Вот опять... Сама попросила его, меня отпустить, а ни шагу от него не отступила. Стою и смотрю на него...
— Маша? — зовёт меня тихо. — У тебя всё нормально?
— Да...
И рванула бегом к дому, превозмогая боль в стёртых ногах.
Пусть думает, что я чокнутая. Какая есть... Он же такую любит.
Любит...
А Норман мне в любви ни разу не признавался.
Почему я решилась за него замуж выйти? Сейчас я этого не понимаю. Ясно же, что никакой любовью там и не пахло, а со стороны Владимира было лишь чувство собственничества.
Просто я полная дура! Вот и всё...
-Ой! — чувствую сильную боль в ступне и падаю.
И через несколько секунд возле меня присаживается Шолохов.
— Что случилось? — он не на шутку взволнован моим падением.
— Нога...
Роман осторожно стягивает с моей ноги кроссовок. На белом носке растекается алое пятно крови.
— Рана открылась. Что бы бегаешь, как укушенная в задницу? Держись за шею.
Я, помедлив, протягиваю руки и обвиваю его шею, а он приподнимает меня на руки.
— Тебе не кажется, что ты слишком часто носишь меня на руках?
— Да я бы тебя с них вообще не спускал, — улыбается искренне.
— Ты для этого качался целый год?
— Нет. Но пригодилось, как видишь.
— Тогда зачем?
— Тебя хотел из головы выкинуть.
— Не вышло, получается...
— На какое-то время забыл. Но перед дембелем меня опять нахлобучило. Ты моё наказание, Машенька, — легко подкинул меня на руках, а я вцепилась сильнее ему в шею.
— Осторожнее, уронишь!
— Ни за что. Своё никогда.
— Я не твоя!
— Это дело времени, — хитро.
— Ты слишком самоуверен. Ты год меня уламывал, и у тебя не получилось. Сейчас хочешь за пару дней справиться?
— Неделя.
— Что?
— Максимум через неделю ты будешь моей. И то, это я тебе даю срок с большим запасом. Я думаю, ты уже готова.
— Не будет этого! — бесит его самоуверенность.
— Машенька, ты на берегу на меня так смотрела, готова была проглотить.
— Неправда! Я просто была удивлена тем, что ты там голый. Неожиданно, знаешь ли, выйти на берег, а там нудист.
— Могла бы отвернуться, но ты стояла и смотрела.
— А ты мог бы и за кустами одеваться!
— Мне нечего скрывать. Я не стесняюсь, — повел одним плечом.
— Это не даёт тебе право ходить передо мной голышом.
— Нечего было идти за мной, не увидела бы ничего. Могла бы просто признаться, что тебе понравилось смотреть на меня обнажённым.
-Нет!
— Врушка. Видел я, как ты губы жевала.
Блин! У него глаза на затылке? Когда он всё увидел?
Мне нечего ему ответить, он ведь правду сказал. Просто отворачиваюсь и смотрю в сторону, пока он подымает меня по крыльцу в дом.
Опять обработал мне рану, только в этот раз без массажа.
— Побереги ноги. Лучше надень тапочки, чтобы пятка свободная была. Должны быть где-то в коробках.
— Хорошо.
— Вот и замечательно. Я пойду, запущу генератор и затоплю баню.
* * *
Боже, это невероятное удовольствие.
После русской бани чувствую себя заново рождённой.
Тело горит, но это так приятно. Мышцы расслабленны.
Я присаживаюсь на пороге возле Шолохова, который сидит и губами крутит травинку.
— Круто, — цежу слово по буквам. — Чувствую себя обновлённой... Жаль без веника.
— Надо было позвать, я бы тебя отхлестал.
— Ну, уж нет. Спасибо за ветки елки, такой запах хвои невероятный.
— Пожалуйста...
— Никогда не думала, что в деревне так.
— Как?
— Просто. Я ведь о деревенской жизни ничего не знаю. Выросла в большом городе, деревни и села только из окон машины видела, когда мимо проезжали. Ну и в кино. Знаю только, что люди там открытые и все друг друга знают. Не понимаю, как можно так жить? Вся жизнь на показ.
