Главное, что колгот на заднем фоне нет.
Отправила.
Ответа нет. И вдруг за дверью: «Мама!»
Пора выходить, там капуста наверняка в кашу разварилась. Котлеты хоть сняла с огня, сообразила. Оделась, дверь открываю. Под ноги мне с громким мявом Мармелад.
— Ну тебе-то что? — отодвинула его, иду на кухню. Лёшка догоняет.
— Мама, Мармелад в ванную зайти хотел.
— Так а что не заходит?
Мармеладушек шествовал на кухню, распушив хвост. А на кухне на моей, на полу, валялся развёрнутый голубец. Одну партию я уже сделала…
— Мармелад, ты стащил?
Ну а кто?
— Лешка! — поворачиваюсь к сыну. — Ну это что такое?
— Ты не говорила следить! — оправдывается сын. Конечно, не говорила. Вообще обо всём забыла, как Птолемеева увидела.
— Нельзя ему такое!
Подобрала кота с пола.
— Ты морда рыжая! — говорю ему прямо в эту усатую морду. — Наглая кошачья морда! Ты у меня по столам лазишь!? Нельзя тебе по столам!
Скинула кота на пол. Пошла мыть руки. Ещё готовить и готовить. Телефон бросила на стол. Так никто и не пишет — телефон молчит.
Спустя какое-то время краем уха слышу — Сашка по комнате бегает и что-то рассказывает. Лёшка с котом на руках зашёл на кухню, я его сразу спрашиваю.
— А чем там Саша занимается?
— А, в блогера играет! — отмахнулся сын.
— В каком смысле? Снимает себя?!
Дочь в последнее время любит так играть. У меня весь телефон забит короткими и длинными видео, то с какими-то наложенными масками и ушами, то без…
— Это она с моим телефоном?
— Ну да, — отвечает Лешка, спуская на пол кота. Котик сразу бежит к моим ногам и трётся. А я ему:
— Мармелад, брысь! — и бегом в комнату за дочерью.
Дальше мой сын, с испуганным котом на руках, наблюдает, как я ношусь по комнате, пытаясь забрать у Сашки телефон.
Лешу фото-видео съёмка себя мало интересует. Он больше кота фотографирует. А Сашка ж девочка! А как если б она сейчас залезла в мои фото?!
— Саша, отдай!
— Я не закончила!
— Отдай быстро! — сгребла в охапку дочь, отобрала телефон. Саша сразу в слёзы.
— Не капризничай, — спокойно, насколько возможно для текущей ситуации, выдавила я.
— Мам, что происходит? — спросил Лешка.
— Всё. Никакого вам телефона. Мойте руки и ужинать! — и сама первая пошла на кухню, там сразу спрятала свою «звонилку» на верхнюю полку, за банки с крупами. Вот и пусть лежит там до завтра. Утром узнаю — Птолемеев мне что-нибудь ответил или нет?
Придётся удалять фотки. Свою-то не жалко, а Пашкины… Такой он красивый, зараза. Если удалить с телефона, в приложении ведь висеть останутся? Так туда вход без пароля. А поставлю я на сам телефон другой пароль, так дети сразу прибегут с честными глазами спрашивать: «Мама, а какой пароль новый?»
Весь оставшийся вечер я телефон не доставала. Легли спать. Ночью задремавший на полу под кухонным шкафом Мармелад проснулся от того, что кое-кто на него наступил. И его с этой «кое-кем» засыпало гречкой.
Глава 14. Новогодняя ночь
Я отработала свой полный рабочий день. Даже ушла, как обычно, в восемь. Хотя могла договориться на семь. Не хотелось. Премию попросила побольше.
Весь день улыбалась. Весь день поздравляла и выслушивала про Наступающий. Фасовала, отбивала, отвешивала. Разливала чай, кофе готовила. Мандариновый раф разбирали на ура. Паша написал попозже — слишком сладкий. А больше он ничего не написал.
После той фотосессии и его месседжа про раф ещё были от меня пара сообщений. Птолемеев несколько раз ответил, что занят. Потом — что очень занят.
Что я, девочка, ему написывать? Или сидеть ждать звонка у телефона? Занят и занят.
С утра ещё намарафетилась. Домой пришла — макияж поправила. Что срочно надо приготовить к столу, приготовила. И сразу переоделась.
К Новому году я при параде. Причёску уложила аккуратно, ногти у меня сделаны, платье новое, бельё тоже. А потому что праздник! Потому что хочется красоты.
