Тристан делает паузу, как будто хочет сказать что-то ещё. — Я просто… хотел защитить тебя. Использовать Клуб Бесконечности, был единственный способ, который я знал, — Зейд фыркает, но я бросаю на него такой обиженный взгляд, что он держит рот на замке. На этот раз. Эти ребята сегодня немного успокоились, но это ненадолго. Я слишком хорошо знаю их остроту, чтобы поверить в это.
Я вздыхаю.
— По крайней мере, мне не придётся тратить первый год обучения на издевательства, так что, что есть — то есть. Но в следующий раз, когда тебе придёт в голову подобная идея, тебе лучше поговорить об этом со мной. Помните: ложь по недомолвке по-прежнему считается грехом в моей книге.
— Миледи, — наконец произносит Виндзор, глядя на меня. Я не уверена, о чём он думает; его лицо — непроницаемая маска, созданная из королевских привилегий и боли. Я знаю, что он всё ещё зациклен на фотографии своей бывшей и на том факте, что я была свидетельницей его худшего греха. — Я не скажу, что сожалею о том, что хотел, чтобы мы проиграли пари, и что ты была бы моей по имени и законно, — он замолкает, а затем пристально смотрит на Зейда, нахмурив брови. — Что это? Как я понимаю, что-то американское? — он качает головой и вздрагивает. — Дешёвый шоколад и зефир? Отвратительно.
— Смор, — отвечает Зейд с набитым ртом. — И пошёл ты: они восхитительны.
— Парни, вы не могли бы остановиться? — огрызается Крид, вздрогнув и проснувшись. Он протягивает руку в сторону Виндзора. — Он пытался манипулировать своим путём, чтобы выиграть это дело. Больше никто не в ярости?
Выиграть.
Блядь.
— Ты в порядке, Мишка-Марни? — спрашивает Зак, крепко и тепло обнимая меня за талию. Я прижимаюсь к нему, но мой взгляд прикован к Виндзору.
Он отвечает на мой пристальный взгляд и поднимается на ноги, отвешивая царственный поклон.
— Приношу свои извинения за то, что скрывал это от вас, принцесса, — он встаёт, его взгляд всё ещё прикован ко мне. — Я был на собрании Клуба и видел весь обмен мнениями. Если бы я был более благородным человеком, то немедленно обратил бы на это ваше внимание.
— Больше никаких встреч в Клубе, если ты не попросишь и у тебя не будет чертовски веской причины, — сейчас я смертельно серьёзна, и надеюсь, что они смогут это понять. — Или тебе не придётся беспокоиться о том, чтобы «завоевать» меня, потому что тогда всё будет кончено.
Я тяжело дышу, но не могу устоять, когда лицо Виндзора вытягивается, и я думаю обо всей доброте, которую он проявлял ко мне на протяжении многих лет, о дружбе, любви.
— Мне тоже жаль, Марни, — выдыхает Тристан. Он закрывает лицо руками и отворачивается. — Я — грёбаный яд. Выбери кого-нибудь другого и сбрось меня со скалы. Уильям, вероятно, всё равно придёт за мной. С таким же успехом ты могла бы избавить себя от страданий.
Я игнорирую вторую половину его заявления, но это определённо выводит Крида из себя. Он вскакивает на ноги и уходит, а я поднимаюсь, чтобы последовать за ним. В прошлый раз, когда он был расстроен, я поставила Виндзора на первое место. Я не могу сделать это сегодня вечером.
— Вы оба прощены, — говорю я двум придуркам, и говорю это серьёзно. Я больше не буду поднимать эту тему сегодня вечером. — Вы все завладели моим сердцем.
Я следую за Кридом и нахожу его дрожащим в темноте, одна ладонь прижата к дереву, другая — к лицу.
— Ты в порядке? — спрашиваю я, и он внезапно поворачивается, обвивает меня руками и заключает в такие крепкие объятия, что, если бы я не знала, что это Крид, я бы никогда не догадалась.
— Я люблю тебя, — шепчет он, когда я обнимаю его в ответ.
— Я тоже тебя люблю, — отвечаю я, но понятия не имею, почему он так расстроен, и, похоже, он не склонен говорить мне об этом. Он только держит меня так, пока не гаснет последний из потрескивающих факелов, погружая нас в прекрасную темноту.
Итак, я осмеливаюсь мечтать.
Я осмеливаюсь поверить, что у меня могут быть все пять из них.
Если Шарлотта сделала это, то и я смогу. Я не боюсь усердной работы. Я не боюсь упасть и поцарапать колени по пути. Когда я чего-то хочу, то стремлюсь к этому, и — при преданности делу и честности — я вполне могла бы это получить.
Четыре года в Борнстедском университете, блядь, — не вопрос.
Шарлотта Карсон — первокурсница Борнстедского университета
Кровать размером с Годзиллу выглядит гораздо уместнее в этой комнате. Когда я забираюсь на неё в испачканном тортом свадебном платье, Черч жестом указывает на всю новую мебель.
— Тебе нравится, моя дорогая женушка? — беззаботно спрашивает он, высокомерный принц, правящий своим королевством.
Я ожидала увидеть кровать, но не знала, что к ней прилагается новое мягкое изголовье белого цвета… покрытое кексами. Или белый комод с ручками из кексов. Две прикроватные тумбочки, похожие на гигантские кексы со стеклянными крышками. Кушетка… обтянутая тканью с кексами.
— Я знаю, что Кулинарный клуб и «голая выпечка» — это что-то вроде наших увлечений, но не настолько сильно люблю кексы, — поддразниваю я, только после того, как говорю это, понимаю, что активно ем один из них. Упс. Как же это произошло?
Черч смеётся и протягивает руку, смахивая немного глазури с кончика моего носа и слизывая её со своего пальца. Он уже без рубашки, туфли сброшены, штанов нет. Единственное, что на нём сейчас надето, — это боксеры… с грёбаными кексами на них.
— Ты же знаешь, что все троллят нас в социальных сетях из-за одинаковых галстуков с кексами, верно? — спрашиваю я, и Черч фыркает.
— Правда? — он небрежно набирает сообщение на своём телефоне и бросает его на стеклянную поверхность прикроватной тумбочки в виде кексов. Здесь очень много кексов. Возможно, мне придётся, эм, немного их сократить. — Больше нет.
Я фыркаю на него, доедая лимонно-клубничный кекс и передавая обёртку Черчу. Он откладывает её в сторону, а затем закидывает руки за голову, полностью демонстрируя мне своё тело. Остальные парни наверху, дерутся из-за остатков выпечки. По крайней мере, они делают вид, что делают это. Думаю, на самом деле они пытаются дать мне и Черчу возможность побыть наедине, прежде чем присоединиться к нам.
Я играю с маленьким кусочком плетёной розовой верёвки, обмотанной вокруг моего запястья, глядя на неё, а не на Черча. Здесь внезапно становится тяжело, но в хорошем
