— Что тебя интересует?
— Ты когда-нибудь… ну, не знаю… играл в игры?
На мгновение Коннор задумался.
— Мы с отцом играли пару раз в Монополию.
Наконец-то.
— Здорово, — улыбнулась я.
— Он заключал со мной сделки, а потом отказывался от них.
— …Он, что?
— Один раз я продал ему собственность Парк Плейс, чтобы получить деньги на приобретение отелей для другой собственности, но с обещанием, что я могу дважды остановиться на поле Парк Плейс или Променад и не платить. Он согласился, а затем, когда я остановился на поле Променад первый раз, он потребовал оплаты. Я напомнил ему о его обещании, а он спросил, есть ли у меня подтверждение в письменном виде.
— Но я ведь поверил тебе, — сказал я.
— Он сказал: «Только дурак верит слову другого человека, не подкрепляя его ничем».
— Я начал плакать. Сказал, что, если заплачу ему, то обанкрочусь.
— И почему меня должно это волновать? — спросил он. — Это твоя проблема, не моя. Тебе стоило подумать об этом до того, как ты продал мне свою собственность.
Челюсть у меня отвисла еще больше. Помимо откровенно жестокого обращения родителей со своими детьми и болванов-отцов, которые оставляли своих трехлетних детей в машинах, пока сами отправлялись в стрипклубы (о чем я лишь читала в газетах), это была самая безумная вещь, о которой я когда-либо слышала.
— Что?
— Эй, это еще не все. В следующий раз, когда мы играли, я продал ему собственность заставил его подписать контракт, и он опять меня подставил. Когда я указал на контракт, он спросил: «А кто обеспечит его соблюдение?» Так что я снова стал банкротом.
Я покачала головой в неверии.
— Это… это совершенно немыслимо…
Коннор мрачно ухмыльнулся.
— Мой отец никогда не проигрывает. В Монополии или в настоящей жизни.
— Зачем ты продолжал играть с ним?
Он пожал плечами.
— Я не знал ничего лучшего. Я просто считал, что так и надо играть. К тому же мне было только восемь лет. Думаю, я хотел, чтобы он играл со мной несмотря ни на что, уделял мне хоть какое-то внимание, так что я продолжал возвращаться за большим.
— Он вел себя так с восьмилетним ребенком? — в ужасе спросила я.
— Ну… может, мне было девять. Уже точно не помню.
Коннор продолжал есть, словно ничего не случилось, а потом поднял глаза и понял, что я смотрю на него так, будто только что услышала об убийстве щенков. Он утешительно улыбнулся мне.
— Да ничего страшного.
— Ничего страшного?! Коннор, твой отец — психопат!
— Думаю, ты имеешь в виду «социопат». И… да… возможно. У него определенно имеются социопатические наклонности, это точно. Любовь к власти ради власти и командование другими людьми. Полное отсутствие сочувствия к другим. Но… неважно, как ужасно бы это не звучало, я извлек из игр с отцом несколько самых ценных в своей жизни уроков бизнеса.
— Каких, например?
— Например, никогда не верить человеку на слово. Всегда подкреплять свои соглашения какими-либо рычагами давления. Всегда быть начеку. Уничтожать своих врагов, когда появится такая возможность, убедиться, что они не могут восстановить свои силы и уничтожить тебя позже.
Это невероятно.
— Ты не можешь так жить!
— Я сказал уроки бизнеса, а не жизни. Это не одно и то же. — Внезапно, выражение его лица стало угрюмым, и он посмотрел в пустоту. — Если только ты не свяжешься с кем-то, кто считает ваши отношения бизнесом.
У меня сжалось сердце.
— Я бы никогда так не сделала!
Он посмотрел на меня, вернувшись в настоящее, и выражение его лица смягчилось.
— Я говорил не о тебе. Я знаю, что ты никогда бы так не сделала.
— Где была твоя мать, когда все это происходило?
Он снова пожал плечами и вернулся к своей еде.
— Если она не проводила свои благотворительные балы и ужины, то говорила мне перестать быть нытиком и переиграть своего отца, если меня это так расстраивало.
— Господи, — прошептала я.
