мне. Осторожный. Медленный. Словно не хочет спугнуть.
И смотрит. Внимательно так. Глаза поблескивают из-под черноты кепки. И губы, жесткие на вид, кривятся в холодной усмешке. Знакомо.
Откуда? Откуда? Или я от напряга с ума сошла все-таки?
— Меня прислал твой отец, — снова говорит он и немного подбивает пальцами козырек кепки, задирая его чуть выше.
И я узнаю его.
Сразу.
Я художник, память на лица отличная… И забыть мужчину, с которым больше года назад провела праздничную ночь четырнадцатого февраля, при всем желании не смогла бы.
Мгновенно пересыхают губы, в голове – бедлам!
Он… Отец его знает? Откуда? Давно? А про то, что он со мной делал? Тоже? Нет? А он сам… Я имени не говорила… Он уверен, что меня зовут Света… Наверно…
Тем утром я просто сбежала же. Даже взгляда прощального не бросила на своего случайного любовника, спокойно раскинувшего руки по кровати во сне. Так стыдно было почему-то, так глупо… За кого он меня принял? Оно понятно, за искательницу приключений… Надо же… Ну кто еще после виртуального знакомства припрется поздно вечером к незнакомому мужчине в номер? Только распущенная женщина, ищущая случайный радостей… Именно за такую он меня и принял, когда, открыв дверь номера, просто затащил внутрь и заткнул возмущения и попытки объяснить ошибку поцелуем.
После поцелуя мне как-то резко перехотелось объяснять ошибки… Так что, наверно, он прав в моем определении. Я – на редкость распущенная женщина…
Но, с другой стороны, это была всего одна ночь… И я знала, что он меня больше не увидит, потому что проездом в городе, Светка говорила…
Каким образом он оказался здесь? На другом конце страны, практически?
И отец… Откуда он знает отца? И меня… Узнал? Нет?
Все эти панические мысли занимают едва ли пару секунд, за время которых мужчина проходит по комнате мимо меня, аккуратно выглядывает в окно, разворачивается.
— Николай Николаевич попросил тебя спрятать.
Он возвращается обратно и проверяет санузел и кухню.
Затем идет в комнату и, никак не реагируя на то, что я по прежнему стою, прилипнув к стене, подхватывает мою сумку и принимается ее потрошить, совершенно без какого-либо стеснения.
Я все еще не могу сделать ни одного шага. Я даже дышать толком не могу еще, лишь пялюсь на него неотрывно.
— За тобой следят, так что уходим из города оперативно.
— Как они нашли меня? — тут же отмираю я.
— Похоже, прикрепили хвост. Хвост стуканул, у нас с тобой пару часов форы, — он суёт во внутренний карман своей куртки мои документы. Сумку берёт под мышку.
Он меня не узнал… Ну конечно, не узнал!
Я от этого испытываю… Облегчение? Досаду? Вообще непонятно, что испытываю, но, по крайней мере, начинаю шевелиться.
От того, что я узнала его, а он меня нет, чувствую внезапную дурноту, слабость. Ещё и знакомый моего отца, ещё и с такими страшными новостями.
Я же попала серьёзно, такие люди подняты, такие связи задействованы. Единственный свидетель убийства очень важного чиновника, который помогал отмывать огромные суммы денег из бюджета. Ещё и криминал. Одним словом, я не доживу до суда.
Здесь. И потому надо срочно приходить в себя. И спасаться, пользуясь помощью отца. Сам не смог приехать, похоже… Потом выясню причину, обязательно, а пока…
Кирилл… Да, его зовут Кирилл, если, конечно, Светке не наврал в переписке… Он хватает меня за руку и тащит за собой. Закрывает дверь, смотрит вниз, в лестничный пролёт.
Потом резко дергает меня обратно к двери. Мы возвращаемся в квартиру.
Не знаю, что он услышал или заметил там, внизу, я лично ничего не увидела, но спорить с ним и возражать не собираюсь, конечно же.
Он откуда-то знает, что на балконе есть выход на крышу. Наверно, тоже папа предупредил. Лишнее подтверждение, что это – точно его человек… Хотя, если и не его, что я могу сейчас сделать? Только надеяться…
И я, забираясь вверх по лестнице и чувствуя, как он подталкивает меня за попу вверх, очень сильно стараюсь надеяться… И почему-то сразу становится легче на душе.
Веселее.
Я не одна!
Только сейчас приходит осознание, насколько я была испугана, насколько заторможена просто от этого дикого ощущения беззащитности своей, одиночества, ненужности…
А вот сейчас, оказавшись за спиной сильного, решительного мужчины, ощущаю ту самую поддержку и защиту, которой, оказывается, недоставало.
Мы бежим по инею, покрывающему битумную крышу, а я чувствую себя живой! И верю, что спасусь! Все же, сидеть на одном месте и ждать непонятно чего, верней, понятно, да… Это было гораздо сложнее.
