— Ты — да… Ты знаешь меня неплохо, а вот я… Даже брата родного толком не знаю, — отвернувшись к окну, девушка уставилась невидящим взглядом уже туда.
Эта встреча навсегда останется в ее памяти. Дима, бросившийся к ней, искренне улыбающийся, радостный, сыплющий какими‑то невозможными планами, идеями… Он даже не пытался извиниться за то, что натворил, не пытался раскаяться, объясниться. Просто посвящал ее в свои планы по освобождению. Не чувствуя ни стыда, ни сожаления. Снежана слушала его и не верила в то, что все это происходит на самом деле. С ней и Димой. А еще вспоминала того Диму, каким он был в детстве, в юности, три года тому, и не понимала, как могла пропустить момент изменений. Видимо, он все же не менялся, просто она не в состоянии была увидеть.
— Снеж, — из этих мыслей ее выдернул очередной оклик Марка.
— А?
— Через неделю процесс.
— Я помню.
Кроме как проблемами Димы, в последнее время они жили этим процессом. Нервничали все, при этом активно пытаясь всячески друг друга подбодрить.
— Давай потом куда‑то уедем.
— Куда?
— Не знаю, куда ты скажешь.
— Я не могу, Марк. Здесь Дима, я должна…
— Ты сделала уже больше, чем была должна. А теперь грызешь себя. Перестань. Даже Катя говорит, что ты замкнулась.
— А больше она ничего не говорит?
— Говорит.
— Что?
— Что я плохо исполняю свои обязанности, — мужчина хмыкнул, а Снежана наконец‑то обернулась.
— Какие обязанности?
— Если я не ошибаюсь, ты назвала их обязанностями океана, Катя сформулировала иначе, но суть та же…
Снежана улыбнулась, пусть через силу, но это уже прогресс.
— Ты отлично справляешься с обязанностями океана, Марк, проблемы во мне. И здесь не поможет ничего.
— Посмотрим… — спорить Самойлов не стал. А своим "посмотрим" пригрозил, что помочь‑то он поможет, просто хотел сделать это по — хорошему.
— Ты видел Ждана? — смиряясь с этим, Снежана перевела тему. Видела, что мужчина напрягся, но быстро взял себя в руки.
— Я не буду с ним встречаться, Снежка. Я не люблю пинать ногами лежачих. Пусть гниет в тюрьме годами, этого мне достаточно. Мне нечего ему сказать, а слушать то, что он мог бы сказать мне — не интересно.
— Его точно не выпустят?
— Точно.
— А Лена?
— И с Леной все тоже точно.
— Скорей бы суд… — Снеже казалось, что когда пройдет процесс, станет хоть чуть — чуть, но легче. Потому она так же, как другие его участники считала дни, каждое утро мысленно зачеркивая очередную дату.
— Уже скоро, Снежка, совсем скоро.
* * *
Когда Диме сказали, что к нему пришли, он удивился. Удивился потому, что адвокат у него в этот день уже был, Снежка только уехала, а больше никого "принимать" он и не надеялся.
Когда же увидел, кто именно ждет… Он удивился, потом почувствовал, как к горлу подкатывает страх, с которым получилось быстро справиться. Тут‑то Самарский не сделает ему ничего, а потом усмехнулся. Долгожданная встреча. Долгожданная для обоих.
Его ввели в специально отведенную комнату, расстегнули наручники, нажав на плечи, заставили сесть на стул у стола.
Все это проделано было в тишине. Потом, глядя уже на Яра, тюремщик пояснил, что делать тот право имеет, а что нет, а после, удостоившись кивка от Самарского, покинул комнату. За мужчиной захлопнулась дверь.
— Ну что, здравствуй, друг, — Дима запрокинул голову, встречаясь со взглядом холодных голубых глаз.
Глаз, в которые сначала смотрел с обожанием, потом с ненавистью, потом боялся увидеть их вживую, вздрагивая каждый раз, когда они мерещились, а теперь ему было просто интересно. Интересно, зачем пришел? Неужели поглумиться над тем, как все вывернулось? Вот уж не благородно… Совсем не по — Самарскому.
— Друг? — Яр отодвинул стул, сел напротив, продолжая смотреть прямо на Ермолова, отмечая, как тот изменился. Каким стал жалким, страшным, незнакомым. — Когда я был для тебя другом? Когда ты договаривался за моей спиной с похитителем Саши? Какого черта ты это сделал, Дима? Чего тебе не хватало?
— Чего мне не хватало? — Дима и не надеялся, что Яр будет тратить время на предисловия. Нет. Теперь ясно — он пришел не глумиться. Он жутко хочет все выяснить. Пусть через три года. Но он хочет понять. И Дима даже не станет ему в этом противиться. — Возможно, мне не хватало твоего доверия, не думал об этом?
Яр не ответил, продолжая сверлить когда‑то друга взглядом.
— Помнишь, я пытался с тобой поговорить. Очень долго пытался. Практически каждый день после вашего возвращения в Киев я пытался с тобой все выяснить. А ты закрывался, выгонял. Я получал по носу и все равно повторял попытку. Не сдавался, думал, что рано или поздно ты вспомнишь, кто я для тебя. Сколько я сделал для тебя. Перестанешь ломать наши жизни из‑за какой‑то девки, но ты не переставал. Ты променял на нее Снежу. Ты променял на нее меня. Ты променял бы на нее свой бизнес, попроси кто‑то тебя об этом. Ты свихнулся, Самарский. А я не хотел идти на дно вслед за тобой.
— Ты придурок, Дима. Просто придурок. Ты сам пошел на дно.
— Нет, Самарский. Если бы все было так, как хотел я, ничего бы этого не случилось. Ты бы вернул дочурку Титову в обмен на тендер, забыл бы ее, остался со Снежей, я бы получил тот проект во Франции, удачно с ним справился бы, а сейчас мы сидели бы на веранде одного из построенных домов, а не в камере для свиданий. Это ты во всем виноват. И в том, что я тогда сговорился с Шутовым тоже ты виноват. Не будь ты таким упрямым, расскажи ты мне хоть что‑то, я бы этого не сделал. Не взбеси ты меня так сильно, я бы этого не сделал…
— Ты реально не понимаешь? — Яр выслушал его не перебивая. Смотрел, видел, что в глазах Димы снова загорается огонек гнева, чувствовал, что он говорит искренне и не мог осознать, как он может выворачивать все вот так…
— Не понимаю чего?
— Что ты угробил свою жизнь?
— Я? — Дима усмехнулся, откидываясь на спинку стула. — Я угробил? Это ты все угробил, Самарский! Ты! Сначала — ваши отношения со Снежей, потом — нашу дружбу, теперь, кажется, и мою жизнь. Это ведь ты добился того, что меня держат тут, не выпускают?
— Ты придурок, — не в силах слушать этот бред, Яр встал. Прошел по комнате, а потом снова остановился у стола, упираясь в него руками. — Я не хочу марать об тебя руки. Ясно? А тут ты потому, что вечно поступаешь как урод. Ты за свою жизнь сделал уже столько хорошего, что сидеть тебе придется долго.
— Я‑то могу посидеть, но ты должен сидеть рядом… — Дима тоже выпрямился, прильнул к столу. Теперь его глаза сузились, а слова сочились ядом. — Мы ведь вместе тогда похитили твою золотую девочку. А, Самарский? Вместе… И ты держал ее силой в своем доме. И вымогательством тоже ты занимался. Или скажешь, что это не преступления? Если она от этого кайф поймала, то это не преступление? Так почему же ты тогда ее от Шутова спасал? Может ей такие нравятся… похитители?