— Бедненький богатый мальчик? Проблемы богачей.
— Жестокое обращение с детьми — это не проблема богачей.
Коннор нахмурился, будто я сказала какой-то бред.
— Мои родители не обращались со мной жестоко.
— Может быть, не физически, но эмоциональное насилие — это все-таки жестокое обращение.
Он отмахнулся от моего комментария.
— У многих людей было намного хуже, чем у меня. У меня все обошлось. Никакого вреда.
Я в этом сомневалась.
Затем, я подумала кое о чем другом, что знала о нем. Согласно телевизионному шоу «Е!», которое я смотрела об отеле Дубай, Коннор был самым младшим сыном семьи Темплтон.
— У тебя разве нет старших братьев или сестер?
— Один старший брат. Винсент.
— Насколько он тебя старше?
— На пять лет.
— Что насчёт вас, ребята?
— А что насчёт нас?
— Вы не были близки?
Он скривился, словно говоря Не-е-е. Так вы обычно отвечаете, когда вам предлагают добавить кетчуп в ваш хот-дог.
— Не совсем.
— Почему нет?
— Ну, я нечасто видел его в течение учебного года.
— Он не учился в школе-интернате?
— О, да, учился. Но его все время выгоняли, поэтому мои родители постоянно отправляли его в новые школы по всему миру. Поэтому я видел его только летом и на Рождество. Не более того.
— За что его выгоняли?
— Секс, алкоголь, наркотики, плохие оценки — как обычно.
— Э-э… не пойми меня не правильно… но я считала, что это ты был паршивой овцой в семье.
Коннор засмеялся.
— Да, я.
— Если твой брат делал всё это и не стал позором семьи, что же тогда, черт возьми, ты натворил?!
— Винсент взялся за ум после колледжа. Ну, юридическая школа, на самом деле. — В голосе Коннора появились оттенки горечи. — Он понял, что к чему, взялся за дело и стал безупречным маленьким наследником престола. Я… я был очень хорошим ребенком до окончания школы, а потом я очень сильно разозлил свою семью.
— Что ты сделал?
— Ну, во-первых, я бросил колледж на первом курсе. Это было плохо воспринято.
— Почему бросил?
— В то время я считал, что мир полон безграничных возможностей, а я пропускал все веселье, застряв на скучных уроках, как и в любой другой унылой школе, в которой я учился.
— А в каком колледже ты учился?
— В Гарварде.
Ну конечно.
— И чем ты занимался, когда бросил учебу?
— Ха, это забавная история. Я сказал отцу, что хочу бросить учебу. На что он заявил категоричное нет. Мы сильно поругались, я сделал несколько грандиозных заявлений о том, что смогу добиться успеха в большей степени и быстрее, чем любой из моих оторванных от реальности преподавателей и бестолковых сверстников… и он заключил со мной пари.
— Какое?
— Он дает мне десять миллионов долларов, и я могу бросить учебу и в течение трех лет достичь чего-то самостоятельно.
— Десять миллионов долларов?! — взвизгнула я.
Коннор усмехнулся.
— А ты вот считала моего отца таким плохим парнем.
— Ну… может, я недооценила его…
Коннор покачал головой.
— Нет. Десять миллионов для него ничего не значили. Это, как если бы ты дала своему ребенку мелочь, найденную под диванными подушками, чтобы он начал свое дело.
— Ох.
У меня голова закружилась.
Должно быть, у Темплтонов чертовски хороший диван дома.
— И за эти ничтожные гроши он покупал мою душу. Это на самом деле была сделка с дьяволом. Если я добиваюсь успеха, я возвращаю ему первоначальные десять миллионов, плюс семьдесят пять процентов от всех моих доходов, как моему основному инвестору. Если я терплю неудачу, тогда я соглашаюсь вернуться обратно в колледж. А после окончания учебы, я должен занять любую должность в семейном бизнесе, которую мой отец посчитает подходящей.
— И что ты сделал?
— Я согласился, с условием, что мы ограничим отступные на двадцати миллионах. То есть, если я смогу отдать ему семнадцать с половиной миллионов долларов, до сделка завершена, и я сохраняю остальное, плюс свою свободу.