Вот говорят — женщина для мужчины хочет быть красивой, а точнее — чтобы ему нравиться. Может, и да. Но не всегда.
Ещё есть мнение, что женщины прихорашиваются и наряды меняют для других женщин, потому что мужики всё равно в этом ничего не понимают. А женщины или оценят по достоинству, или позавидуют — что для некоторых тоже цель.
Но на самом деле, скорее всего, конечно — кто я такая, чтоб утверждать? На самом деле женщина одевается для себя. Макияж делает по утрам и всё остальное — чтоб смотреть на себя и себе нравиться. Когда есть силы на себя смотреть.
Эх, развернись плечо, размахнись рука! Куплю в следующем году новую тушь!
Встретили по семейному. Пришла мама. В кондитерскую подруги днём забегали, а уж вечером ко мне не пошли. Договорились, что завтра увидимся. Наталья пришла, правда, часам к десяти, вместе со своим сыном Антошкой. Посидели чуток. Мы с ней слегка наподдали. Салат она мне свой принесла, поставила на стол в контейнере. Я переложила в красивую салатницу, а что осталось, в том же контейнере убрала в холодильник.
Уже в одиннадцать Наташа начала собираться, дети клевали носом и до двенадцати сидеть не собирались. Мама ушла в гостиную смотреть телевизор. Эта будет сидеть до часу точно, пока все новогодние огоньки не пересмотрит. Значит, с ней посижу, а потом спать. Двадцать минут двенадцатого. Проводила Наташку, вернулась на кухню.
Ну нет, посуду мыть не буду — ещё даже куранты не били. Праздник! Отдыхаю.
Всё-таки чуток прибралась…
В половине двенадцатого у меня пиликнул телефон. Взяла, мельком взглянула. А потом рывком приблизила к лицу! Птолемеев! Ну что ему надо? С наступающим поздравить? Открыла, а там вопрос: “квартира какая?”
В каком ещё смысле — какая квартира? А телефон уже в руках звонит. Взяла. А оттуда:
— Мороженка, признавайся, где живёшь? А то я ко всем соседям зайду!
— А ты где? — спрашиваю.
— В подъезде твоём. Внутри уже. Подожди… — и куда-то не мне, у кого-то спрашивает. — А где живёт Морозова?
— Паша, я на третьем… — шепчу, подбегая к двери. Меня здесь как Морозову никто не знает, но он же сейчас всех соседей перебаламутит!
Открываю дверь. Там Павел Птолемеев. Без букетов цветов, без подарков — сам как подарок. Смотрит на меня и сияет весь.
— Ты что здесь делаешь? — спрашиваю так же, шёпотом, оборачиваясь в сторону своей квартиры. Ну хоть мама не выходит. Не слышит, может? Я как мышь к двери скользнула, а телевизор громко.
— Хорошо, очень хорошо, — Паша невзначай трогает мою голову, запихивая пальцы в мои волосы. «Зарывая» тут не подходит, нет. Тут так схватился, что я чувствую его подушечки пальцев кожей. Но не больно. Господи, умеют же некоторые! А он продолжает.
— И здесь всё хорошо, — уже руки мне на грудь переместил и всё потрогал, — и здесь, — обшарил мне бёдра и оставил ладони на моей заднице.
— Забираю, — выносит вердикт.
— Это куда это? — не понимаю я.
— Взрослые в квартире есть? — спрашивает Птолемеев, я отвечаю:
— Я…
— А ещё?
— Мама моя… маму тоже хочешь забрать?
— Нет. Маму оставим с детьми. Твоя шуба? — и он уже проходит, берёт с вешалки мою пушистую шубейку и надевает на меня.
— А… Паша?
— Полчаса до Нового года, — он смотрит на часы. — Меньше уже. Поехали!
— Я никуда не поеду, — возмущаюсь я, стоя в коридоре в шубе и тапочках.
— Тогда, — Паша озирается снова, хватает с крючка мои ключи. — Я тебя похищаю! — берет меня в охапку и тащит за дверь.
— Ненормальный?! — на лестничной площадке уже говорю громче, а Птолемеев закрывает мою квартиру.
— Изнутри открыть смогут? — интересуется.
— Да, у мамы есть ключ.
— Ну тогда поехали.
— Паша! Я тут в тапочках стою!
— Нам только до машины.
— Я не пойду.
— Не пойдёшь? — Паша на меня оценивающе взглянул. — Не пойдёшь, так не пойдёшь! — и он схватил меня, перекинул через плечо и понёс по лестнице вниз.
