— Лана, я дольше часа никогда не летал. Почему ты не хочешь простить мне мой страх?
— Я буду держать тебя за руку и отпускать лишь тогда, когда принесут еду.
— Лана, ты голодная?
— А ты как думаешь? Я последние дни ничего толком не ела!
Никогда еще самолетная еда не казалась мне такой вкусной, и я старалась не смотреть на брезгливое выражение на лице Шона. Ничего, ты еще борщ не ел, а я еще никогда его не готовила. У тебя все впереди… Но начнем с русской пекарни в Сан-Франциско. Ты узнаешь, что такое хачапури… Хозяйничать на кухне мисс Брукнэлл я не буду.
— Когда ты планируешь вернуться? — спросил Шон, устав смотреть на поля белых облаков.
— Как только получим для тебя русскую визу. В музеи я водить тебя не буду. Для этого есть Санкт-Петербург, но я могу показать тебе национальный парк Йосемити, которому ваш Виклоу в подметки не годится, чтобы ты понял, что в Ирландии меня удержать можешь только ты.
— Мне для этого не нужны природные доказательства. Мне нужен твой обратный билет. И его покупаю я, поняла?
Я не стала спорить. Со спорами мы далеко не уйдем, а с учетом того, что места у окна мне не досталось, его плечо оказалось очень кстати. Я укрылась самолетным пледом и счастливо уснула, пока не пришло время заполнять таможенные бумаги.
— Лана, кролики имеют отношение к животноводству? — Шон оторвал взгляд от таможенной декларации и уставился на меня в ожидании ответа.
Я забрала у него бумагу, поставила галочки против всех ответов «нет» и вернула ему для подписи.
— А там был вопрос, хотите ли вы побыстрее улететь обратно? Там надо ставить галочку против ответа «да».
Наконец мы приземлились и разошлись по разным линиям паспортного контроля. Мне офицер сказал «Добро пожаловать домой!», а что говорят гостям, я уже забыла. Мы вновь взялись за руки, которые разомкнуть у нас потребуют только в Дублине, и если ирландский офицер спросит, надолго ли вы к нам в гости, я не буду знать, что ответить. Время покажет. У меня в запасе целый год.
— Господи Иисусе, какая жара! — выдохнул Шон, выйдя из-под кондиционеров аэропорта в июльское пекло.
— Жара? Сегодня довольно прохладно.
— Лана, так когда мы улетаем обратно?
Угораздило же меня взять за руку ирландского мужчину! Они же упрямые, как бараны. Нет, с баранами можно договориться, проверено в Килларни. А здесь придется покупать билет.
Глава 50 "Мое ирландское счастье"
— Please make something special tonight honey pie I have a big surprise for you (Приготовь на вечер что-нибудь этакое медовый пирог у меня для тебя сюрприз)
Интересно, Шон когда-нибудь научится ставить в текстовых сообщениях знаки препинания? Как теперь понять, меня ли он назвал медовым пирожком или ему просто захотелось моего фирменного кексика на меду? Шон отключает телефон в Университете. Не уточнишь… Придется печь кекс. На всякий случай, чтобы не расстроить муженька после тяжелого рабочего дня.
Что за сюрприз? Только бы кролика не притащил. Или кошку — ему живности в квартире не хватает, хотя мы каждую пятницу до понедельника уезжаем к Мойре и Джеймс Джойс — и всю неделю пытаемся сбросить набранные за ее столом килограммы. Водить толком я так и не научилась, потому что машину мы оставляем возле дома Деклана — ив городе ходим пешком даже в дождь, на который я давно перестала обращать внимания. Как собственно и на количество продуктов в холодильнике. Главное, чтобы в шкафчике была овсянка…
Что же приготовить на ужин и желательно без похода в магазин? У меня на планшете неоконченная иллюстрация, с которой я не укладываюсь в обозначенный издательством срок. Первая книга с моими кроликами вышла в начале весны. На очереди кошечки и собачки…
Я вернулась к ноутбуку, чтобы погасить экран, и вспомнила, что так и не ответила на сообщение от девчонки, с которой мы вместе приехали в Калифорнию по «work&travel» уже, кажется, миллион лет назад… «Нет, это не муж. И он меня не обнимает. Он за меня держится. У него нога больная…»
Я перевела взгляд на часы — как не опоздать с ужином? Для начала закрыть бесполезный Вконтакте! Надо ж было промахнуться кнопкой и послать ссылку на статью про мою выставку вместо маминой лички на стену на всеобщее обозрение! Кому важно, тот и так узнает, что у меня все хорошо. Мисс Брукнэлл прислала поздравительное письмо еще до публикации фотографий с открытия. Я хотела сначала сухо поблагодарить, но потом попросила критики и получила длиннющий список того, что бы она подправила в моих работах. Теперь я отправляю Лиззи каждый рисунок — какое счастье, что мы обе счастливы в новых личных отношениях и потому оказались способны вернуться к прежнему общению «учитель-ученик».
