в кулак соседу смятую купюру, мне бы самой начать экономить, сейчас у меня не безбедная жизнь любовницы подполковника полиции и очень непростого и влиятельного человека в городе.
– Дай бог тебе здоровья, Аринка, и мужичка хорошего, – Степаныч прячет заветную сотню в карман потертых трико. – Тут, кстати, ходил один – спрашивал о тебе у соседей.
Напрягаюсь. Пульс моментально подскакивает. Так скоро и паранойю заработать можно.
– Кто такой?
Вариантов у меня хоть отбавляй – от Никифоровских псов и шестерок Кобы до нового знакомого хозяина города господина Покровского. Я очень «везучая» на знакомства девушка. Наш разговор с ним еще не окончен, я позорно сбежала, хотя могла остаться и дать понять, что я совсем неинтересный для него персонаж.
НО. Сука, всегда есть некое НО.
Мне он понравился.
Первый раз в жизни мне осознанно понравился мужик, и это не стоит отрицать. Так не должно быть, но понравился. Мне вообще редко нравятся люди, в основном я их ненавижу.
Он смотрит иначе, говорит иначе, в нем есть сила, власть, которую я так не люблю, но она не напрягает, в нем есть стержень и надежность. Но когда-то я это все разглядела в другом человеке, который сделал меня своей марионеткой, тряпичной куклой для забавы. Можно ведь и второй раз ошибиться, а я не хочу.
– Здоровый, стриженый, в кожанке, все выпытывал, кто ты да откуда. А мне почем знать? Так и сказал: знать не знаю, а он деньги совал, не хотел брать, честно не хотел.
– Все нормально, Иван Степанович, если дают, надо брать.
– А кто такой? Бывший твой? Рожа вроде знакомая, а может и нет.
Сосед выпучил глаза, почесал затылок.
– Можно сказать и так, кулаками махал, вот я и ушла от него.
– Это ты правильно сделала, на кой сдался кухонный боец бабе?
Если высокий стриженый, то, скорее всего, водитель Тихона, но, конечно, может быть и человек Никифорова. Но тот бы расспрашивать обо мне у соседей не стал, да и внешность у того упыря другая.
– Я пойду.
Сосед махнул рукой, открыв свою дверь, зашла в полутемный коридор, разувшись, прошла на кухню, достав из кармана сигареты, прикурила, сделала затяжку, прикрыла глаза. Вот бы сейчас быть совсем далеко отсюда, в глухой тайге, в маленьком домике с тлеющими в камине поленьями.
Наверное, именно так выглядит мой персональный рай, где нет никого, где меня никто не трогает, и я просто живу. А еще хочется заработать амнезию и забыть все и всех.
Надо бы поесть, холодильник забит едой, но не хочется. Открыв окно, выбросила окурок, в комнате сняла куртку, легла на диван. Я совсем не помню маму, со временем воспоминания о ней стали угасать, она для меня словно ангел, который был, а потом улетел на небеса.
Брат ругал постоянно, чтоб я не вспоминала ни ее, ни отца, что они бросили нас, они не достойны памяти и слез. Артемка за годы в детдоме стал другим, злым, как дикий волчонок, связался с плохой компанией, там других не было.
Постоянные драки, кражи, мог сесть не один раз, но его кто-то отмазывал, а потом я узнала кто. Я много что узнала, сложив в одну мозаику все детали. Но это все случилось не сразу.
До восьми лет шла адаптация и принятие своего положения, чем дальше, тем становилось понятней, что за нами точно никто не придет. Мама действительно умерла, и теперь мы с братом единственные друг у друга родные люди.
Он приходил к нам и раньше, тот мужчина, но я не особо его замечала, всегда была в стороне. Каждый праздник в детский дом приезжали с подарками спонсоры, так называла их директриса.
Какая-то организация брала шефство над бедными сиротками и несколько раз в год делала широкие жесты. Нам не повезло – когда шефство берет полиция, то глаза закрываются на все, власть дороже любых денег.
Мне в тот год исполнилось пятнадцать, а ему было тридцать, крепкий молодой мужчина, темные волосы, внимательный взгляд. Он умел слушать, умел разговорить меня, умел рассмешить, а мне не хватало брата, который уже выпустился и жил в городе, и очень не хватало отца. Я зацепилась за это знакомство и создала себе кумира.
Воспоминания окутывают густым туманом, яркие елочные гирлянды, на мне ободок с ушками лисички и распущенные волосы. Моя первая влюбленность, неправильная, фальшивая.
– Тебя вообще учили закрывать двери?
Испуганно вздрагиваю, жмурюсь от включенного света, прикрываю глаза руками. Что вообще он тут делает?
– У меня нечего брать, и я рада гостям, но тебе – нет, и выключи свет.
Но почему-то я рада, что он пришел и вырвал меня из сна моих воспоминаний.
– Вставай и поехали.
– Куда?
Сажусь на диван, снизу вверх смотрю на Тихона: пальто нараспашку, рубашка, строгий и взволнованный взгляд, он смотрит, склонив голову, плотно сжимая губы.
– Тебе нужно отрастить волосы и бороду.
– Зачем?
– А еще купить меч и меховую накидку.
Вот сейчас я в его глазах полоумная странная девица, по которой плачет психушка.
– Ты похож на викинга.
– Хорошо, так и сделаю, даже есть несколько претендентов, чтоб тем мечом рубить головы. Вставай одевайся и поехали.
– Зачем? Мне и тут хорошо.
– Затем, что я задолбался за тобой бегать, посидишь в одном месте. И что ты наплела моей секретарше? Давай шевелись, времени нет торчать в этом клоповнике.
– Так стремно, да? А может, приляжешь, чего тянуть, можем все сделать здесь по-быстрому, и ты от меня отстанешь, наконец? Потому что я никакая не наркоманка, не проститутка, не торгую дурью, и хватит меня проверять. А то, откуда я и что делаю в этом городе, это мое личное дело, и оно никак не имеет отношения к тебе!
Срываюсь на крик, резко встаю с дивана, смотрю в упор на Тихона, а у того ни один мускул не дрогнул на лице.
– Если ты мне еще раз заедешь по лицу, я сниму с тебя штаны и отшлепаю.
– Что?
Но дальше я ничего не успеваю сказать, Тихон тянет меня на себя, ухватив одной рукой затылок, целует, губы горячие, сжимает пятерней волосы, а мне нечем дышать, и в груди разливается дикий жар.
Вот так целуются настоящие викинги.
Это еще одна причина, по которой он мне нравится.
Арина
– Корнилова, иди, тебя Выдра зовет, там снова твой приехал.
Самохина проходит мимо меня, специально задевая плечом, садится на свою кровать, поправляя длинные светлые локоны, спала на бигудях
