Чувствую голым бедром его ногу. Сразу дрожь пробирает. Я даже боюсь, что Паша почувствует и проснётся, а у самой мурашки волной прошлись по телу.
Чуть-чуть пошевелилась. Птолемеев что-то промычал и схватил меня крепче. Я зажмурилась, нежась. Хорошо-то как. Ещё чуточку шевельнулась, чтобы ощутить, как соприкасается наша кожа. Тёплый, мягкий, красивый, спящий, лохматый. Никуда не хочу.
Алевина, у тебя же дети! Я вскочила, честно слово. Попыталась, то есть. С положения лёжа, да когда тебя обнимают, особо не вскочишь.
— Паша! — не то чтобы кричу, но и не шепчу. Скорее кричу шепотом. — Паша, проснись!
Он глубоко вздыхает, начинает шевелиться, едва приоткрыв глаза, сгребает меня к себе.
— Это ты куда собралась?
— Паша, отпусти.
— Нет, — покусывает мне одними губами руку и устраивается спать дальше.
— Я же без телефона! Мои меня потеряли! — вырываюсь я. Паша поднимается на локте. Смотрит на меня. Соображает, наверное — что я только что сказала?
— Да, надо позвонить, — кивает он. — Свой номер телефона помнишь? Или мамы?
— Помню оба, — я приподнимаюсь, натягивая на себя одеяло. Птолемеев это одеяло тянет на себя, поднимает, заглядывая под него.
— Ночью не насмотрелся? — ворчу я. — Давай уже мне телефон.
— Ну сейчас, — встаёт ленивенько, потягиваясь, идёт в коридор. Хоть бы оделся, я ж не привыкла ещё. Неловко, но смотрю, хотя на душеньке неспокойно.
Паша возвращается с телефоном, протягивает мне.
— Звони.
Набираю маму. А то ещё испугается, когда мой телефон зазвонит. Хотя чего пугаться? Напридумываю, сижу. Пока я с телефоном вожусь, Птолемеев подбирает одежду и уходит. А у меня гудки в трубке, жду, когда ответит мама.
— Алло? — голос испуганный. Дочери нет. А тут звонят, и номер неизвестный, понимаю.
— Мам, это я.
— Аля?! Ты где это?
— Да… — посмотрела на открытую в коридор дверь. — У мужчины я, мама. Приеду, расскажу. Как дети? Проснулись?
— У мужчины? — мама, вроде как, призадумалась. Ну а что я буду ей сказки рассказывать? Придумывать, что к друзьям пошла новый год встречать на ночь глядя?
— Всё хорошо, мам. Как там дети?
— Проснулись, играют. Сварила им какао. Про тебя пока сказала, что ты с утра в магазин пошла.
— А они что?
— А ничего. Мультики по телевизору.
Ну да, какая тут мама, когда мультики?
— Спасибо, мам. Скоро буду.
— Уж надеюсь.
Отключилась, смотрю на кровать. На свои руки поверх одеяла. Надо вставать, пока Паша не вернулся. Подскочила, подобрала своё бельё. Э-э… частично. Пока только трусы нашла, впрыгнула в них. Бюстгальтер оказался в коридоре. Подобрала и его, надела. Паша, судя по всему, в ванной. А я в коридоре стою, туплю, жду.
Подумала и вернулась в спальню, залезла на кровать, забралась под одеяло. Новая проблема у меня — в чём отсюда ехать? Платье порвано, и назад его уже никак не соберёшь — по всему шву разодрал, как зверь дикий, мама дорогая. Не выйду же я голая, поверх белья в одной своей шубе?
Паша вернулся в спальню. Смотрит на меня. Стоит молча, главное, смотрит и улыбается.
— Ну чего? — спрашиваю. А сама тоже улыбаюсь.
— Позвонила?
— Да.
— Всё нормально?
— Нормально.
— Тогда валяемся дальше! — и Птолемеев рухнул рядом со мной поверх одеяла, которое я на себя опять старательно натягиваю.
— Ну ка, дай сюда, — он снова потянул одеяло на себя, посмотрел на меня. — А ты чего оделась? Снимай обратно.
— Мне домой пора, — говорю, отталкивая его руку. А он уже лезет ко мне под бельё.
— Паша! Не надо, мне домой…
— Так там же всё нормально!? Дома у тебя. Расслабься, первое января. Обойдутся без тебя пару часиков, — и опять ко мне полез.
— Паша, мне надо в ванную, — отпихнула его от себя и из постели выбралась.
— Возвращайся, — командует Птолемеев.
— Вернусь, вернусь, — не думая, обещаю я, а сама иду, куда сказала. Мне действительно надо.
А в ванной, когда в зеркало на себя посмотрела, ужаснулась. Макияж мой по лицу размазался, тушь посыпалась. Волосы наэлектризовались и метёлочкой стоят — это ладно, не велика беда. Но лицо! И Паша меня такой видел! Ещё и смотрел так внимательно. Что он там разглядывал — с утра-то!
Пошарила взглядом по полкам — чем бы умыться? Средства для демакияжа или пенки для умывания у Паши, конечно, нет. Даже если здесь женщины бывают, они, наверное, так же, как и я, обходятся… Подсказать, что ли, ему? А, может, они, его барышни, с собой приносят? Зубную щётку там, да все свои баночки-скляночки. Это я такая неподготовленная.
Взяла белое кусковое мыло. Намылила руки. Если в густую пенку взбить, можно один раз и умыться. С одного раза лицо не облезет. Зубы вот почистить нечем…
Смелости набралась, открыла шкафчик. А там нераспакованная зубная щётка лежит. Подумала. Распаковала. Уж зубную щётку я куплю ему, если не понравится Пашке, что взяла.
Умылась, зубы почистила. Волосы ладонями пригладила. Смотрю на себя — ромовую бабу в нежно-розовом белье. Косметики нет, а без неё лицо бледное. Ещё и припухшее немного. Красавица — ни дать ни взять! Ну уж какая есть!
Вышла.
По звукам поняла, что Птолемеев уже на кухне. Всё-таки постеснялась вот так, в белье к нему идти, вернулась в спальню, взяла одеяло. Завернулась в него и так и потопала на кухню.
— А ты чего это? — заметил меня Паша. — Холодно?
— Да нет… — бормочу, усаживаясь на стул. — Просто надеть мне нечего. Платье моё ночью порвал кто-то.
— Платье отвратительное, — Паша налил кофе и поставил передо мной кружку. — Кто только такие придумывает?
Я промолчала, а он что-то намазывал на тонкий ломтик хлеба.
— Паша, ты там чем занимаешься?
— Вообще собирался завтрак в постель принести, — он посмотрел на меня. — Ты не могла бы вернуться в постель?
— Это я легко! — быстро согласилась я. Ну а когда мне ещё завтрак в постель будет? Да и в спальне как-то освещение более щадящее…
Паша появился через пару минут. Сам он частично оделся. Брюки нацепил, но не вчерашние, а какие-то тёмно-синие, пижамные — видимо, домашние. Принёс поднос на ножках, поставил на кровать. На подносе две кружки кофе, два тоста с маслом, какое-то повидло или джем на малюсеньком блюдечке, а рядом чашка с клубникой.
— Это ты где клубнику взял? — удивляюсь я.
— В супермаркете, — не раздумывая, честно отвечает Пашка. Мог бы сочинить, что еле достал. На самом деле, рядом с домом её мало где у нас купишь. В лавку, где я овощи-фрукты покупаю, привозят иногда — но не часто. И дорого, я не беру. Зимой всё равно невкусная.
— Ну давай попробуем клубнику в январе, — смеюсь я.
— Вообще получается, она декабрьская, — поправляет Пашка и первый тянет ягодку в рот. Вижу, что ему не нравится.
— Что? Не сладкая? — спрашиваю.
— Сейчас подсластим, — Птолемеев проводит клубникой мне по губам, но откусить не даёт, забирает и ест сам. — Вот теперь послаще.
А я смущаюсь, как девочка. Так неожиданно он это всё.
— Всю так съешь? — спрашиваю.
— Тебе оставлю, если захочешь, — а сам берёт ещё одну ягоду и проводит мне по груди, забирается под бюстгальтер, а у меня глаза как две плошки, в этом я уверена. Так он на меня действует. А Паша сидит и эту ягоду тоже ест.
— А так ещё слаще, — и пальцы облизывает. — Но ты слаще, — и смотрит на меня. — Подсластим по-другому.
Знала, что так будет. Поняла по взгляду. Первый поцелуй, как проснулись. Подсластил утро.
Поднос пошатнулся, на меня полилось кофе. Я поняла, что Птолемеева не оттолкнуть, но он сам сообразил. Переставил поднос на пол. Целовал отчаянно, крепко, хватаясь за меня, как будто я для него воздух. Я не привыкла к такому, к такой буре эмоций внутри. Как будто со мной так быть не может, а вот же есть. За секунду воспламенилась вся. И опять я самая красивая и желанная. Если на меня такая реакция, так оно наверное и есть.
А после Птолемеев вдруг заметил:
— Нам тут третий нужен…
