– О, ради бога! Что вы хотите знать?
Он наклонился ближе, и легкая улыбка приподняла уголки его губ.
– Эди… Откуда у вас это идиотское имя?
Карета резко остановилась, и Эди очнулась, возвращаясь в действительность, понимая, что они подъехали в Хайклифу. И как она предполагала, Маргрейв не заставит себя ждать.
«Я вернулся домой».
– Но ненадолго, – пробормотала она себе под нос.
– Вы что-то сказали, ваша светлость? – Роберт стоял рядом с каретой, вопросительно глядя на нее.
– Не имеет значения. – Опираясь на руку кучера, Эди вышла из кареты.
Роберт закрыл дверцу и снова влез на козлы. Эди направилась было к дому, но услышав стук колес, и вовсе не в сторону конюшни, окликнула кучера.
Тот натянул поводья, останавливая лошадей.
– Ваша светлость?
– Роберт, куда это, ради всего святого, вы собрались?
– Забрать его светлость со станции.
– Не вздумайте! – более резко, чем хотелось бы, вылетело у Эди, и Роберт в недоумении уставился. – Прошу прощения… я хотела сказать, что его светлость уже наверняка нанял экипаж и едет сюда, так что вы лишь потеряете время. Лучше дайте лошадям отдохнуть.
Несколько долгих секунд кучер тупо смотрел на госпожу, потом, пожав плечами, развернул карету.
– Ну, если так… Это хорошо, что хозяин вернулся в Хайклиф.
– В этом доме нет хозяина, – процедила сквозь зубы Эди, провожая взглядом карету до конюшенного сарая. – Только хозяйка.
Маргрейв хоть и вернулся, но Эди поклялась себе, что не надолго. Они заключили соглашение, она исправно выполняла взятые на себя обязательства и ожидала от него того же.
– Значит, вы из-за этого вернулись домой, да?
Вопрос младшей сестры Эди повис в воздухе, оставшись без ответа. И это уже после того, как носильщик проводил их к нанятой карете и Стюарт с Джоанной ехали в Хайклиф. Но его свояченица явно не собиралась успокаиваться и, едва карета тронулась, продолжила обсуждение:
– И как вы собираетесь это уладить? Я имею в виду – завоевать Эди?
Если честно, то он не знал. Можно ли вернуть то, что тебе никогда не принадлежало? Пять лет назад подобная задача не входила в его планы. Нет, конечно, в голову порой приходили мимолетные мысли, что это могло бы случиться, особенно по ночам, когда он смотрел на усыпанное звездами черное небо Кении и в его памяти оживал тот бал в Хандфорд-Хаусе. Но затем все сказанное в ту ночь возвращалось к нему и он усилием воли отбрасывал эти бесполезные мысли. Мужчина, который проводит большую часть времени в африканском буше, может сойти с ума, если будет зацикливаться на подобных воспоминаниях.
Конечно, сейчас все изменилось, но только для него, не для Эди. Одного взгляда на лицо жены было достаточно, чтобы понять: он скорее выйдет в четвертьфинал на Уимблдоне, чем завоюет ее сердце. По правде говоря, он не был уверен, что у нее вообще есть сердце.
И все же ее младшая сестра высказала более романтичный взгляд на все происходящее.
– Вы, кажется, решили, что знаете причину моего возвращения?
– Да… – В голосе Джоанны он услышал легкое разочарование. – А разве нет?
Стюарт отвернулся, разглядывая бесконечно простиравшиеся земли, которые принадлежали Маргрейвам почти два столетия. Женившись на Эди, он сохранил все это для следующих поколений, но не часто задумывался над тем, что эти следующие поколения не будут иметь прямого отношения к нему. И хорошо, что задумался сейчас: дети продолжают жизнь человека даже после его смерти.
Ничто так не обращает мысли к вечности, как близость смерти.
Он снова повернулся к Джоанне.
– Да, я намерен ее завоевать, но, думаю, это куда сложнее, чем вы себе представляете.
Она кивнула, вроде бы соглашаясь, и заметила, поудобнее устраиваясь на сиденье:
– Вы слишком долго отсутствовали. И какова же ваша стратегия?
Он даже не улыбнулся, задумчиво разглядывая девушку.
– А знаете, вы очень похожи на сестру.
– Да? – Светлые брови Джоанны взлетели вверх. – Большинство считает, что это не так.
– Внешне, возможно, и нет, – согласился Стюарт, глядя на нежный овал лица под соломенной шляпкой.
Джоанне всего пятнадцать, но она уже красавица, и он подозревал, что, когда придет время ее дебюта, будет разбито не одно сердце. Что же касается Эди, то хоть она и не обладала безупречными чертами сестры, зато была наделена привлекательностью, свойственной только ей, и даже веснушки ее не портили. Но Стюарт подозревал, что сама Эди представления об этом не имеет.
– Я имел в виду не внешность, а характер. Кое-какие черты присущи вам в той же степени, что и вашей сестре.
– Вы хотите сказать, я дерзкая? – Джоанна вздохнула. – Да, вы правы, порой я говорю дерзкие вещи и влипаю в разные истории, а Эди говорит то, что думает, и ей все сходит с рук, потому что она герцогиня.
– Да, именно так все и было, когда я в первый раз увидел ее. Правда, тогда она еще не была герцогиней, но мне тем не менее показалось, что она очень смелая.
– Почему? – Джоанна даже подалась вперед, заинтригованная. – Что она вам сказала?
Он мысленно вернулся в ту ночь в лабиринте, не уверенный, что тот разговор подходит для девичьих ушей.
– Она не испугалась честно сказать, что я для нее недостаточно привлекателен.
– Но вы все-таки женились на ней. Значит, вам удалось изменить ее мнение? И если это получилось тогда, то, может быть, получится и сейчас?
– Очень в этом сомневаюсь.
– Тогда что же вы собираетесь делать? Каков ваш план? – спросила она довольно жестко.
– Но даже если вы считаете, что такой план у меня есть, почему думаете, что я поделюсь им с вами?
Она покачала головой, глядя так, как будто у него вместо мозгов был клубок шерсти.
– Потому что я смогу сказать, сработает он или нет. Если вы думаете, что она упадет в ваши объятия, то глубоко ошибаетесь.
Он хоть и поморщился, но не мог не признать, что это чистая правда: Эди никогда не позволяла касаться ее.
Он вспомнил ее лицо, залитое лунным светом, бледное как алебастр, но такое живое, каким оно было в ту ночь в лабиринте; такое живое, что, несмотря на все усилия в течение нескольких лет, он не мог стереть его из памяти. Именно ее облик постоянно возникал перед ним в лихорадочном бреду во время болезни, а не события в буше, которые едва не стоили ему жизни. Даже сейчас он ясно слышал ее голос, категоричный и бескомпромиссный: «Вы никогда не вернетесь назад».
Да, и он сказал ей тогда: «Никогда – это слишком долго». Обстоятельства изменились, и его планы тоже.
Повернувшись на сиденье кареты так, чтобы уменьшить нагрузку на больное бедро, Стюарт вытянул ногу. Морское путешествие из Момбасы в Константинополь прошло без осложнений, даже в отсутствие Джонса. Он снова поморщился от боли, которую доставляла нога, и постарался не думать о погибшем слуге. Джонса больше нет, и он бессилен что-либо изменить. Лучше сконцентрироваться на боли в ноге. Это легче перенести.
