тело вырисовывается из облаков пыли и окровавленных конечностей. Его рот открыт в крике, и только когда он оказывается почти в футе передо мной, мои глаза осознают, что я вижу.
Это Джей. Какого хрена Джей здесь?
Он должен быть где-то за компьютерным столом.
— Зед, чувак, ты в порядке? — Паника вытравлена в каждой черточке его лица, а его лесные глаза округлились от страха, когда он опустился передо мной на колени, его руки обшаривают мое тело, проверяя наличие травм.
— Что, блядь, случилось? — Моя голова чертовски пульсирует, а спина кажется почти сломанной. — Почему ты здесь?
— Я пришел, как только все понял. Это была подстава. Это последнее видео… они знали, что мы приедем… Я не знаю как, чувак. Но они специально слили это гребаное видео. Это была гребаная подстава.
Я так сосредоточен на рте Джея, медленно пытаясь обработать слова, вылетающие из него, что звук взводимого пистолета и холодное давление металла на мой затылок регистрируются слишком поздно.
— Рад, что ты смог это понять, Джейсон Скотт. Теперь подними руки, иначе эта единственная пуля попадет в обе твои гребаные головы.
Джей смотрит на человека, стоящего позади меня, его глаза становятся невероятно большими.
— Ты?
Манипулятор
— A ты удивлена? — спросила я в трубку, вертя красную розу между пальцами. Я проснулась от того, что Зеда больше нет, а на его месте лежит роза.
Моя мама вздыхает.
— Нет, не удивлена. Это многое объясняет о твоей бабушке и ее странной привязанности к дому.
Свернувшись калачиком на диване, я смотрю новостной канал, чувство гордости наполняет мои вены, когда появляются слова Breaking News и Seventy-Five-Year-Old Cold Case Solved.
Мы с Дайей сообщили о наших находках в полицию сегодня рано утром. Они провели несколько часов, изучая наши улики. И все же, убедившись в подлинности серийного номера и результатов анализа ДНК, они объявили Фрэнка Зайнбурга человеком, хладнокровно убившим Женевьеву Парсонс. Его мотив — безответная любовь.
Дневники пока конфисковали, но я заставила их поклясться, что они их вернут. Полицейский посмотрел на меня как на сумасшедшую, когда я заставила его поклясться мизинцем. Но мне стало легче от того, что я рассталась с дневниками, пусть даже на время.
Репортер новостей на экране рассказывает о том, как правнучка жертвы наткнулась на спрятанные в стене дневники и как это привело к раскрытию ее убийства и того, кто это сделал. Я бросаю взгляд на окно, сквозь стекло которого пробивается множество мигающих огней.
Репортеры новостей стоят возле моего дома. Они хотели снять поместье Парсонс на заднем плане. Что бы это была за жуткая история без старого викторианского дома, нависшего над красивой блондинкой с красной помадой на губах?
— Должно быть, она всю жизнь чувствовала себя виноватой, — тихо говорю я, испытывая всплеск грусти после осознания того, что бабушка помогла скрыть убийство.
Удивительно, но у мамы нет язвительного ответа.
— Думаю, да, Аделайн. Это тяжелый груз, особенно потому, что ей было всего шестнадцать лет, когда это случилось. Вероятно, она была очень травмирована.
Я хмурюсь сильнее.
— Меня удивляет, что она всегда была такой счастливой.
— Иногда самые счастливые люди — самые печальные, — говорит она, цитируя распространенную цитату.
— Тогда какие же несчастные люди в мире?
— Уставшие.
— Звучит жалко.
Она выдыхает сухой смех.
— У меня скоро показ. Я должна идти. Увидимся через пару недель на День благодарения.
— Эй, мам? У меня последний вопрос, — торопливо говорю я, слова вырываются из меня. Что-то беспокоит меня в этом деле, и настоятельная потребность спросить нестерпима.
Она вздыхает, но остается на линии, молча призывая меня продолжать.
— Ты случайно не присылала мне черный конверт с фотографиями и запиской?
Она молчит, и мое сердце колотится в груди.
— Мама? — спрашиваю я.
Она прочищает горло.
— Думаю, мы с твоей бабушкой похожи больше, чем ты думала.
Мои глаза расширяются, когда приходит осознание, бьющее меня прямо в грудь. Она действительно послала мне конверт. Это значит, что она все это время знала об убийстве Джиджи и роли бабушки в этом.
Невероятно, блядь.
— Ты хранила ее тайну, — шепчу я.
— Мне нужно идти, Адди. У меня показ дома через пять минут.
— Хорошо, — бормочу я, но линия уже отключилась.
Невозможно узнать, когда именно мама узнала о том, что бабушка скрывала убийство, — сомневаюсь, что она мне когда-нибудь скажет, — но я полагаю, что это было где-то до моего рождения, учитывая, что у меня нет воспоминаний о том, как эти двое когда-либо ладили.
Мамина горечь и неприязнь к бабушке внезапно обрели смысл.
Бабушка скрыла убийство своей матери, а в ответ ее дочь скрыла свою причастность.
Мой мозг забивается от всей этой информации, и я в полном шоке от того, что моя мама тоже приложила руку к сокрытию убийства Джиджи. Это слишком.
Я поворачиваюсь и смотрю в окно, а мои мысли обращаются к Зеду. Действительно, они так и не уехали. Он весь день сидит в глубине моего мозга, давя на мои плечи.
В безопасности ли он? Жив ли?
Когда я начала беспокоиться о его безопасности?
Мне нужно проверить свою голову. Но я никогда не сделаю этого. Окольными путями я начинаю принимать свою новую реальность.
Я влюбляюсь в своего преследователя. Тень, которая преследует меня по ночам. Человека, который преследует меня и полностью разрушает весь мой мир.
И мне придется смириться не только с этим, но и с тем, что теперь моя жизнь будет поглощена беспокойством. Он опасен, но ситуации, в которые он попадает, не менее страшны. Однажды он может уйти и никогда не вернуться домой.
Как мне справиться с этим?
Встав, я направилась на кухню, чтобы приготовить себе смешанный напиток. Я включаю свет, но тут же замираю.
На столе лежит красная роза с обрезанными шипами. Я не могу понять, почему на глаза наворачиваются слезы. Может быть, потому что теперь, когда мне небезразличен этот тупой придурок, я не знаю, в последний ли раз я получаю розу или нет.
Фыркнув, я подхожу к розе и беру ее, вертя стебель в пальцах.
— Черт побери, Зед, — бормочу я вслух. — Я никогда не прощу тебя, если ты умрешь.
Громкое жужжание моего телефона пробуждает меня от мертвого сна. Слюна стекает по щеке, и я рассеянно смахиваю ее одной рукой, а другой хватаю телефон.
Яркий свет вызывает немедленную головную боль, когда я прищуриваюсь на экран. Сейчас только одиннадцать часов вечера. Я не могла проспать больше часа.
Мой телефон снова пикает,