— Знаешь, а люди из деревни чувствуют себя намного счастливее, чем городские. Они не страдают от депрессий и хандры, им просто некогда. Ближе к природе и земле, которые дают им силы. И жизни на показ они не боятся, наоборот, в трудную минуту всегда придут на помощь или поделятся последним. Не все, но многие...
— Такое ощущение, что ты вовсе не городской. Чей это дом?
— Мой.
— Я серьёзно.
— И я серьёзно... Это мой дом. Вернее моего деда, пять лет назад он умер и оставил дом мне. Больше он никому не нужен. Лет с семи я здесь проводил летние каникулы. Дедушка егерем работал в этом лесном хозяйстве.
— Лесником?
— Нет. Егерем. Лесник следит в основном за растениями, деревьями. А егеря по части лесной живности. Следят за количеством хищников, численностью тех или иных зверей и птиц. Браконьеров ловят...
— Как интересно, — облокотилась на свои колени и уперлась головой в свои ладони. — Расскажи...
— Нечего рассказывать... Я проводил здесь всё лето. Пока был маленьким — дед меня дома держал, а лет с двенадцати таскал по лесу и местности, учил распознавать следы, искать раненых животных. Иногда людей. Минимум раз в год кто-нибудь обязательно заблудится в этих лесах, за грибами или ягодой идут.
— Находят?
— Не всегда...
Глубокий вздох разочарования.
Бросает взгляд на меня и смущённо отводит глаза в сторону.
— Прикройся, Маш...
Я так заслушалась его, что не заметила, как полы махрового халата разошлись, почти обнажая мою грудь.
Когда этот чёртов день закончится?! Позорюсь раз за разом.
Запахиваю халат.
— Пошли чай пить, после бани самое то, — Роман поднимается и протягивает мне руку.
Касаюсь пальцами его ладони и чувствую, как от него передаётся импульс.
Шолохов, как ты это делаешь?
Не продержусь я неделю. Он прав...
Глава 14
Эта ночь будет худшей в моей жизни. Маша так близко...
Сидит рядом за столом, что-то рассказывает из своей студенческой жизни, я улыбаюсь, как дебил, изображая внимательного слушателя. Но внимание не её приятный журчащий голос привлекает, а ноги, которые видны между разошедшихся пол халата. Нога на ногу. И голые почти до...
Блядь! Сейчас бы схватить, посадить на стол и отыметь прямо на нём. Грубо, чтобы кричала, стонала и звала на помощь маму.
Я точно маньячила!
В голове каждую минуту мелькают самые неприличные картинки.
Мрак...
Это не она в плену у меня, а я у неё. Это у меня адская зависимость, воспламеняющая всё внутри, как от бензина. Моя зажигалка...
Глаза перемещаются на её лицо. Дует на горячий чай, сложив губы трубочкой. Какие же они вкусные, с привкусом мяты. В голове вспышка и я чувствую наш поцелуй снова. Губы покалывает от желания повторить.
— Шолохов, ты меня слушаешь? — приподняла аккуратную бровку.
— Конечно... Преподаватель по философии чуть не завалил тебя, но предложил исправить свою ошибку. Верно?
— Верно... Я думала, ты витаешь в облаках.
— Нет.
Видимо какая-то подкорка всё же улавливает Машину речь. Так было на её лекциях. Я нихрена не слышал и не понимал, но дословно мог повторить всё, что она сказала.
Маша сильно зевнула и вздрогнула.
— Описалась? — решил поюморить.
-— Что? Нет! — возмутилась.
— Я пошутил. Маленькие дети вздрагивают, когда пописают.
— Не знала о таком.
— Будут дети — узнаешь. А сейчас пора спать. Я пойду, заглушу генератор, а ты возьми лампу, — показал на полку.
Она скрылась с фонарём за занавеской, а я вырубил электричество, ночью оно ни к чему и шум создаёт.
Лежа на диване, закинув руки за голову, наблюдал, как Маша, освещенная светом лампы, бросает тень на штору. Как снимает халат и надевает шелковую пижаму с кружевами: шорты и маечка. Сам покупал. Давно, до отъезда в армию. Подарить хотел, но не получилось.
Силуэт её фигуры заставляет кровь вскипать. А в паху всё оживает и болезненно наливается.
