— Плохи дела, — наконец заговорила я, все еще стоя у ворот. — Что случилось? Фалида сказала, что Манон уехала с Оливером.
— Сидония… — То, как он произнес мое имя, заставило меня посмотреть на него. — Я не знаю, могу ли я… — Он замолчал, его лицо было таким спокойным, таким серьезным. Таким красивым. Мне захотелось прикоснуться к нему.
Он взглянул на Наиба, все еще стоявшего за мной.
— Ты побудешь здесь, хотя бы недолго? Мне не нравится, что мы разговариваем на пороге. — Его лицо все еще ничего не выражало.
Когда я кивнула, на его щеке дрогнул мускул. Он поговорил с Наибом, и мальчик ушел. Ажулай, взяв меня за руку, завел во двор и закрыл дверь в воротах. Я вдруг ощутила слабость во всем теле и прислонилась к двери.
— Я открыл Этьену правду, — сказал Ажулай. — На следующее утро после того, как мы виделись в Шария Сура, я пошел в дом Манон и сказал ему, что Баду не его сын.
Я ждала, наблюдая за лицом Ажулая.
— Он, конечно, вздохнул с облегчением. Сказал, что немедленно уедет из города; пусть он и приходится мальчику дядей, ему, по сути, никогда не было до него дела. Он не вернется в Марракеш.
Я молчала.
— Он попросил меня… он хотел, чтобы я сказал тебе, что он сожалеет. Сожалеет о том, что причинил тебе боль. Желает тебе здоровья и просит, чтобы ты его когда-нибудь простила.
Я опустила глаза. Я не знала, как на это реагировать, не хотела говорить об Этьене с Ажулаем. Мы стояли молча.
— А Манон? — наконец спросила я, когда снова смогла взглянуть на него.
— Манон наконец получила то, чего всегда хотела. Она оставила мне письмо. Она попросила продать ее дом, так как она уехала жить во Францию. С Оливером. Я не знаю, как долго он будет ослеплен ею; она воздействует на него так же, как и на других мужчин, по крайней мере, пока. Но он может, как и все остальные мужчины, устать от смены ее настроений, ее требований. К тому же в скором времени она утратит свою привлекательность.
— И тогда она вернется?
Он пожал плечами.
— Кто знает? Но здесь у нее уже ничего не будет. Ни дома, ни сына, ни друзей — я больше не могу считать ее после всего этого своим другом. У нее не будет… Есть такое выражение… Когда ты больше не можешь приехать домой…
Меня волновало другое.
— Но… Баду. Манон просто оставила его?
Он оглянулся через плечо и посмотрел на дом.
— Она написала, что коль уж меня так волнует будущее ребенка, коль я вмешиваюсь в ее жизнь и расстраиваю ее планы, — она хотела, чтобы Этьен забрал Баду, — то теперь я могу взять на себя ответственность за него. Он ей больше не нужен. Поэтому она бросила его, как делала со всеми, кто был ей уже не нужен.
Он стал передо мной, глядя на меня сверху вниз, а потом шагнул ко мне и положил руку мне на щеку, закрыв шрам.
— Но, конечно же, ничего страшного в этом нет. — Он умолк. — Я люблю этого мальчика.
Я пыталась придумать, что на это сказать, но слишком сосредоточилась на ощущении его руки на моей щеке. Он стоял так близко от меня! Я чувствовала тепло его пальцев, мне было интересно, останется ли на коже синеватое пятно, когда он уберет руку.
— Дважды я ходил в Шария Сура, чтобы поговорить с тобой, — сказал он. — Но оба раза мне говорили, что тебя нет.
— Но Мена не говорила…
— Они считают, что мы чересчур строптивые. Ты и я, Сидония. Они не одобряют… — Он слегка улыбнулся, когда сказал это.
Я ждала.
— Я честный человек, — продолжил он. — У туарегов свой кодекс чести.
— Я знаю, — прошептала я.
— Я был честен с тобой той ночью, когда сказал, что понимаю больше, чем ты думаешь. Я действительно понимаю, чего ты хочешь. Что ты хочешь сказать. И с того дня, когда я пришел в Шария Сура после того, как Манон причинила тебе боль, с того дня, когда ты прижала мою руку к своим губам и сказала, что думала о моих руках… С того дня мне очень трудно скрывать свои чувства. Ты отличаешься от всех женщин, которых я знал, Сидония.
Я смотрела на его губы.
— Ты боишься решиться и не хочешь жить, постоянно испытывая страх. Но ты заставила и меня бояться, Сидония. А я так долго не знал этого чувства, и страх посеял в моей душе сомнения. Я боялся, что, если попрошу тебя остаться со мной…
Он замолчал.
— Боялся чего? — спросила я снова почему-то шепотом.
— Я думал, что было бы лучше, если бы ты сказала «нет». Но если бы ты сказала «да», я бы переживал, думая, что со временем ты перестанешь чувствовать себя счастливой и захочешь вернуться к своей прежней жизни. Даже с твоими картинами. С Баду и Фалидой, с… с нашими собственными детьми. И того, что я смогу предложить тебе, будет недостаточно. Наши жизни такие разные, что…
Я потянулась к нему. И ощутила сладкий вкус дыни на его губах.
— Я вижу свою жизнь здесь, с тобой, — сказала я. Какая-то птица выводила на ветке трели.
— Ты видишь ее такой? И этого достаточно? — мягко сказал он, глядя мне в глаза.
Я подождала, пока птичка не закончит свою песню.
— Да, — сказала я. — Этого достаточно. «Иншаллах», — произнесла я мысленно.
Иншаллах.
Сильный восточный ветер в Средиземноморье. (Здесь и далее примеч. пер.).
Ветер с востока (исп.).
Теплый, сильный, сухой южный или юго-восточный ветер в Средиземноморье.
Холодный северный ветер на юге Франции.
Мусульманский аналог монаха, аскета. Дервиши одевались в белые одежды с широкими юбками, в их ритуал входило очень быстрое кружение вокруг своей оси.
Уже прибываем! (исп.).
Зазывалы (фр.).
Маленькое такси (фр.).
Пожалуйста (фр.).
Да. Спасибо (фр.).
Ах, моя маленькая Сидо (фр.).
Выпей (фр.).
Дом постройки начала XX века в 3–5 этажей.
Ford Model Т — «Форд Модэл Ти», также известен как «Жестянка Лиззи» — автомобиль, выпускавшийся с 1908-го по 1927-й годы. Считается первым доступным автомобилем, выпущенным миллионами экземпляров, который «посадил Америку на колеса».