Мое же учительство провалилось с треском. То есть к Рождеству я шарахнула папками с детскими работами по обеденному столу и сказала Шону, что завтра мой последний день в детской арт-студии.
— И что ты теперь будешь делать? — спросил Шон совершенно спокойно, будто заранее знал о моем решении.
— Рисовать! В Штатах говорят, что семья счастливая, только если жена в ней счастлива. Я на работе несчастна и денег эта работа тоже не приносит. Так что…
Шон отодвинул полупустую чашку и протянул ко мне руки — я вложила в его большие ладони дрожащие пальцы.
— А у нас говорят: хочешь, чтобы тебя похвалили — умри. Хочешь, чтобы поругали — женись.
— Шон, здесь нет твоей вины! Я сама согласилась на эту работу и честно отработала семестр, ни разу тебе не пожаловавшись на жизнь. А сейчас у меня на уме другое. Если я не смогу добиться успеха на новом поприще, я вернусь к преподаванию и покорно понесу свой крест.
— Что ты собираешься делать? — Шон повторил вопрос с возросшим недовольством.
— Это пока секрет.
Шон сжал мои пальцы:
— В семье не должно быть секретов.
— Тогда назови это сюрпризом и пожелай мне удачи.
— Я лучше промолчу. Я же ирландец!
А Джордж англичанин, ему секреты не претят. Когда мы получили приглашение на день рождения Элайзы. я впала в ступор и долго не могла понять, какого RSVP ждут от нас Вилтоны, хотя понимала, что Шон ухватится за любую возможность лишний раз увидеться с сыном. Я написала новую картину — теперь с двумя кроликами — Венди Дарлинг и Питером Пеном — и преподнесла в подарок имениннице. Элайза обрадовалась, но моим настоящим поклонником стал ее отец. Мистер Вилтон не мог, как обещал, купить мою первую картину, потому что всех кроликов я им подарила. Он предложил мне продолжить кроличью серию и выставить картины в книжной лавке его приятеля, где их могут приобрести посетители.
Я работала два месяца в те несколько утренних часов, которые были у меня до начала работы, и заметала все следы. Боясь провала, я попросила Джорджа держать выставку в тайне не только от Шона, но даже от Кары. Я почти поругалась с Шоном, заявив, что лечу в Лондон посмотреть мюзикл и получить вдохновение, потому что дети в студии высасывают из меня все соки. Он требовал оставить богемные замашки, если хочу жить с ним. А я, пытаясь удержать сердце в груди, бросила ему в лицо, что он обещал принять меня такой, какая я есть. Он ушел спать на диван и утром я не нашла его дома, но не стала звонить и вызвала такси. Если выставка выгорит, Шон простит меня. Если критики разнесут мои работы, он пожалеет меня. Я не сомневалась в нем, и все равно плакала в самолете, проклиная свою неуверенность и дурацкую конспирацию. Зачем Джордж устроил официальное открытие? Неужели нельзя было просто повесить картины, как мы с ним договорились? На что мистер Вилтон заявил, что я ничерта не смыслю в бизнесе и попросил рисовать дальше, чтобы ему было, что продавать. Вернулась я через день и в дверях аэропорта Корка столкнулась с Шоном.
— Джордж позвонил мне…
Почему же мужики не в состоянии держать язык за зубами!
— Я хотела сама рассказать дома, — расстроилась я, приняв букет роз.
— Он позвонил мне еще до твоего отъезда. Я разозлился на то, что ты скрыла от меня свои работы. Я ведь до последнего надеялся, что ты позовешь меня с собой.
