Но время встряло новым округлым обрезком, и формы отодвинулись, отъехали назад, словно сбилась оптическая фокусировка. И стало совершенно очевидно, что нос мужской и губы мужские, такие плотные, жесткие губы могут принадлежать только мужчине. Вскоре к носу прибавились щеки, к губам – подбородок. Все отлично подходило друг к другу, будто специально составлено заранее.
Оказалось, что на плоскости пытается разместиться лицо, но плоскость колебалась, перекатывалась плавными, обрезанными краями, и лицу пришлось отъехать еще дальше, уменьшить каждую часть в размере, чтобы вписаться в плоскость. Вот на нее въехали глаза, лоб – лицо стало очень знакомым, родным, теплым. Ему нельзя не довериться.
– Дина, – говорил голос, отрываясь от сомкнутых губ. – Дина, – повторил он снова. – Помнишь, Дина, мы были с тобой молоды и любили друг друга? Я любовался тобой, я хотел тебя постоянно, нескончаемо. Как жаль, что мне пришлось уехать. Что нам пришлось расстаться.
– Да, жаль, – прошептал женский голос, хотя в нем не слышалось обиды, лишь спокойствие, подернутое грустью.
– Но видишь, нам дали еще один шанс. Понимаешь, Дина?
– Да, – тихо откликнулся женский голос. Ему и не требовалось быть громче, он и так поражал отчетливостью.
– Еще один шанс, – повторил мужской голос. – Смотри, ты снова молода и красива. Даже моложе, чем восемь лет назад, когда мы встретились. Ты знаешь почему, Дина?
– Нет, – произнес женский голос.
Но тут пронесся резкий воздушный поток, вздувая плоское пространство, пробивая его беззвучным, тягучим намеком.
«Почему он зовет меня Дина? – скользнуло внутри, в глубине и разлетелось в стороны. – Меня же зовут по-другому. Но как? Не знаю. Может быть, именно Дина. Если он говорит, значит, Дина. Да разве имя имеет значение? Главное, он сказал, что я молода и красива. Главное, я нравлюсь ему».
– Потому что время не властно над тобой, Дина, – проговорили губы на плоскости. – И не будет властно. Ты всегда будешь молодой и красивой. Всегда. Да, Дина?
– Да – ответила Дина. Потому что теперь все стало понятно: она и есть Дина. А женский голос внутри – ее голос.
– Ты богиня, Дина, богиня любви. А над богинями время не властно, они сами управляют им. Ты понимаешь, любимая?
– Понимаю, – проговорила Дина. – Как хорошо, что ты объяснил мне. Я тоже так думала, просто не была уверена. Как тебя зовут, я забыла твое имя?
– Конечно, ты забыла меня, Дина. Меня зовут Рассел, и ты любишь меня, и тебе хорошо со мной. Было хорошо и всегда будет.
– Ах да, – вспомнила она. – Конечно, тебя зовут Рассел, как я могла забыть.
– Ты забыла, потому что я состарился. Меня время не пощадило. Видишь, Дина?
– Да, вижу, – ответила Дина. – Ты действительно стар.
– Но ты по-прежнему любишь меня, Дина. Ты всегда любила и будешь любить еще сильнее. Правда, Дина?
– Да, наверное, – согласилась она.
– А сейчас тебе станет хорошо. Невыносимо хорошо. Ты будешь счастлива, Дина, и это счастье тебе принесу я.
– Да, – согласилась она.
Снова появился обрезок времени, он начался с середины, по нему сложно было отсчитывать секунды и минуты, только стало ясно, что время пошло.
– А… – растянул дыхание вздох. Как она соскучилась по вспышке! Даже не соскучилась, она страдает без нее. Вспышка необходима ее существованию, без нее существование невозможно.
И сейчас, когда вспышка вошла в нее, образовалась где-то внизу, стала нарастать, подниматься выше, вверх, заблестела бессчетными отблесками, согрела, укутала, – тогда Дина и вытянула из себя тихое, протяжное: «А…»
Вспышка накатывала разрастающимся комом, уже грозила неизбежным взрывом, уже заблестела искрящейся белизной, а лицо Рассела колебалось вместе с плоскостью медленными тягучими волнами. Они то откатывали, то накатывали снова, и с каждой новой волной вспышка набухала, занимала всю полость, которой раньше не было, которая сама возникла и расширялась вместе со вспышкой.
– Дина, ты чувствуешь чудо? Его рождаем мы с тобой, ты и я. Ты одна не смогла бы родить такое чудо, тебе нужен я. Ты без меня беспомощна, – произносил голос, и снова произносил, и снова: —…беспомощна, только со мной, только я. Ты одна совершенно беспомощна…
Но голос не имел значения, он стал лишь долей, лишь частицей нарастающего взрыва. Она ждала взрыва, требовала его, молила о нем. И наконец вспышка разрослась, стала невыносимой, пугающей, казалось, она уносит с собой, внутрь себя. Взрыв поглощал стремительно, без пощады, и только лицо на плоскости так же плавно колебалось и пристально смотрело, и голос продолжал уговаривать:
– Видишь, как тебе чудесно. Никогда еще так не было. Правда ведь? – Но она не могла ответить. – Такое счастье могу принести тебе только я, никто кроме меня. Ты поняла, Дина, поняла? Только я. Только мой взгляд. Тебе достаточно моего взгляда. Поняла?
– Да-а-а-а!!! – неслось вслед за взрывом: крик сам стал его частью, он догонял и перегонял и раскатывался над горами, над водой, на ней мелкими гребешками белели волны. Когда вода закончилась, вновь раскинулись горы, густо покрытые лесом, а потом и лес исчез и все остановилось. Медленно, едва-едва начала накатываться пустота, теперь она была необходима, желанна, единственно желанна. Вспышка отступила, от нее оставалось лишь напоминание, лишь замирающие зарницы, они подрагивали и уступали место пустоте.
– Тебе никогда не было так хорошо, Дина, – от голоса Рассела плоскость причудливо качнулась. И та, которая считала себя Диной, ответила голосом Дины:
– Да, никогда.
– Ну хорошо, отдыхай теперь. Тебе нужен отдых, Дина. Позови меня, когда тебе нужна будет новая вспышка, хорошо?
– Хорошо, – смогла прошептать она, хотя пустота уже полностью накрыла ее.
Когда в следующий раз появились пространство и время, она, Дина, сразу подумала о новом взрыве. Он был необходим, и она начала ждать, когда он появится сам. Но взрыв не приходил. Время закончилось, оборвалось, потом появилось снова, новой закрученной спиралью. Дина ждала, но взрыва не было. Подступило беспокойство. Потом волнение. Потом страх: а вдруг он не наступит больше никогда? Что тогда будет? Она тогда умрет, она не сможет без него. Страх перешел в ужас. Началась тряска, мелкая, болезненная, – казалось, ее легко остановить, но остановить не удавалось. Перед Диной маячило совершенно пустое пространство – плоское, безликое, почти прозрачное, ничего не означающее. Плавные его колыхания тоже перешли в тряску, мелкую, дробленую, болезненную.
«Когда в пространстве находился Рассел, – вспомнила Дина, – оно было другим – плавным, гибким, успокаивающим. – И тут она сразу поняла: для взрыва нужен Рассел. Он же сказал: „Позови меня, если хочешь взрыв“. – А я хочу, мне необходимо, я не могу без него, я перестану существовать, если он не произойдет. Только Рассел может подарить красоту и чистоту новой вспышки. Гд е он, почему его нет?! Надо его позвать. Но как? Голосом, – догадалась она, – у меня же есть голос». И она застонала:
