своя история, в которой за ними обязательно кто-то придет и заберет. Мама уехала на заработки, папа пропал в тайге на охоте, но они скоро обязательно приедут. Но все гораздо проще, мать безбожно пила, а отец сидит в тюрьме.
За нами с братом никто не пришел. Оказывается, у нас нет ни одного родственника. Разве такое возможно?
Все эти годы я часто просыпаюсь ночами от звуков глухих ударов и хруста ломающихся костей. Он пробирает до дрожи, тело покрывается липкой испариной. Я знаю, кто и что делает, и от этого хочется выть, срывая голос, царапая свою кожу до мяса, чтоб не представлять так живо этот звук.
Я все еще чувствую запах сырости и хлорки, это запах моего страха и обреченности. Спусковой крючок сознания, готового за секунду сорваться в пропасть паники.
Я все еще помню вкус своих детских слез и тепло маминых рук. Я никогда не поверю, что мой отец мог забить до смерти молотком мою мать. Но я лично читала уголовное дело с формулировкой: «Убийство, совершенное на почве ревности».
Тихон спросил, есть ли у меня проблемы? Да, у меня их полно – от растоптанного счастливого детства до ложных надежд и постыдной роли любовницы.
– Ты меня слышишь? Эй!
Возвращаюсь из воспоминаний в реальный мир. Я стою у большого окна холодно, убираю руки в карманы, сжимаю ледяные пальцы.
– Из тебя хуевая секретарша, никакой субординации. Он ведь трахает тебя?
Не оборачиваюсь, но представляю, как искажается гримасой ненависти лицо девушки.
– Ты совсем охренела? Здесь никого нет, я ведь могу тебя и послать.Тихон Ильич уехал, но привезли обед.
– А слушай, пошли, вот прям громко и от всей души, давай – пошли, а я пойду.
Быстро развернулась, подошла к девушке, она выше меня на каблуках, резкие черты лица. Яркая красота, брови, ресницы, губы, темные, ниже плеч, прямые волосы, хочется все стереть и нарисовать заново, сделать ее более естественной. Неужели у викингов такой отвратительный вкус?
– Совсем больная?
– Как тебя зовут?
– Света.
– Слушай, Света. Я ведь тебе до чертиков неприятна – и кулер сломала, и стакан разбила, и вела себя хамски, нас в детдоме не учили манерам. А еще у меня два привода по малолетке по хулиганке, мы тогда с парнями девице одной вроде тебя лицо порезали, кровищи было жуть.
Господи, несу первое, что в голову придет, я таких баек знаю сотни, даже в одно время хотела быть следователем, раскрывать преступления, узнать, что случилось с родителями.
Но мне запретили, как запрещали многое.
– Чего ты хочешь?
Света часто моргает, глаза бегают. Но соображает, это радует.
– Тебе ведь он нравится, да?
– Кто?
– Хозяин. Звучит-то как, прям до судорог.
– Не твое дело.
– Правда, не мое. Но ты меня сейчас выпустишь отсюда, а я не стану к нему приставать.
Двигаюсь ближе, облизываю губы, делаю яркий жест языком за щекой, изучаю ее реакцию.
– Да ты и не нужна ему в этом плане. Ты себя-то видела в зеркало?
– Господи, какая ты тупая. Знаешь, что какая у мужика самая эрогенная зона? Мозг.
Свете хватило полминуты, чтоб сообразить, чем мое знакомство с ее драгоценным шефом может закончиться, да и внешность моя не банальная сыграла на этом.
– Через двери нельзя, там охрана. Пойдем, я покажу, как выйти, достала ты меня уже.
Неприметная дверь, узкий коридор, еще одна – на лестницу.
– Спустишься на два этажа, там пройдешь через офис и выйдешь на другой стороне здания.
– Дай бог тебе хорошего мужика, но Тихон не про тебя, уж извини. Его мозг ты этими сиськами не трахнешь.
Не стала ждать ответа, прошла по указанному маршруту, свежий воздух взбодрил, накинула капюшон, устала я сегодня от визитов к мужчинам. Нащупала в кармане блистер с таблетками, выдавила одну, проглотила.
Пошла на остановку, домой, конечно, ехать опасно, у Виолетты брачный сезон, так что выбирать не приходится. Возьму у соседей телефон позвоню Виссариону, может быть у него, что получилось с документами.
Покровский
– Где она сейчас?
– В отеле на Северной?
– Почему именно там?
– Ну, мы не знаем. Тихон Ильич, мы решили не пугать, проводить и ждать вас.
– Да, хорошо, спасибо, Стас.
Вот же сучка малолетняя, и как вообще могла сбежать из закрытого частного колледжа, да еще в Англии? Мамаша ее – дура безмозглая – совсем не следит за дочерью, думает, если есть деньги, то ей все дозволено, и за нее кто-то будет ее воспитывать.
Мне бы сейчас решать проблемы с Саидом и губернатором, который решил играть в свои игры, причем не понимая, во что ввязывается, а я считал его неглупым человеком.
Саид его сожрет, проглотит и не заметит, а потом будет устанавливать свои правила. Точно, на носу ведь выборы, а на это недешевое занятие нужны большие деньги. От Савы еще помощи никакой он готов, как те шлюхи в элитных комплексах отдыха – лечь на спину и раздвинуть ноги. Сам что-то мутит стратег хренов.
А еще рыжая Арина с трогательными веснушками на носу, острым язычком, колкими словечками и сплошными загадками занимает все больше мои мысли.
Такое странное чувство, что я знаю ее давно и совсем не знаю. Красивая, хрупкая, а может, это все так обманчиво, то я могу и не заметить, как ее тонкие пальчики сожмут рукоять ножа и воткнут его в спину. Сколько таких случаев, когда мужики теряли голову от любви, взять хоть Немца с Соболем, а недавние Шумилов с ТТ? Все пропали в этих сетях.
– Как вы ее нашли?
– Карим мать провожал в аэропорту, ну, Алену не заметить трудно. Шла, оглядывалась, налетела на чей-то чемодан, у бабы какой-то залаяла шавка на руках, тут же заплакал ребенок. Она умеет суету наводить.
Стас посмотрел на меня, улыбнулся, хотя вот мне совсем не до веселья. Паршивка малолетняя, выпорю и запру в подвале дома. Но Алена умеет устраивать вокруг себя маленькие и большие катастрофы с самого детства.
Неделю назад ей исполнилось восемнадцать, самый паршивый возраст, она считает, что теперь ей все можно, я тиран и деспот. Она ждет свободы, а на самом деле запретов появилось в несколько раз больше.
– Скажи Кариму от меня спасибо.
– Ой, да перестаньте, Тихон Ильич, каждый бы из нас так поступил.
Снова стоим в пробке, пошел мелкий, словно крупа, снег, вроде и город небольшой, не столица, а вечно какие-то заторы. Те пять лет, что я пытаюсь как-то справиться с этим городом
