Эмерсон медленно кивает:
— Ладно.
Между нами повисает долгая пауза, наполненная невысказанными словами.
«Как мы дошли до такого?»
Он на мгновение отворачивается, чтобы проверить, как там Иствуд, и мое сердце екает в груди. Раньше мы могли говорить часами напролет... Я могла поведать ему о таких вещах, о которых не могла рассказать больше никому. Например, о своей гребаной семье, о своих надеждах, мечтах и обо всех тайнах. Мы были так близки, жили душа в душу... А теперь? Как мы дошли до такого? Эмерсон стоит прямо передо мной, но глядя в его глаза, я понимаю, что мой Эмерсон далеко. Как же это тяжело...
«Кого я обманываю? — говорю я себе. — На самом деле я знаю, как мы до такого дошли. Это я привела нас сюда. Я виновата, как никто другой.»
Сегодня наша отстраненность ощущается иначе. Если вчера она выражалась в шоке напополам с гневом, то сейчас — это просто отчужденность.
— Я должна... — я делаю рукой неопределенный жест, больше не в силах терпеть этот неловкий момент.
— Ох. — Могу поклясться, что вижу в его глазах проблеск разочарования. — Конечно, — говорит он, — у тебя, наверное, много дел. Дома.
— Да, верно.
Я чувствую как грудь будто сдавливает тисками, и мне даже приходится себе напоминать, как надо дышать. Я медленно возвращаюсь на берег. Эмерсон шагает хоть и рядом со мной, но на расстоянии вытянутой руки. Мы не прикасаемся друг к другу, но я прекрасно ощущаю его присутствие: уверенные шаги, разворот широких плеч. Рядом с ним я чувствую себя гномом. Я сжимаю камеру изо всех сил, чтобы даже не думать до него дотрагиваться. Но что хуже всего, я вдруг понимаю: я боюсь, что наше общение подойдет к концу. Да, согласна, это ужасно, но быть рядом с Эмерсоном-болваном гораздо лучше, чем вообще без него. Без Эмерсона. Я пытаюсь что-то сказать, но на ум, как назло, ничего не приходит.
— Как Брит? — спрашиваю я. Его младшая сестра всегда была проблемным ребенком. Она начала гулять с парнями и оставаться у них на ночь еще подростком. — Ей сейчас, должно быть, девятнадцать?
— Ага, — Эмерсон кивает. — Я еле-еле заставил ее окончить школу, — добавляет он. — Она работает официанткой в баре несколько ночей в неделю. Я пытаюсь уговорить ее пойти учиться на дизайнера в школу моды, ты знаешь, у нее есть чувство стиля. Но... ты же в курсе, какая Брит, — говорит он грубо, но в его голосе я слышу проблеск нежности.
Эмерсон начал воспитывать своих своенравных младших брата и сестру еще в подростковом возрасте, пока его мать «лечилась» от очередной зависимости. Ему было очень тяжело...
— А Рэй Джей?
Я должна была спросить и о нем тоже, но чувствую, что ответ будет похож на предыдущий. Брат Эмерсона всегда был безрассудным и, так называемым, трудным ребенком. Еще будучи подростком, он был полон гнева и дикой ярости. Эмерсон делал все возможное, чтобы держать его в узде, но Рэй Джей ненавидел его почти так же сильно, как и то, что застрял в этом небольшом городке.
— Он больше не моя проблема, — говорит Эмерсон непринужденно. — Он сбежал из города, как только ему исполнилось восемнадцать. Последнее, что я о нем слышал — это то, что он буйствовал в Таллахасси.
— Прости, — говорю тихо.
Он пожимает плечами:
— Я его не виню. Я хочу сказать, что когда я был в его возрасте, то тоже хотел съебаться из этого города.
— Но ты этого не сделал, — тихо говорю я, думая обо всем, чем он пожертвовал. — Ты остался.
— Ну кто-то же должен был...
Родители бросили его, ушли. Как и я... Мое сердце сжимается от боли.
Ну кто-то же должен был...
«Он говорит обо мне?»
Я оставила его долгих четыре года назад. Я, единственный человек, которому Эмерсон мог доверять, оставила его здесь одного. Конечно, это он разорвал наши отношения, но если бы я боролась усерднее, то, возможно, сейчас бы мы были вместе. Я позволила ему меня оттолкнуть, за что ненавидела себя до сих пор.
Мое сердце было разбито на миллионы крошечных осколков, но только теперь я понимаю, что пережил он. Эмерсон, похоже, тоже ощутил подобное, пока наблюдал за мной. Я чувствую горький вкус грусти и сожаления, в груди нарастает знакомая боль. А я ведь так надеялась, что печаль со временем исчезнет насовсем.
Меня переполняет буря эмоций; я чувствую, как в горле постепенно растет ком. Я быстро поднимаю камеру и делаю несколько снимков собаки. Аппарат на минуту скрывает мое лицо, и я использую это время, чтобы сделать несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться.
«Ты можешь это сделать, — убеждаю я себя. — Все нормально. Ты пройдешь через это. Боже, так еще хуже.»
Когда я наконец опускаю камеру, то вижу, как Эмерсон смотрит на меня с кривой полуулыбкой на красивом лице.
— Ты все так же занимаешься фотосъемкой, — улыбается он. — Ты, должно быть, уже окончила художественную школу.
— Ох, — я замираю. — Я туда не пошла... То есть, я выбрала колледж. Я не брала фотоаппарат в руки много лет.
— Ты бросила это занятие?! — возмущенно восклицает Эмерсон.
Я непроизвольно делаю шаг назад, шокированная его сердитым выражением лица.
— Нет, просто я была занята учебой в колледже и... другими вещами. Знаешь, для хобби у меня оставалось мало времени.
Особенно если учитывать, что фотосъемка напоминала о нем.
— Я не могу в это поверить, — Эмерсон смотрит на меня в недоумении.— Ты ведь бредила художественной школой, у тебя уже было портфолио. И ты просто так все это бросила?
— Я была занята! — громко протестую я в ответ на обвинение, звучащее в его голосе. Почему он смотрит на меня так, будто я его подвела? Мое дыхание ускоряется от острой вспышки гнева. — Я будущий специалист в области финансов, а еще изучаю бухгалтерский учет. В моей жизни есть более реальные и важные занятия.
— Чушь, — говорит Эмерсон, повышая голос. По тому, как сверкают его темные глаза, я понимаю, что он зол. — Фотосъемка — твоя страсть! Ты любила это.
«Я любила тебя». — Я игнорирую навязчивый шепот.
Какое он имеет право меня осуждать?
— И чем, по-твоему, я должна была заниматься? — бросаю я ему вызов. Я складываю руки на груди, и теперь могу ощущать, как вибрирует моя грудная клетка, когда я говорю все громче. Но уже не могу успокоиться. — Пойти в художественную школу, чтобы всю жизнь существовать на зарплату художника-фотографа, пытаясь выкарабкаться из безденежья? — яростно качаю головой. — Я просто сделала инвестицию в свое будущее. Бухгалтерия является одним из наиболее быстрорастущих секторов финансового рынка. Работа по этой специальности найдется всегда. Это разумный выбор.
